Страница 24 из 26
– Что-то я не заметил, чтоб ты мне помог!
– Нет уж! Пусть они думают, что я на них пашу! – зловеще усмехнулся Петр.
Да, доказательство было бы убедительное. Если бы не Шварц. А может, это природный ежик? Нет, он же явственно матерился.
– Ну так ты с нами или нет?
– Прям глаза разбегаются! – сказал я.
– Тебе этого, – назад указал большим пальцем, – мало еще?
– Нет. Этого мне много. Чувствую некоторую слабость.
– Не время сейчас слабость чувствовать! На карту поставлено все.
На какую карту-то?
– Сейчас кореец будет дождь вызывать, – сказал я.
– Корейца мы взяли, слава богу. Сидит. А мы сами вообще можем что-либо или нет?
– …В каком смысле?
– А хоть бы в каком!
– На стадион я не пойду больше.
– Пойдешь! Если дождь сделаешь – Гера озолотит тебя. До самого верха с ним дойдете!
– Туда? – Я показал пальцем в небо.
– …Может, и туда, – прошептал он. – Останови!
Машина остановилась, и те же крепкие хлопцы впихнули в машину
Жоза, почему-то с разбитой мордой. Да, имиджмейкеры трудятся не покладая рук.
– Вот еще один непонятливый, – проговорил Петр. – С вами добром пытаешься, а получается кровь. Ведь святое дело делаем! Общее!
Общее с кем?
– Ну ладно. Слушай меня, – заговорил Петр деловито. – Выведут вас в наручниках. Рожи разбитые…
Он сказал – “рожи”? Я не ослышался?
– Народ вас поддержит.
А кто его знает, этот народ.
– Может, еще стреножить нас? – проговорил Жоз дерзко.
– А чем ты будешь мяч вести?
– …! – ответил Жоз.
Но по лицу неожиданно получил я.
– Я сделаю из тебя человека! Кровь из носа! – сообщил мне Петр.
Это уже есть.
– И с него ты пример не бери! Он сам уже с себя пример брать не хочет! Правильно, Жоз?
– …Правильно, – хмуро ответил тот.
– А ты выйдешь в повязке. – Имиджмейкер повернулся ко мне: – И что она в крови будет немного – это даже хорошо!
Это даже отлично.
– Но сорвешь ее! И, смело ею размахивая, побежишь в центр поля.
– В наручниках буду размахивать-то?
– Ладно. Тогда без них.
– Тогда и он, – я указал на Жоза, – без них.
– Кто же тогда на трибунах переживать-то за вас будет? – вздохнул Петр. – А выше? – Он показал пальцем -…Тем более! Есть в вас что-то святое или нет? – воскликнул он. – Работать с вами
– вспотеешь материться! И проигрывать будете: понял, нет? – Он поднес кулак к носу Жоза. – Чтоб вчерашних шуток не повторял.
Проигрывать будете с треском! – Он потряс кулаком -…И тогда, если есть у людей души и если Он хоть чуть их слышит, – хлынет дождь! Да еще какой! И судья матч отменит. Ему проплачено. Ясно все? – Грозно, но весело он глянул на нас. – Второе пришествие фактически делаем! – торжественно произнес он. – Иди с ними в раздевалку, – сказал он водителю. – Я, тьфу, тьфу, сглазить боюсь! Этому, – на меня указал, – надень тоже командные трусы.
Чтобы он тоже ассоциировался, – (грамотный имиджмейкер, а с трудом выговорил), – с нашей командой. Ну… идите! – Он стер непрошеную слезу. -…Родина вам доверила, – хрипло произнес он.
И повязал мне полотенце, утыканное терниями.
Загнали Бога в западню? Ну нет уж!
– Понял, – сказал шофер. – Выходи.
– Р-р-р-р-я! – азартно выкрикнул Жоз.
…Очевидно, что-то не поняли мы. Выскочили с Жозом на поле, размахивая атласными форменными трусами, и более никакой одежды на нас не оказалось. Я, впрочем, был не совсем гол: прихваченный полотенцем, болтался рулон обоев – приличия мы все ж таки соблюли! Трибуны встретили нас овацией… Наконец-то победа! Мы обежали полный круг, и тут-то, опомнившись, нас стала ловить милиция, но от нее мы отбились. Им главное было – выкинуть нас со стадиона. Удалось затеряться в народе. Бомжи помогли нам переодеться к ужину…
Ночевали мы с Жозом на Морвокзале, из-за которого, в общем, все это и началось. Тут тоже победа полная: народ ночевал теперь абсолютно свободно, я бы сказал, чересчур – даже лежа на батареях. Нам, фактическим освободителям, нашли местечко только лишь в туалете, в углу, на кафеле, на полу. Гримасы свободы.
