Праисточник

— Да, но… — офицер снова повернул голову к телу, будто надеялся увидеть что-то другое, более понятное. — Сэр, а зубы? Ну… они просто выпали? Все?

Он сказал это тише, чем хотел, будто боялся, что тело слышит.

— Видимо, — шериф устало выдохнул и потёр лоб ладонью, оставив на коже бледный след. — Чёрт его знает. Ты давай так: сфотографируй, что надо, но не подходи больше вплотную. Я не хочу потом в отчёте писать, что ты блеванул мне на ботинки.

— Я не… — офицер виновато дёрнулся, смутился. — Я держусь.

— Молодец. Держись. У нас тут, видишь, сезон странный. Люди дохнут, врачи ничего толком не говорят… — шериф мотнул рукой, будто пытался завершить мысль, но слова сами ушли куда-то. — Просто работай. Всё, что видишь — записывай.

Офицер снова поднял фонарь, луч стал ровнее, спокойнее. Он навёл его на тёмный налёт на ботинке Джейкоба — густой, блестящий, словно расползшийся по резине вязкой каплей. Потом поднёс камеру и щёлкнул, звук был глухим, будто в помещении не хватало воздуха даже для эха.

— Сэр… а это мы тоже пишем как… как следы вируса?

— Да хоть как следы по херу чего, — отрезал шериф резко, а потом смягчил голос, будто вспомнил, что перед ним новичок, не видавший ещё всего этого. — Записывай как неизвестное вещество. Пусть лаборатория думает. Лаборатория у нас любит думать. Сидят, пишут, что не могут определить состав. Или могут. Но только частично. Всё как обычно.

Офицер присел ниже и дотронулся кончиком перчатки до пола рядом с ботинком. На латексе осталась тонкая, жирная плёнка тёмного вещества — будто оно само растянулось, будто липло к каждому движению.

— Просто… это не похоже на что-то… ну… обычное. Оно… — он поднял палец ближе к свету. — Оно липкое. И пахнет… странно.

Шериф всё-таки подошёл, нехотя, будто каждый шаг стоил ему усилия. Осторожно наклонился, вдохнул коротко, поверхностно.

— Пахнет… чем?

— Не знаю, — офицер сморщился. — Как… как мокрая земля? Или болото. Но ещё… там есть что-то сладкое. Как сироп, который засох. Только мерзко очень.

Шериф покачал головой, будто пытался вытряхнуть из памяти ненужное сравнение, что само всплыло от запаха.

— Да сейчас всё тут мерзко. Фабрика сто лет стояла, пока её не закрыли. Эти подземелья… Господи, кто вообще сюда полез? Почему он сюда полез?

Голос шерифа гулко разнёсся по сырым стенам, будто бетон сам откликался глухим ворчанием. Воздух был тяжёлый, спёртый, как если бы здесь что-то дышало вместе с ними, но глубже и медленнее.

— Джейкоб? — офицер немного пожал плечами, будто сам не верил, что это мог быть обычный обход. — Может, проверял трубы. Может, услышал что-то. Он же говорил, что под фабрикой постоянно вода поднимается. Может, думал — прорыв.

— Ага, прорыв, — шериф тихо фыркнул, как человек, которому давно надоело слушать простые объяснения для вещей, которые не бывают простыми. — А потом лицом в бетон упал. Очень правдоподобно.

Офицер вздрогнул, будто от резкого сквозняка, хотя воздух здесь был неподвижен.

— Сэр… вы думаете, он не сам?

Шериф медленно, почти лениво, будто это движение требовало усилия воли, вытащил из кармана блокнот. Бумага в нём была влажная от сырости, чернила расползались по краям.

— Я думаю, — произнёс он тише, будто каждое слово нужно было сначала попробовать на вкус, — что нам сейчас выгоднее думать, что сам. Понял? Потому что если не сам…

Он оглядел подвал — медленно, настороженно. Взгляд скользил по трубам, по тёмным углам, куда свет фонаря не доходил, по потолку, откуда капли падали с одинаковым, почти ритмичным стуком. Будто он ждал оттуда не воды.

— Если не сам — нам придётся объяснять вещи, которые объяснить невозможно.

Офицер понизил голос так, что он почти растворился в сыром воздухе.

— Вы про… это?

