Кровь и Сталь Немеи

– Аполлон, левый фланг! Сдерживай тех тварей! Гермес, доложи о пробоинах на секторе «Дельта»! – Ее голос был острым клинком в хаосе.

Но их было слишком мало. И слишком много дверей в ад распахнулось. Большинство чудовищ, воспользовавшись суматохой, мгновенной слабостью силовых барьеров и повреждениями корабля, растворились в предрассветных туманах, в густых лесах, в горных расщелинах этой дикой, незнакомой планеты. Они бежали, неся с собой свою опасность, свою чужеродную биологию, которая со временем станет основой бесчисленных легенд и кошмаров.

В ангаре «Особого Контингента», где клетки были усилены и изолированы, царила особая паника. Силовые поля здесь прогорели одними из первых. В одной из самых прочных клеток метался Пегас. Крылатый конь, результат рискованных генетических экспериментов бился о прутья в слепой панике. Его белоснежная шкура была в ссадинах и крови, одно крыло неестественно вывернуто при ударе, маховые перья сломаны. Его большие, умные глаза, обычно полные огня, сейчас были безумны от страха и боли. Он ржал, призывая несуществующую помощь, брыкаясь в стенки клетки. В соседней клетке ревело и сотрясало остатки решетки нечто огромное и темное, покрытое шерстью цвета воронова крыла и пластинами черного, как ночь, хитинового панциря. Это был Эвримедонт, инопланетный преступник особо опасного класса, осужденный Трибуналом Титаниды за уничтожение целой колонии поселенцев. Его физическая сила была запредельна, а ярость, подпитываемая столетиями заключения в силовом саркофаге, не знала границ. Его клетка трещала по швам, прутья гнулись под его напором.

Зевс, Арес и несколько стражей ворвались в ангар как раз в тот момент, когда Эвримедонт выломал последнюю преграду. Существо обернулось. Его маленькие глазки сверкнули ненавистью, увидев капитана.

– Назад! – прогремел Зевс, его браслет сиял, готовый к удару. Стражники открыли огонь – тонкие лучи плазмы оставляли черные ожоги на панцире, но не пробивали его.

– ПРОЧЬ! – заревел Эвримедонт и заставил содрогнуться даже сталь корабля. Он рванул на Зевса, как живой танк. Зевс выстрелил. Заряд ударил Эвримедонта в грудь, отбросив его назад, но не остановил. Арес бросился наперерез, его багровый кулак в браслете со звоном ударил по затылку твари. Эвримедонт лишь тряхнул головой, как от укуса насекомого, и сбил Ареса мощным ударом плеча. Стражник, пытавшийся прикрыть капитана, был схвачен и разорван пополам одним движением когтистой лапы.

В этот момент Эвримедонт рванул к Зевсу. Капитан прыгнул в сторону, но коготь, длинный и острый как меч, прочертил по его левому плечу и предплечью, разрывая доспех и плоть. Зевс вскрикнул от неожиданной, жгучей боли. Кровь, алая и горячая, хлынула из глубоких ран. Его браслет на мгновение мигнул. Этого мгновения хватило Эвримедонту. Он метнул в Зевса обломок прута, как копье. Зевс едва успел отбить его щитом браслета, но потерял равновесие. Эвримедонт, воспользовавшись замешательством, рванул не на Зевса, а к разбитому шлюзу ангара. Он прыгнул вниз, в дымящуюся пропасть под горой, и исчез в клубах пыли и тумана.

Арес, придя в себя, подбежал к капитану.

– Капитан! Твоя рука!
Зевс, стиснув зубы, зажал рану. Боль была адской, кровь сочилась сквозь пальцы.

– Он ушел… – прохрипел он, глядя в туман, куда скрылся Эвримедонт. В его глазах горели ярость, боль и нечто новое – страх перед непредсказуемостью этого мира. Эта рана, глубокая, рваная, отравленная чужеродной грязью, останется у него навсегда, символ первого поражения на этой планете. И символ того, что они здесь не хозяева.

Пока они отвлекались, последние прутья клетки Пегаса не выдержали. Крылатый конь, оглушенный грохотом боя, но учуяв свободу, рванул к разбитому шлюзу. Он прыгнул вниз, неуклюже расправив травмированное крыло, и скрылся в тумане ниже, мелькнув белым призраком среди дыма и камней. Его побег остался почти незамеченным в хаосе.

