Экипаж Большого Друга

Димка, как обычно, всё понял первым. Аппарат сервов ещё только начал отрываться от земли, а он уже подбежал к тому замухрышке, которому достался наш «тюльпан». Своё обещание рвать Круглый выполнил. От удара ногой голова единственного уцелевшего на тот момент вождя мотнулась так, будто у него не было позвоночника. Не отвлекаясь на мелочи типа бегущих с четырех сторон дикарей, Димка схватил пистолет и навёл его на машину, которая успела отойти метров на пятьдесят.

Сами выстрелы неслышны, но вот удары в борт «патиссона» прозвучали как набат. Круглый палил очередями, не жалея зарядов, до тех пор, пока аппарат не вздрогнул, будто в конвульсии. Ещё несколько судорог и он рухнул, ломая деревья, раздался тяжелый удар, и в небо выстрелила струя ослепительно белого пламени.

Первых удальцов, спешивших на помощь вождю, обезвредил я, Круглый же, отстрелявшись, развернулся и выстрелил, нет, не в толпу, как ожидалось, а под ноги ближайшим из нападавших. Земля вздрогнула ещё раз, и пыл у маргиналов иссяк. Димка медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, наводя пистолет на людей, и те потихоньку начали отступать.

— Посмотри, что из наших запасов ещё осталось. Пока они не опомнились, — сказал он.

Я подхватил оба ранца, здорово облегчённых, но явно не пустых. Часть трофеев покойные вожди решили утаить от общественности.

— Нечего ждать, пошли, — я осмотрелся и обнаружил свои ботинки, они мирно стояли возле бревна, служившего вместо лавочки. Оценив улыбку фортуны, я схватил обувку и пошёл вслед за Димой в темноту прочь от костра.

Первые же триста метров похода по ночному лесу заставили всерьёз задуматься о перспективах выживания. Димка неожиданно матюгнулся, и откуда взялась эта манера?

— Всё, Саш, на что-то я тут напоролся. Сучок, кажись. И посветить нечем? Хотя, какое там, светить. Засекут, гады.

— Ты идти можешь? — сорвалось с языка первое, что пришло в голову.

По сопению друга я сориентировался, остановился, осторожно шаря руками в воздухе. Поймал его плечо, опустился рядом на землю.

— Идти могу, кровь сильно течёт, надо перевязать.

Расстегнув рюкзак, я попытался нашарить аптечку. Её легко отличить, по форме она напоминает футляр для компактов. Но, увы, ничего похожего не оказалось в обоих рюкзаках, пришлось мне на бинты пустить свою ветхую рубашку. Кое-как, на ощупь затянув узлы на повязке, я поднялся, помог Димке. Он сделал шаг, положил мне руку на плечо, сказал:

— Раз уж, не видим ни хрена, пойдём, как слепые. Веди меня, дружище, на вот тебе тросточку, чтоб ненароком в дерево не врезался.

Тросточка оказалась кривым сучком, который всё норовил зацепиться за невидимые ветки. Несмотря ни на что, мы двигались всю ночь. Несколько раз падали, спотыкаясь о корни и, бог знает, обо что ещё. Как бы то ни было, к утру мне казалось, что я овладел методом слепой навигации в совершенстве. Неизвестно, сколько мы прошли. Я опасался, что и вовсе ходим по кругу, но когда начало светать, нас ещё не поймали, хищники не сожрали, и никаких признаков погони не обнаружилось.

Рассмотрев при свете Димкину рану, я заволновался. Рана глубокая, кровит и воспалилась. Не везёт, так не везёт! Иммунитет у нас повысили, если верить докторам, но хватит ли его для выживания в предложенных условиях, кто бы мне ответил.

Ревизия рюкзаков показала, что мы оказались счастливыми обладателями одного комплекта сухих пайков на неделю, одного фильтра для воды, двух замечательных ножей, карманного навигатора, набора для ремонта отсутствующих комбинезонов и двух складных стаканчиков, конструкция которых не претерпела изменений за последние сто лет.

На всякий случай я вывернул мешки — не завалялось ли чего. Нет, больше ничего. Странный, надо сказать выбор сделали вожди. Видать, в спешке. Жаль, что ночью я не обнаружил навигатор, почти бесполезный без загруженных карт, но имеющий компас. Ну, да что теперь.