Шериф резко дёрнул подбородком.

— Да про что ещё? — голос стал раздражённым, резким, будто он сам себя хотел перекричать. — У него лицо разъедено, зубы чёрт знает где, под кожей какая-то дрянь… Ты хочешь, чтобы я вышел наверх и сказал, что это… что это сделал кто? Монстр? Тварь из канализации? Или, может, туман ядовитый, который выбирает себе жертвы? Ну давай, скажи им это. Я посмотрю, как тебя уволят на месте.

— Я ничего такого не говорил…

— И правильно делал, — шериф щёлкнул ручкой, этот звук эхом улетел под потолок. — Пиши. Язвы неизвестного характера. Подозрение на инфекцию. Тело найдено в подвале. Причина смерти — устанавливается.

Офицер поднял глаза — осторожно, будто боялся снова увидеть ту шевелящуюся под кожей линию.

— А то, что под кожей…?

Шериф даже не дал ему договорить.

— Не видел я ничего под кожей. И ты тоже ничего не видел. У него просто… отёк. Всё. Отёк.

Шериф заговорил быстро, резко, будто каждое слово было гвоздём, которым он заколачивал последнюю дверь — дверь, за которой уже не было ни объяснений, ни надежды на что-то простое, человеческое. Голос звучал глухо, глотал окончания, будто спешил отмахнуться от того, что роилось в голове.

Офицер не отвечал, просто смотрел на тело, вцепившись взглядом, как в нечто, что должно либо заговорить, либо исчезнуть. Луч фонаря дрожал — не сильно, но достаточно, чтобы по стенам вытягивались длинные, ломаные тени, будто сами стены пытались отступить подальше. На шее Джейкоба тонкая, светлая линия — будто жила под кожей — на миг двинулась, едва-едва, медленно, почти незаметно, как слабый вздох под плёнкой, — и этого хватило, чтобы внутри сжалось, перехватило горло.

«Мне не показалось…».

Он вдохнул через силу, втянул в себя этот грязный, простуженный воздух, будто хотел запомнить, каково это — дышать в таком месте. Медленно, стараясь не поднять шум, поднялся на ноги, по-мышиному осторожно переставляя ботинки по скользкому, мокрому бетону, будто боялся, что под ним откроется ещё что-то — и утащит следом.

— Сэр… можно один вопрос?

— Только не про это, — сразу оборвал шериф, даже не обернувшись.

— Если… если это не вирус… ну… если вдруг. Что… что тогда?

Шериф всё-таки повернул голову. Его глаза были мутными от усталости, но в них мелькнула та самая жёсткая искра, которая появлялась, когда реальность становилась слишком близкой.

— Тогда, сынок, у нас проблемы, которые не вписываются ни в один протокол. Ни в один отчёт. И я не хочу даже думать об этом, пока у меня нет врача, который скажет, что это не вирус. Понял?

Офицер коротко кивнул, движения его стали более деревянными, а взгляд потерянным, как у человека, у которого под ногами вот-вот разойдётся земля. В сыром, набитом чужими запахами воздухе над его головой повисли тонкие, призрачные струйки пара — дыхание вырывалось изо рта медленно, будто он стоял в пасти огромного зверя, который не спит, а только ждёт момента сомкнуть челюсти.

Шериф резко повернулся, не задерживаясь взглядом ни на теле, ни на офицере, двинулся к лестнице. Его шаги отдавались глухим, тяжёлым стуком — этот звук прокатывался по железу и трубам, скользил где-то вверху, будто подвал начинал жить отдельной, собственной жизнью, подслушивая каждое движение.

— Всё. Пошли наверх. Здесь делать больше нечего. Тут… вонь уже в одежду въелась. Пусть ребята из морга работают.

Офицер задержался на пороге, бросил взгляд через плечо. Тело по-прежнему валялось неестественно, с перекрученной ногой и руками, разбросанными в стороны, как у разломанной куклы. Серое лицо, покрытое язвами, не выражало ничего, только вязкую, глухую тьму. И вдруг — совсем коротко, на один миг — ему почудилось, что веки на мёртвом лице едва заметно дрогнули. Или, может, по глазам скользнула тень. А может, виноват был фонарь: свет подёрнулся, качнулся, оставил пятно на стене.