Экипаж Большого Друга

Утром я проснулся от холода и боли в спине. Оказалось, что я храбро заснул на посту, да так, сидя, и проспал всю ночь. Боже, до чего я дошёл! Это я-то, который когда-то не мог уснуть, если кровать вдруг показалась недостаточно мягкой или широкой.

День третий прошёл, как в бреду. Димка часто спотыкался, всё норовил упасть. Пришлось взять его руку и положить себе на плечо. Он сразу ослаб, тяжесть, поначалу казавшаяся невеликой, постепенно стала пригибать меня к земле. Мы всё чаще отдыхали, и всё труднее мне становилось его поднимать. К вечеру он не мог говорить, лишь хрипел, с трудом гоняя воздух через лёгкие.

Есть он не стал, сразу, как сели, повалился и заснул. Мне тоже было не до рассуждений. Проглотив паёк, я плюнул на все дежурства и провалился в сон.

А утром Димка не смог встать, он вообще не приходил в себя. Мои попытки заговорить с ним приводили только к тому, что Круглый открывал невидящие глаза и бормотал какую-то чушь.

Я не думал, не было мыслей вообще. Кроме тех, что сопровождали действия. Я нашёл куст побольше, срезал самые крупные ветки, связал их полосами, нарезанными из второго рюкзака. Приделал к разлапистой конструкции лямку, примерил — как раз.

С трудом ворочая, ставшее неподъёмным тело Димки, уложил его на волокушу. Он попросил воды. Пришлось бежать с фильтром и стаканчиком к ручью и качать воду. Выпив полстакана, он снова потерял сознание. Я нацепил лямку на грудь, посмотрел на компас и пошёл.

Двигались мы медленно, но время шло, навигатор отсчитывал километры, а я старался не сбиться с ритма. Шаг, ещё, левой, правой, вдох, выдох. Пройдя километр, падал на мох и лежал, слушая, как успокаивается сердце и проходит шум в ушах.

К вечеру развалились носилки, и до самой темноты пришлось провозиться с новыми. На этот раз я вспомнил о ремкомплекте и использовал клей и узкие полосы материала для заклейки комбинезонов. Долго и громко смеялся над собственной шуткой о том, что скоро стану мастером по монтажу волокуш. Решил, что больше смеяться не стану, говорят, так сходят с ума.

Весь пятый день, как в тумане. Цифры навигатора, привал, подъём, привал, Димка не просит пить, лишь шевелит языком, когда я вливаю в него воду.

На шестой день он пришёл в себя, я даже не понял поначалу, что за невнятные звуки слышны за спиной. Он звал меня:

— Сашка, да стой ты, обормот глухой.

— Да, Дим. Попить? Я сейчас.

Он закашлялся, потом ответил со странным весельем:

— Да брось, какое «попить». Глупости какие. Подойди-ка, чего скажу.

Я сбросил лямку, развернулся и сел рядом с ним.

— Я что сказать-то хотел. Ты оставь меня и топай один. Ты здоровый, ты дойдёшь. А я всё, отбегался. Шансов у меня нет, только мешаю тебе. Ну, не ерепенься ты и не демонстрируй благородство… Эй, ты чего? Спятил что ли?

А я снова испытал приступ дикого смеха, мне было так смешно, что я не мог сидеть и лёжа почти беззвучно содрогался от хохота. Дойдёшь! Куда?! Юморист. Какая разница, как мне идти, если идём мы просто потому, что не можем стоять на месте? Приступ прошёл внезапно и сменился страхом — я слышал, что больные приходят в себя перед смертью, перед самым концом. Остаться одному в проклятом лесу мне показалось самым страшным наказанием.

Я поднялся, сказал строго:

— Молчи лучше, экономь силы. И не смеши меня, крыша и так держится на последнем гвозде. Поехали.

Димка ещё пытался доказать, что я не прав, но вскоре потерял сознание и лишь глухо стонал, когда под волокушу попадали большие корни.

Вечерело. Я остановился, с превеликим трудом пытаясь понять, что не так. Что-то изменилось вокруг. Но что? Через пару минут, когда успокоилось дыхание, я услышал слабый шум. Невидимые механизмы тарахтели, стукали, скрипели невдалеке, прямо по курсу. Плохо соображая, что делаю, я с удвоенной силой налёг на лямку и пошёл на звук.