Спалось не особенно сладко, душили запахи – и мысли. Конечно, не все произошло так, как мечталось, хотя все сбылось. Но как-то не думал я, что окажусь тут в такой роли… В какой?! Дождя, естественно, не было – даже вода в туалете прекратилась. Лежи уж на завоеванном месте, а то и это займут! По-братски расстелив обои, мы задремали. Но кое-что отвлекало! Не то, что вы думаете,
– это-то как раз естественно тут. Странно другое – тоже веяние времени, жесткое коммерческое использование площадей, – по-нашему, по-капиталистически, даже в уборной теперь стояли игровые автоматы, у стенки, свободной от писсуаров. И автоматы эти, что удивительно, вызывали ажиотаж значительно больший, чем те, что были в зале ожидания, – какие-то коммерческие тонкости…
Люди ерзали на маленьких стульчиках, лупили по клавишам, зыркали на экране. Там открывались карты: тройки, семерки, дамы.
Мы с Жозом ворочались. Конечно, можно было заночевать в степи, но – за что боролись?
– …Мимо! Семен, у тебя сколько?
– Девяносто. А у тебя?
– Сто десять!
– Да. Похоже, тут нечего больше ловить.
Что интересно, эта пагубная страсть охомутала людей самых разных: и зачуханного интеллигента, и вальяжного бизнесмена, и стриженого амбала.
– Ну что… пошли, что ли?
– Мне некуда отсюда идти!
Интересное признание из уст вальяжного бизнесмена!
– Говорили, тут можно еще!
– Кто говорил-то?
– Кто – кто! Ерема, кто же еще!
– Так где же он, сученыш!
– …Обещал.
Разговор про Ерему возобновлялся каждые пять минут. Какой же он,
Ерема? Я уже не замечал неудобств. Когда-то я и сам блистал в этой отрасли – но потом, тщеславно возомнив себя литератором, отказался от этой малины ради Буквы. И чего достиг?
– Так где же он? – общий стон.
К сожалению, не обо мне. Все они, попавшие в одну беду, жадно ждали какого-то Ерему, а он все не шел. В моем распаленном воображении он представлялся уже высоколобым интеллектуалом, сияющим гением… И, видно, кичась своим величием, он пренебрегал нами, не шел к нам…
– Ну, Ерема! Ты даешь!
– Наконец-то!
Я протирал глаза кулаками – хотя на кафельном полу уснуть было трудно. Да-а-а-а! Явившись наконец, Ерема оказался изможденным, оборванным подростком лет двенадцати, явно детдомовского вида.
Кочковатая, криво постриженная голова в пятнах зеленки, тонкие бледные руки торчат из тесной мятой курточки. Жидкие отечественные джинсы с вьющимися на обшлаге нитками. Однако величия его это не умаляло – наоборот, небрежность в одежде лишь подчеркивала его величие.
– Ерема! Глянь! – заскулили все наперебой.
Затягиваясь поганым чинариком, он неторопливо приблизился.
Скучая, глянул на крайний автомат.
– Этот оставь. Пусто.
– Ну как же! – взвыл респектабельный бизнесмен. – Я же в тюрягу пойду! Я же думал…
– Иди, – произнес безжалостный виртуоз, уже приглядываясь к следующему автомату. Стукнул по клавише. – Тут половить можно.
Зачуханный интеллигент расцвел.
– Много не наловишь, – припечатал Ерема.
Но тот все равно сиял, тряс костлявую Еремину руку.
– Пусто, – проговорил Ерема, чуть глянув на следующий экранчик.
– Ерема! Ну погоди! Куда ж ты?
Этот юный Моцарт, похитивший у меня инструмент, когда-то рабски покорный мне, вызывал у меня восторг – и жгучую зависть: ни в одном деле я его славы не достиг!
К тому же за нами, кажется, пришли.
– Встать! – прогремело над нами.
– О! – Жоз поднял голову. – Вдруг откуда ни возьмись…
Мы кинулись к выходу, но и там нас ждали. Меня жестко отбили, как бильярдный шар, а Жоз – прорвался.
– Лови! – Высоко под потолком я кинул ему рулон обоев.
Пусть они долетят.
– Ты, Серж, не лютуй особенно-то! – посоветовал Петр.
Лысый Серж усмехнулся. И я сразу его вспомнил, хотя десять лет прошло с нашей встречи: Серж как раз был злой следователь, а