Праисточник

Арка 1: Ахаситт (Ископаемый Заразитель). Часть1. Эпидемия тихого ужаса . Глава 1. Обнаружение тела Джейкоба К.

Сырой бетон под ногами будто ползал, слипался с подошвами, тянул обратно, к себе, в мутное подземное чрево, — и холод от этого лез не по коже, а прямо внутрь, до костей, оставляя после себя сухую, покалывающую пустоту. Воздух давил, словно на лицо клали промасленный мешок: густая плесень вперемешку с железом, вкрадчивый дух мокрых батарей, что давно потеряли своё тепло, а теперь только растекаются тяжелым, притертым запахом, который застревает в горле.

В руке молодого офицера фонарь плясал — не трясся, а именно бился, как заведённый, свет выхватывал стену резкими, короткими лоскутами, выхватывал пятна ржавчины, где железо словно сочилось засохшей кровью, — и по каплям, что свисали с трубы, будто на нитях, лился тусклый, больной отблеск. Эти капли не капали сразу — ждали, тянулись, будто что-то чувствовали или подслушивали, и лишь потом тяжело падали вниз.

Промелькнув вдоль стены, луч наконец ткнулся в скрюченное, разбитое тело. Оно лежало как брошенный мешок, плечо уткнулось в бетон, руки разлетелись, пальцы напоминали гнилые ветки. Одна нога была загнута, как у тряпичной куклы, и вся поза не сулила ни малейшей памяти о человеке — кожа влажная, лоснящаяся, отдающая серостью, будто давно забыла, что значит быть живой; на неё как будто натянули плёнку — чужую, скользкую, без признаков принадлежности к чему бы то ни было живому. В воздухе, кроме всего прочего, был запах гниения, неприятно тяжелый, вязкий, как мокрая тряпка, оставленная в уголке, где её никто не тронет.

Шериф держался сзади, чуть правее, ступал аккуратно, даже медленно, будто сам ещё не решил, готов ли подойти ближе, — руки глубоко в карманах, плечи подняты, голова втянута в воротник. Он делал вид, что рассматривает трубы, проводку, блуждал взглядом по ржавым пятнам, избегая и тени там, где валялось тело. Было видно, как он слушает не столько шаги или голоса, сколько сам воздух, его затхлый, дрожащий говорок — будто ожидал, что именно воздух тут может сказать больше, чем люди, и наконец подаст знак, зачем и для чего в этом бетонном нутре появилось чужое, выжженное изнутри тело.

— Ну вот, — офицер выдавил, стараясь говорить ровно, но голос у него дрогнул, предательски сорвался на последнем слове. — Это он, Джейкоб К. Тот самый, из водоснабжения. Его вчера искали.

От сырого, тяжёлого воздуха слова словно тонули сразу, не успевая прозвучать — вязли между потёками на стенах, проваливались в щели, где застывала вода, и исчезали где-то среди висящих ржавых труб, обросших сгустками тёмной плесени.

Шериф кивнул — коротко, почти машинально, будто эта новость была не шоком, а каким-то неизбежным налогом, который платят в таких местах. Лицо его на миг стало твёрже, губы сжались, а взгляд всё равно ускользнул куда-то мимо, — не в угол, не на тело, а мимо, в мутную, пульсирующую пустоту подвала, где каждое движение казалось ненужным, но всё равно необходимым.

— Ага. Нашли, значит.

Он не сделал ни шага, будто подошвы приросли к полу, а бетон взялся за них намертво — держал, не отпуская, крепче всяких замков и решёток.

Офицер поднёс фонарь ближе, луч угловато скользнул по полу, вырвал из вязкой темноты лицо Джейкоба — или то, что осталось от лица, нечто едва похожее на человеческое. Кожа серая, рыхлая, впитывающая влагу, покрытая язвами и пятнами, некоторые из которых были настолько глубокими, что внутри зияли пустые мясистые ямы. Скулы ввалились, почти растворились, глаза затянулись матовым, мертвым налётом, а рот… рот представлял собой пустое дупло: зубы, казалось, выдернули нарочно, по одному, неторопливо, с каким-то безразличием, оставив только обрывки десен и чёрную пустоту.

