Я здесь...

Иду следом за Светкой и озираюсь по сторонам. В прошлое мое посещение этого дома мы с Сидом были здесь вместе, до чертиков восторженные и счастливые. Что же сейчас с ним творится? Не хочу верить, что вместо лучшей жизни он выбрал для себя ад.

На крыльце, приземлившись на скрипучие ступеньки, достаю из внутреннего кармана пачку и вытягиваю из нее пару длинных ментоловых сигарет, Светка рядом чиркает спичкой. Молча выдыхаем в серое небо дым, глядим на дрожащую рябинку, пеленки, желтые кроны деревьев.

— Лик… — хрипло и странно говорит вдруг сестра. — Не знаю, простишь ли меня, но на душе такой груз…

— О чем ты? — недоумеваю я.

Нет. На самом деле я догадываюсь, о чем она сейчас заведет разговор.

Я давно, возможно, с самого начала в глубине души знала, что моя кузина врет. Я знала. Но ложь так идеально вписалась в мою картину мира, что верить в нее было гораздо проще, чем напрямую поговорить обо всем с Сидом и поверить ему…

Потому что поверить — значит довериться.

Вот она, правда, от которой меня просил не прятаться Сид. Вот что он просил меня принять.

— Знаешь, как все было на самом деле? — Светка затягивается, моргает слезящимися глазами, стряхивает пепел. — Мы с Сидом и правда спали вместе. На одном диване, рядышком. Повернувшись друг к другу спиной.

Я долго-долго смотрю на нее, и она горько усмехается:

— Дело было в прошлом году, в августе, на вписке у Дарка. Примерно за неделю до этого я Сида на концерте в парке заприметила. Ну, знаешь, его глаза… Вроде жуткие до ужаса, а его все равно хочется, как котенка, к сердцу прижать… Чистый нежный мальчик. Я была пьяная в дым, но отчетливо помню, как лезла к нему целоваться. А он отказался, сказал, что до хрена чем в жизни Кидису обязан и с его девчонкой мутить не станет ни за что и никогда, тем более что знает, как тот ко мне относится. Мы просто лежали на одном диване, говорили о разном: об одиночестве, о любви. И знаешь, что? Сид мне такую вещь сказал… Сказал, что в его жизни, вот здесь. — Светка прижимает ладонь к сердцу. — Будет только одна любовь. Она поведет его вперед, а любимая девушка станет для него всем…

Я перевожу взгляд на размытые пятна цветов в палисаднике и плачу. Рот кривится от тупой боли. От жалости к себе и злости на себя. От раскаяния.

Света гладит мою спину:

— Ликусь, прости, а?.. Я тогда не в себе была. Беременная, уставшая. Мне казалось, что жизнь закончена, что я навсегда застряну в этом развалившемся домишке с кодлой пьяных панков. А ты… Ты у нас красивая и умная, перспективная. За тобой такие парни бегали… А тут еще и Сид. Мне было горько!..

Светка смотрит растерянно, она готова к любому исходу, но только ни к тому, что я брошусь ее обнимать. Обнимать и реветь на ее плече до тех пор, пока из дома не послышится рев Виолы.

Ее мама тушит окурок и бросается внутрь, а я достаю одну — ту самую — сигарету с белым фильтром, кочующую из пачки в пачку уже полгода, и верчу в пальцах. Чиркаю зажигалкой и медленно выкуриваю в полном понимании того, кто я и что из себя представляю. В полном душевном равновесии и мире с собой.

Из-за клеенчатой двери слышатся детские всхлипы и тихая протяжная песенка. Я пробираюсь дальше по темному коридору, тихонько отворяю дверь и вхожу в сумеречную нежилую холодную комнату. Опускаюсь на скрипучую кровать, проваливаюсь на сетке почти до пола, ложусь и закрываю глаза. Душа сейчас сгорает так же, как на этом самом месте сгорало мое тело в ту новогоднюю ночь.

— Я люблю тебя, Сид, — шепчу в темный потолок и упираю в грудь кулак. — Ты здесь…

Глава 40

В декабре Виолу покрестили под древним русским именем Виринея, а мы с Мишей-Дарком стали ее крестными. Все таинство она спокойно сидела на моих руках, рассматривала иконы, свечи, золотое облачение священника и крепко держала мой палец.