Рассвет застал выживших на склоне горы Олимп. Первые лучи солнца, незнакомого, но уже ненавистного, высвечивали масштаб катастрофы. Корабль дымился, как угасающий вулкан, огромные трещины зияли на его боках, обнажая исковерканные внутренности. Разрушения были не просто катастрофическими – они были тотальными. Ни о каком ремонте и возвращении в строй не могло быть и речи. Передатчик, их единственная надежда на связь с Титанидой или колониальным патрульным флотом, представлял собой груду оплавленного кристалла и исковерканного металла. Гефест, опираясь на Афину, дополз до него. Он молча осмотрел руины, его умелые руки тщетно пытались найти хоть что– то работоспособное. Его лицо, скрытое бородой, было мрачнее грозовой тучи. Он не произнес ни слова, лишь покачал головой, встретившись взглядом с Зевсом. Этого было достаточно. Молчание было громче любого крика. Мост домой рухнул.

Зевс стоял на уступе, над пропастью, заполненной утренним туманом. Его раненую руку перевязали, но боль пульсировала в такт гудящим в ушах шуму корабля. Он смотрел на бескрайние леса, на синеву далекого моря, на дикие, незнакомые горы. Воздух был чист и пах жизнью, непохожей ни на что в стальных коридорах «Олимпа». Внизу, в долине, виднелись поселения – скопление глинобитных хижин, окруженных пастбищами. Люди. Примитивные. Ничего не знающие о звездах.

Гера подошла к нему. Ее лицо было бледным, но холодным.

– Отчеты… ужасающие, – сказала она тихо. – Потери экипажа: Гестия, Деметра, Посейдон и Аид… пропали. Потери груза… катастрофические. Большая часть образцов и пленников утрачена. Корабль… – Она не договорила.

– Не летает, – закончил за нее Зевс. Его голос был низким, как гул корабельного сердца. – Передатчик мертв. – Он повернулся к ней. В его глазах, цвета грозового неба, не было отчаяния. Была ледяная решимость, родившаяся из боли потери контроля и из вида бескрайней, дикой земли под ногами. – Связи нет. Помощи ждать неоткуда. Мы здесь. Надолго. Возможно… навсегда.

Он поднял неповрежденную руку, сжимая кулак. Браслет на запястье слабо мерцал синим. Он кивнул на долину.

– Надо найти пропавших и поймать этих тварей Гера.

Она смотрела на него, потом на дымящиеся руины корабля, на измученные лица выживших собратьев. В ее янтарных глазах мелькнуло что– то неуловимое – тоска по утраченным лабораториям Титаниды или просто усталость. Она ничего не сказала. Просто склонила голову в молчаливом, ледяном согласии.

А внизу, в лесах и горах, уже прятались, принюхивались и приглядывались к новому миру те, кого они привезли. Чудовища. И первая легенда – о крылатом коне, вырвавшемся на свободу, – уже унеслась в туман рассвета.

Винный пар стоял в «Бородатом Кабане» густым, кисловатым туманом, смешиваясь с запахом пота, жареной баранины и древесного дыма от очага. Факелы на стенах коптили, отбрасывая пляшущие, ненадежные тени на лица собравшихся. Здесь пили, спорили, играли в кости, делились новостями о плохом урожае или злобных духах в горах. Жизнь, шумная и настойчивая, била ключом в этом углу Тиринфа, царства трусливого Эврисфея.

В самом темном углу, за столом, который, казалось, врос в земляной пол, сидел Геракл. Это имя, данное жрицей при рождении, означавшее «Слава Гере», теперь было кровавым пятном на его душе. Он был просто Геракл. Или Убийца.

Перед ним стояла кружка недопитого дешевого вина. Жидкий огонь, который не мог сжечь память. Он смотрел не на вино, а сквозь грубую глину сосуда, сквозь стол, сквозь толщу земли под ногами. Его огромные руки, руки, способные согнуть железный прут, лежали на столе ладонями вверх, как у просящего милостыню. Они были чисты. Слишком чисты. На них не было видимой крови. Но Геракл видел ее. Он чувствовал ее липкую теплоту, ее медный запах, смешанный с запахом пыли их маленького дворика в Фивах.