Через полчаса шум стал отчётливым, в нём угадывался некий ритм. Не то завод, не то железнодорожная станция. Сделалось почти совсем темно, и я рассмотрел впереди слабые отблески электрического света. Стена, высокая, бетонная возникла совершенно неожиданно, я буквально упёрся в неё лбом, когда пытался обойти большой куст.

Стена хорошо просматривалась на фоне слегка подсвеченного неба. Шум, исходил из-за неё. Я оттащил носилки к ближайшему кусту, положил рядом с Димкой рюкзак, достал оттуда «тюльпан», на индикаторе значились пятнадцать неизрасходованных зарядов, и направился вдоль стены на разведку.

Идти долго не пришлось, я верно угадал направление. Метров через двести обнаружились ворота. Да и не ворота, а так, некое ажурное сооружение на петлях, служащее, скорее, для обозначения границы, чем для защиты от проникновения.

За стеной расположилась большая бетонированная площадка, почти полностью занятая штабелями брёвен. Ха! Мы вышли на лесозаготовительную базу. Интересно, зачем сервам древесина? Я как-то не замечал, что она широко используется в быту, даже вместо бумаги в ходу специальный пластик.

Площадка, хорошо освещённая, идеально просматривалась от ворот по всем направлениям. Практически всё место, свободное от брёвен, занимал огромный контейнеровоз. Понимание пришло не сразу. Поначалу я не разобрался, что представляют собой три пенала размером с железнодорожный вагон, соединённые между собой «гармошкой», как наши земные автобусы. Я понял, что это за зверь, когда разглядел, что ближний ко мне «вагон» имеет спереди подобие кабины. И тогда вспомнил — на орбите Шааясса мы видели эти шустрые «паровозики», как их назвала Алёна, они сновали между поверхностью планеты и огромными грузовыми судами.

Ага, значит экспорт древесины. Смех, да и только. Кому нужны эти брёвна? Загадка.

Шум производил один единственный погрузчик, как я понял, автоматический. Он хватал штабель огромной клешнёй, подъезжал к контейнеру и почти бережно опускал брёвна внутрь. В данный момент он загружал средний контейнер, а, значит, у меня ещё оставалось время, чтобы разобраться в обстановке.

Долго разбираться не пришлось. Поначалу площадка была совершенно безлюдна, но минут через двадцать на переднем вагоне открылся люк, образовав пандус, по которому наружу, потягиваясь и разминаясь, вышли двое сервов. Один из них развернулся, обошёл пандус слева, нажал невидимую с моей позиции кнопку, и люк с шумом захлопнулся. Ну, вот. Значит внутри с большой долей вероятности никого нет.

Двое. Осталось принять решение. Благодаря освещению, я видел очень хорошо. Экипаж контейнеровоза, громко переговариваясь, направился к воротам, они шли прямо на меня. Извините, ребята, но вам не повезло. Я вышел из-за стены, стараясь не вглядываться в силуэты невезучих пилотов. Поднял «тюльпан», просунул ствол сквозь решётку ворот, прицелился и нажал спуск. Силуэты исчезли, я не стал рассматривать результаты выстрела, они были известны заранее.

Бегом я вернулся на то место, где оставил носилки. Подсветка базы позволяла вполне сносно видеть, куда ставишь ногу. Димка снова пришёл в себя, попытался заговорить, но зашёлся в кашле. Я сказал:

— Потерпи ещё чуток.

До «паровозика» мы добрались без особых проблем. Поначалу оказалось страшно выходить на освещённую территорию. Но никто нас не окликнул, погрузчик-автомат продолжал по прежнему суетиться, проблемы людей его не интересовали.

Некоторое замешательство вызвала у меня ручка управления люком, но и с ней я справился быстро, пандус вновь опустился, и я ввалился внутрь чужого корабля, втянув за собой волокушу с Димкой.

В рубку контейнеровоза я проник легко, не оказалось у сервов никаких защит от несанкционированного доступа. Ну, чисто, дети. Полчаса у меня ушло на рассматривание системы управления и осознание невозможности ей воспользоваться. Слишком сложно, очень похоже на кабину авиалайнера — множество циферблатов, тумблеров, рукояток, и ни одна сволочь не позаботилась сделать надписи по-русски.

Через полчаса из ступора меня вывел Димкин голос: