Страница 25 из 26
Петр – тот добрый.
– Возьми… может, пригодится. – Заботливый Петр протянул ему мой
“терновый венец”.
– Кто же мне даст в наши дни особенно-то лютовать? – произнес
Серж, и усмешка его ох как мне не понравилась. У него небось тоже “имиджмейкеры” уже наготове. – Поведение в общественном месте… с особым цинизмом… это еще не расстрел! – приободрил меня
Серж. – Ну ладно… пошли. Там тебя один старый друг заждался.
Сердце екнуло. “Старый друг”? Неужели Жоза повязали? Но это не означает – “заждался”. Кореец? Обрадовался: может, несколько моих строк на корейский переведет?.. Нет, оптимизм твой неизлечим! – понял я, пока шли мы по глухому коридору. Навряд ли… Так кто же тогда, лицемерно себя спрашивал, хотя уже, в общем, догадывался кто.
Затхлая камера. С нижней шконки (так называется в тюрьмах приспособление для сна) свисала мощная голая рука с буквами.
– Ну что, совсем уже забыл Геру?
– …Н-нет.
Гера, сонно щурясь, уселся на шконке, злобно глядел на Сержа.
– Ты что вообще лепишь? Я тебе велел его посадить, – кивнул на меня, – а ты что же? Меня сюда? Совсем, что ли?
– А это чтобы вам беседовать было сподручнее! – Серж улыбнулся.
– А за тебя, Гера, отдельно заплачено! Кстати, – он повернулся ко мне, – что там у вас творится? Где транш?
– Вот тебе транш! – Гера мощной рукой врезал Сержу.
Тот отлетел в угол камеры, сполз по стенке, но повел себя, в общем-то, миролюбиво, пробормотав только:
– Ты не очень-то.
– Ладно… иди. – Гера выхватил у него из рук мою “плащаницу с терниями”, кинул на шконку, повернулся ко мне. Серж вышел, обиженно сморкаясь.
– Ну что… будешь работать на меня? – спросил Гера задумчиво.
– Н-нет.
– Зря! Нам сейчас хорошие люди во как нужны!
– Зачем?!
– …Тайна, понял?
– Нет. Не могу.
– Брезгуешь?
– Нет! Просто… меня телемагнат перекупил. Вот.
– Врешь, сука! Тебя невозможно купить!.. И знаешь почему?
– …Почему?
– Потому что ты ни хрена не стоишь!
– Вот видишь? – обрадовался я. – Так зачем я тебе?
– …А чтоб было! – Гера взял со шконки полотенце, несколько раз
“выстрелил” им, растянув в своих лапах. – Ничего, что с колючками?
– …Но должен же быть какой-то прогресс! – сказал я.
– Вот. Люблю тебя за это, – проговорил он и, опустив полотенце в унитаз, повернул “барашек”. Вытащил, стряхнул.
– А помнишь… у тебя друг был… Где он? – спросил я дрожащим голосом.
– В могиле, – равнодушно ответил Гера. – А с тобой мы поднимемся
– ого-го! Ну… делать? – Он бережно поднес полотенце к лицу, как заботливый парикмахер подносит компресс…
Кто-то глупо сказал, что второй раз трагедия повторяется в виде фарса. Нет, я глядел в тухлые его глазки: к фарсу он явно не способен. Да, в тот раз Гера был исполнителем, исполнял чужой и даже вынужденный заказ, а теперь он сам и исполнитель, и заказчик “проекта” – так что сделает от души!
– Чужие слова на тебя не действуют – ты свои только слышишь! Так что мы более надежный способ испробуем! – Он стал затягивать на моем лице полотенце. – Ну… пойдешь с нами? – Чуть-чуть ослабил.
– Куда?! – страстно промычал я.
Гера, устыдившись минутной своей слабости, стянул так, что хрящи захрустели.
– Ладно, – пробормотал он. – Ты сперва испекись маленько… А потом погутарим.
Исчез в наступившем мраке.
Стала сдавливать боль. Вспомни, чем ты спасался тогда? Буквами, чем же еще? Чем же еще ты можешь спасаться?!. Умыцкий.
Бульдоцкий. Максим Канистров. Мамкер. Валерий По! Все, оказывается, тут остались в моей, хоть и уменьшенной, голове.
…Блукаев. Гунун. Ядоха. Горпеня… Все со мной тут… Не бросили друга! Слезы изнутри обмочили полотенце: по горячей температуре их определил.
Мистер Дутс. Нафталахов. Цвиримба! Все тут! Бжхва. Ущельев.
Хватит ли до рассвета?
Узеев, Пужной, Мхбрах! Граф Поскотини. Ресничко… Гниюшкин…
Все, боль распугала всех! Разбежались.