Шериф всосал воздух резко, почти с хрипом, звук вырвался у него слишком громко — даже гулко, будто он совсем забыл, как держать себя в руках. Он сразу отвернулся, коротко, зло, плечи мелко вздрогнули, будто кто-то пробежал у него по спине ледяной ладонью.

— Господи, опять это, — пробормотал он глухо, почти сдавленно. — Опять эти штуки.

— Какие штуки?

Офицер уставился на шерифа с каким-то напряжённым ожиданием, будто тот был обязан знать больше, чем остальные, обязан объяснить, найти слова, которые могли бы хоть на миг вернуть в этот скользкий, закопчённый подвал кусок нормальности, привычной жизни, где есть объяснения и причинность. На лице застыло странное упрямство, будто он хотел услышать хоть что-то — хоть одно слово, чтобы этот холод и плесень стали менее чужими.

Шериф повёл глазами по стене, медленно, почти вязко, как будто пытался разглядеть что-то в сгустках тени и ржавчине, будто ответ мог притаиться где-нибудь среди облупленного бетона, под слоем масляной грязи, среди капель, что всё ещё тянулись вниз. В его взгляде было что-то уставшее, осторожное, как у человека, который тысячу раз ждал, но ни разу не получал ответа.

— Ну язвы. Эти поражения. Как у тех двух парней на Сильвер-стрит. Помнишь, что врач тогда сказал? Вирус. Новый какой-то, агрессивный. Вот и пишем — вирус.

Офицер опустил фонарь ниже. Свет медленно съехал на ботинок трупа. На коже грубой резины засох странный тёмный налёт. Не грязь, не кровь — скорее что-то густое, смолистое, будто становилось плотнее в темноте.

— Сэр, но… — офицер сглотнул, не отводя взгляда от этого налёта. — Это не похоже на… ну, на вирус.

Шериф дёрнул щекой. На лице что-то мелькнуло — не страх даже, а упрямая усталость человека, который видел слишком много и больше не хотел думать.

— Пиши, что похоже, — отрезал он. — Врач разберётся, не мы. Мы фиксируем. Ты фиксируй.

Офицер затих, но не отступил. Наоборот, подался ближе — присел на корточки, чтобы фонарь высекал светом все мелкие трещины и пятна. Ладонь у него дрожала, когда он опёрся на колено. Луч поймал что-то странное под кожей на шее Джейкоба: тонкая, извилистая линия тянулась от ключицы вверх, будто внутри кто-то осторожно чертил свой путь под серой плёнкой мёртвого тела.

— Сэр… Сэр, посмотрите. Тут… как будто… двигается? Или мне кажется?

— Ничего там не двигается, — шериф сразу стал жёстким, раздражённым, как будто только этого и ждал. — Это просто… отёк, сосуды, ну. Не лезь так близко.

— Я не… я просто… — офицер отшатнулся назад, но глаз от тела не отводил. — Оно реально будто шевельнулось. Вот здесь, под кожей, посмотрите, сэр. Ну правда. Я не трогаю, только смотрю.

— Я сказал — не смотри так близко, — шериф шагнул резко, схватил его за плечо и оттащил в сторону. Пальцы сжались крепко, как тиски. — Если тебе станет плохо, кто всё это потом оформлять будет? Я? Хватит выдумывать.

— Я в порядке. Просто… это странно, сэр. Слишком странно.

Шериф скривился, губы стали тонкими, будто слова застряли между зубами.

— Странно — это когда труп в трёх кварталах от жилого района валяется. Вот это действительно странно. А то, что у него язвы… ну так это… — он махнул рукой, коротко и резко, выругался. — Ты не видел, что в октябре было. Там у одного всё лицо разъело, просто пласты отваливались. Я тоже думал — шевелится. А врач потом сказал: галлюцинации от вони. Тут воняет, сам чувствуешь?

Офицер кивнул. Воздух был густой, режущий — запах сырости, мокрых стен, старых металлических труб и чего-то кислого, гнилого, словно из самого подвала вылезла вонь, которая садится на зубы и царапает горло изнутри.