Странные кричащие беспомощные существа — дети — всегда вселяли в меня безотчетный ужас, но эта теплая маленькая девочка, пахнущая ванильными булочками, по главной дороге прошла в мое сердце и никаких возведенных вокруг него стен не заметила.

Не за горами Новый 2005 год.

Уже решено, что его наступление мы будем отмечать у мамы и дяди Кости, потому что неизвестно, когда в следующий раз соберемся вместе, когда вообще увидимся. В течение нескольких месяцев они утрясают формальности с переездом, но пока не определились с конечной датой: январь, февраль, а может, март…

Грустно, но такова жизнь.

Родители подбадривают меня — дядя Костя беззлобно подшучивает и хитро улыбается, а мама старается не плакать в моем присутствии. Смотрим старые семейные альбомы, шутим, смеемся… Мне интересно все: увлечения и мода их молодости, их переживания, чаяния и надежды, и мечты. В душе прорвало плотину нежности и полного принятия — я все никак не могу наговориться с этими светлыми мудрыми людьми.

Именно такими я всегда буду их помнить.

В один из декабрьских вечеров, совершенно окоченев, бегу через сугробы от остановки и замечаю у контейнерной площадки соседнего двора замерзающего кота. В ранних сумерках масть животинки на глаз определить не удается: рыжий ли он, или белый, но грязный — не разобрать. Останавливаюсь, подманиваю кота к себе — он недоверчиво смотрит, но встает с обледеневшего асфальта, подходит. Хватаю его на руки и бегу в свой старый обшарпанный подъезд.

Включаю свет в прихожей и разглядываю нового знакомого. Быть не может: сиамский! Помойный, голодный, ободранный… С прозрачными ледяными глазами, которые глядят на меня как на боженьку.

— Ки-и-иса… — тяну, и кот подается вперед и со всей признательностью бодается теплым меховым лбом.

Оставайся со мной. Люди будут влюбляться, создавать семьи, рожать детей, а у меня будешь только ты. Навсегда один только ты.

Вот так в канун Нового года совершенно незапланированно я завела кота.

Праздники отгремели, успешно сдана зимняя сессия, у студентов начались зимние каникулы.

Страну сковали рекордные морозы, и я вторые сутки провожу в уютной теплой кровати: взяла паузу. Теперь у меня есть компьютер, купленный в складчину с мамой и дядей Костей «для учебы». Разжиревший Киса свернулся клубком в ногах, на моем животе, поверх одеяла, покоится огромная миска с попкорном, а я досматриваю уже третий фильм из горы дисков, принесенных Кидисом и Светкой в прошлый визит.

Дремлю, почти вижу сны и буквально подскакиваю от громкого стука во входную дверь. Это странно, ведь звонок исправен. На цыпочках крадусь к глазку и испытываю острое разочарование: за дверью топчется пожилая соседка. Сумасшедшая. Сейчас она начнет отчитывать меня за запах сигарет или громкую музыку, и вообще, кто знает, какого хрена ей нужно.

Нехотя открываю.

— Здравствуй, Анжелочка! Давно тебя и твоей мамы не видно, я и посомневалась, дома ли вы вообще. Вот, третий день в вашем ящике торчит. Подожгут, не дай бог, случится пожар… — Она протягивает мне почтовый конверт без обратного адреса, и я цепляюсь за ручку, чтобы удержаться на подкосившихся ногах.

Благодарю вредную старуху, хватаю письмо, бегу в комнату и падаю на пол, судорожно пробегая глазами по неровному мелкому почерку, которым написан мой адрес. Отправитель не указан, но я знаю, кто он.

Трещит мороз, в небе взрываются звезды, их взгляд прожигает насквозь, их свет освещает путь… Сид. Он реален, в моих руках доказательство этому.

Разрываю конверт, разворачиваю тетрадный листок. Читаю. Перечитываю много раз. Дрожу и глотаю слезы.

Привет, Лика!

Что ты знаешь о трассе М-5? Я тоже раньше о ней ни черта не знал, но оказывается, Федеральная автомобильная дорога М-5 «Урал» — автомобильная дорога федерального значения Москва — Рязань — Пенза — Самара — Уфа — Челябинск, протяженностью 1879 километров.