Ножи мы прикрепили клипсами к поясам, съели один паёк на двоих, навигатор я повесил на шею, благо верёвочка для этого имеется специальная, остальное сложил в один рюкзак. Солнце, невидимое за кронами, только что поднялось, в лесу тишина, всё замечательно. Но куда идти? Направление на лагерь дикарей я примерно указать мог и Димка со мной согласился. В соответствии с простейшей логикой мы решили идти в противоположную сторону. И пошли.

Лес казался бесконечным. И выглядел он каким-то уж очень однообразным. Тёмные стволы в два обхвата, лишённые сучков ниже десяти метров, словно сделаны по одному образцу. Повернувшись назад, можно увидеть картину почти в точности такую же, как и впереди по курсу. Таких лесов на Земле я не видел, хотя, что я там видел-то? Родимая средняя полоса, и только.

Пару раз за день мы делали привал, когда набредали на ручей — попить и промыть Димкину рану. Он держался хорошо, но нога его ниже колена заметно припухла и покраснела.

Разговоры поначалу крутились вокруг вариантов спасения, потом мы перешли, было, на решение вопроса о природе божества Шааясса, но тема показалась мне скользкой, как бы не скатиться опять к спору о целях и смыслах. И я перевёл разговор на воспоминания.

Мы говорили о детстве, о преподавателях, о Димкиных женщинах, о литературе. Молчать мы тоже молчали, но тишина в лесу стояла такая, что через пять минут хотелось услышать хоть что-то, только бы не слышать эту тишину. Да, странный лес, ни птиц, ни, даже, насекомых. Одни деревья да иногда редкие кустики, чересчур правильной шарообразной формы.

К вечеру даже я почувствовал, что хватит, пора отдохнуть. Счётчик на навигаторе показал, что мы прошли почти двадцать километров, а лес вокруг как будто остался прежним, тем же, что и утром.

Димка дежурил первым. Я кое-как устроился под кустом, на мху, что покрывал землю почти сплошным ковром, лежать довольно удобно, но сон не шёл. Мысли, тяжёлые, сонные ворочались в голове, цеплялись одна за другую и устраивали этакий слоновий хоровод, не желавший закончиться.

Ночью, разбуженный Димкой, я далеко не сразу сообразил, что происходит и после до утра не мог отделаться от мысли, что нахожусь в каком-то странном сне, где нет ничего кроме светящегося экранчика навигатора. Дикая, давящая тишина и темень выводят из себя быстрее, чем громкий шум, проверено. Единственным средством борьбы с пустотой, которое мне помогло, оказались стихи. Никогда раньше стихов не писал, а теперь сидел и сочинял вирши, мучительно подбирая рифмы и злясь на себя за то, что забыл предыдущее, только что вымученное четверостишие. Стихи и светлячок-навигатор, вот что спасло меня от истерики. Как боролся с напастью Круглый, я спрашивать не стал — мало ли что.

Второй день пути был бы, наверное, похож на первый. Но прошли мы гораздо меньше. После полудня Димка, не произнеся и слова, остановился и сел.

— Всё. Давай делать костыль, вон подходящая дубина, — он махнул рукой. — Ступать на ногу больше не могу.

Изготовление костыля заняло немного времени, но скорость упала заметно. Нога у Димы выглядела по моим представлениям, хуже некуда. Как ещё он шёл с утра, не понимаю. Да и сам он не смотрелся, как герой комиксов. Глаза запали, губы потрескались, а щетина отнюдь не добавляла шарма. На разговоры его больше не тянуло, и они постепенно превратились в монологи, мои.

Вечером я решил, что дежурить буду всю ночь, пусть Димка поспит. Он действительно уснул, а мне осталось только размышлять, тяга к стихосложению куда-то улетучилась. Мысли типа «куда мы, чёрт возьми, идём?» — табу, это я понимал чётко и только и занимался тем, что отгонял от себя подобные вопросы. Поскольку единственным ответом было — «не куда, а почему — потому, что гонит нас инстинкт самосохранения».

Оставаться на месте, значит отказаться от борьбы, значит мысленно себя похоронить. Движение — борьба или, пусть, видимость борьбы. Но таков инстинкт. Ещё меня интересовало, почему нас не нашли сервы. Ответ напрашивался — племя маргиналов не захотело сотрудничать с властями. Или власти не захотели их допрашивать о причинах гибели группы захвата. Но когда эта самая группа успела бы доложить, что захватила нас? А, бог с ними. Есть у нас проблемы и поважнее.