Зато главный друг тут.
– Ну как ты чувствуешь себя? – заботливый вопрос Геры.
– Ничего. Нормально.
– Если что будет нужно – ты скажи.
– Обязательно.
Маша Котофеева пришла, своею лаской обдала. Ротмистр Полотенцев,
Кьерк-Егоров. Успрыгин. Вольноплясов. Сферидзе.
– Выходи.
– Минутку…
Успрау, Закивак, Иван Мертвецовский (чуть-чур-чур), Аркадий Бац.
Леня Швах и Максим Свинк (эти у меня математики), Двусмертян,
Клеенкина…
– Выходишь или нет?
– Иду. Извините… не вижу ничего.
– Пора уж знать на ощупь! – реплика Сержа.
И – запах моря! И резкий, я бы сказал, показательный срыв
“лицевой обмотки” с хари… могли бы помедленнее, помягчей – но не так эффектно!
С “портянкой” в откинутой руке, немного напоминая фокусника, стоял прогрессивный генерал, тот же, что и десятилетие назад, но теперь уже – министр! Снова “кстати” тут оказался! Яростный взгляд на Сержа:
– Вы позорите звание чекиста! Сейчас не прежние времена!
Интересная у нас жизнь! Все время говорят, что не прежние времена, а потом они опять оказываются прежними! Петр, приоткрыв дверцу машины, приглашает к сотрудничеству. Нет!
МБЧ, как шарик ртути, не мог стоять на месте. Бегал туда-сюда, нетерпеливо взглядывал на небо.
– Ну? – пробормотал МБЧ.
Я поднял свое воспаленное, растерзанное лицо… Прохладная капля на лоб! Потом – на щеку! Заплакал Он! Все-таки довели!
Ясно, понял я. Он дает все. Значит, наша задача – ограничивать себя! Но никак сейчас было не ограничить. Каждая холодная капля была блаженством. Вот сюда, пожалуйста… чуть поворачивал свою личность. Спасибо!
– Опять он думает только о себе! – голос Кира.
Я открыл глаза. Дождь рухнул стеной. Пожалуйста. Мне не жалко.
– По машинам! – разнеслось.
Министр и МБЧ уехали. Сварганили дело!
– Надо бы во Храм войти… на всякий случай. Поблагодарить все-таки! – укоризненный голос Кира.
– Нет! – грубо ответил я.
– Но хоть что-то святое есть у тебя? – вздохнул Кир.
– Все тебе отдал!
– Нет… зайти надо! – произнес Петр уверенно.
Не отстанет! Теперь тем более!
С ними – в Храм? Ну разве что по-быстрому.
Храм изнутри медленно реставрировался… но очень уж медленно. Да я и сам не ахти!
– Смотри-ка – он не крестится! – язвил Кир. – Рука не поднимается?
– Видно, камень в ней держит! – кротко произнес Петр.
– Ну, – произнес я. -…Выходим?
– Не нравится ему.
Дождь разошелся, летел какими-то порывами – словно это Он Сам рыдал.
– Ладно… садись. – Петр отомкнул машину. – Отвезу давай… Надо тебе отдохнуть! Завтра будет круто.
В этом я не уверен.
Мы с трудом ехали по серпантину – вода шла вниз метровым слоем вперемешку с грязью.
– Видно, склон, бля, размыло! – яростно двигая рычагами, бормотал Петро. – Ну удружил! – Не меня ли он имел в виду? Было не ясно.
Парк Переходного Периода смыло начисто!
С трудом доплыли, как подводная лодка, до родной базы. Ворота с трудом открылись: вода вся ушла, грязь густела. Все Духовное
Возрождение залило грязью, даже наш офис: компьютеры и телефоны
– словно из глиняного века. Ретранслятор на склоне сдуло, он валялся, как опрокинутый треножник, тарелушки с него раскатились. Видимо, это означало: хватит!
Радостный МБЧ бегал по офису, голый, покрытый засыхающей глиной.
– Во, в жилу! – радостно вопил он, шлепая себя по голому пузику.
– Грязь-то лечебная! Во сила! – Шлепок, брызги во все стороны. -
Мы тут такое устроим! – Он обмазывал себя всего грязью, даже из остатков волос соорудил рожки. – Ты с нами, надеюсь?
– …Не знаю.
– Ты молоток! – пихнул меня грязной ладошкой. – Так и держи!
Никому не подавайся!
– Я, наоборот, вроде бы всем поддался.
– Вот за это мы и любим тебя! – произнес он строго и стал звонить кому-то по глиняному телефону: – Приезжай, быстро!.. Ты понял? Не пожалеешь, говорю!