Праисточник

Сэм резко захлопнул тетрадь.

— Мы ничего не упустим. Мы будем действовать, но… методично.

— Да у тебя всё методично. У меня — чтобы живыми остаться. Разные подходы, брат.

— Дин…

В ту же секунду снова раздалось — «кап». Теперь ближе, словно прямо у стола, почти под ногами. Сэм резко обернулся, взгляд шарил по полу, вдоль пыльных досок, среди крошек, затёртых пятен — ни лужицы, ни даже мокрого следа, ни единой капли.

Пусто. Только свет дрожал, а тени на стенах вытягивались, ползли выше. Звука быть не могло — но он был: отчётливый, глухой, будто что-то невидимое падало в невидимую лужу, прямо здесь, в этой сухой комнате.

— Ладно, — сказал Дин, выдохнув. — Я предлагаю так: ты копаешься в символах, если хочешь. Я иду на фабрику. Мне плевать, темно там или нет, но я хочу увидеть, что у них в подвале творится.

— Ты один не пойдёшь.

— Сэм, мы не будем полдня спорить. Я пойду, посмотрю, вернусь. Или мы оба пойдём, но ты будешь ныть, что надо сначала шифры разгадать, а я — что надо быстрее.

— Так и есть.

— Вот именно. Поэтому я хочу сделать хоть что-то сейчас.

Сэм посмотрел на дневник, потом на ноутбук, потом на влажные узоры на стене.

— Хорошо. Ладно. Но мы сначала смотрим ещё пару страниц. Там может быть… ключ.

Дин закатил глаза, но махнул рукой:

— Ладно, давай. Только быстро. Если я через десять минут снова услышу это «кап», я выйду даже через окно.

Сэм осторожно пролистал дневник до конца, пальцы с усилием отделяли слипшиеся, замятые листы. На последней заполненной странице почерк расползался — буквы тянулись неравномерно, ломались, некоторые слова будто выцветали прямо на глазах, строки уходили вбок, и всё письмо выглядело так, будто писавший боролся с дрожью, или писал в темноте.

Он прищурился, с трудом разбирая строчки, и прочитал:

— «Если они найдут это, скажите им: вода — не вода. Она…».

Сэм осёкся, слова застряли в горле. Последние строчки на странице расплылись, чернила потянулись пятнами, буквы смазались, будто кто-то провёл по ним ладонью или нечаянно пролил воду. В этом размазанном месиве было невозможно разобрать смысл — только пятна и кривые тени.

Но чуть ниже, под слоем стертых слов, темнее, чем остальное, проступал тот же самый символ: вытянутый, с острыми углами, словно кто-то не писал его ручкой, а царапал ногтем по бумаге. Линии углубились в лист, прорезали его до хруста, и даже на ощупь бумага была шероховатой — будто знак этот жил своей жизнью, пророс сквозь дневник, перетёк на экран ноутбука и теперь смотрел на них из-под слоя выцветших чернил.

— Дин… — тихо сказал он. — Это повторяется. Символ один и тот же. И в дневнике. И в файлах. И… возможно, в воде.

— А я говорю: надо идти туда. На фабрику. Где она всё это увидела.

— А я говорю: надо расшифровать…

Они оба резко умолкли, дыхание повисло в воздухе. За дверью, прямо в коридоре, протянулся странный звук — длинный, тягучий, будто кто-то провёл широкой, мокрой ладонью по обоям, оставляя за собой липкий след. Шорох сначала был тихим, едва уловимым, но тут же стал громче, ближе — словно что-то живое ползло вдоль стены, за самой дверью.

Дин мгновенно уставился на дверь, глаза сузились, рука сжалась на пистолете. Свет лампы на секунду дрогнул. Его дыхание стало едва слышно, словно он не хотел выдавать себя.

Сэм не отрывал взгляда от дневника. Пальцы сжимали край страницы так, что ногти вонзились в бумагу. Символ внизу страницы словно темнел, чуть вибрировал, и казалось, что он шевельнётся, если только моргнуть.

— Ладно, — сказал Дин первым. — Знаешь что? Давай решим быстро. Иначе оно решит за нас.