Затмение: Корона

Стейнфельд и Леспер вздохнули как один и дружно выстрелили. Очередь «узи» Стейнфельда разорвала Рольфу рот, загнав расистские эпитеты назад в череп пулевым кулаком. С таким ответом не поспоришь.

Старинное здание разнесли подчистую. Всех, кто был внутри, убили, за исключением мелких сошек. Отель-де-Виль разграбили и сожгли до основания.

Большинство высших администраторов Второго Альянса погибли в первые двадцать минут восстания, и смертью крайне мучительной.

Стейнфельд сожалел, что их не удалось привлечь к суду. Что же касается их предсмертных мук, то об этом он не жалел вовсе.

Бой был выигран, так что, думал Торренс, Стейнфельду не было никакого резона поступать так на вертолётной площадке.

Там сгрудились члены Внутреннего Круга ВА — те четверо, кто остался в живых, в том числе сам старик Егер. Их окружили элитные фанатики СС и полдюжины штурмовиков ВА в полной броне. Они были на полной милости восставших. Их можно было захватить живыми или, откажись они сдаваться, сбить в воздухе ракетами. Не было совершенно никакого резона Стейнфельду их атаковать. Ни малейшего.

Но именно так поступил Стейнфельд. Он побежал к ним — скорее неуклюже, поскольку решение боевых вопросов привык перекладывать на Торренса. Он атаковал их с армейской винтовкой в руках, и оружие его, плюясь огнём, произносило единственную речь, какая сегодня имела значение.

— Стейнфельд, что ты, чёрт побери?.. — завопил Торренс. Кинувшись ему вслед, он попытался прикрыть Стейнфельда огнём, но подотстал из-за ноги.

Упали Егер и другой фашист — а потом штурмовики открыли огонь по Стейнфельду с Торренсом. Стейнфельд резко дёрнулся: в него попали дюжиной пуль. Его закрутило, и он рухнул, продолжая стрелять. Торренс вышиб мозги штурмовику, убившему Стейнфельда.

И тут в него попали тоже. Он ощутил резкий удар в грудь и ещё один, в правое бедро. Он упал.

Стейнфельд, что ты, блин, натворил? Не было смысла. Мы же их сделали. Мы их поймали. Не было никакого...

— Был у него резон, — произнёс Роузлэнд.

Роузлэнд сидел у койки Торренса в набитом до отказа правительственном госпитале Новой Французской Республики. В палате лежали ещё четверо. Торренс не ответил вслух, потому что по его трахее вниз, к разорванному пулей правому лёгкому, спускалась трубка, но взглянул на Роузлэнда, безмолвно спрашивая: О чём это ты, мать твою так?

— Он вёл личный дневник на иврите, — сказал Роузлэнд. Посмотрел на Торренса. Вид у Роузлэнда был совсем больной, хотя его не ранили. Было похоже, что ему трудно сидеть прямо. Торренс догадался, что друг не спит уже несколько суток.

— Я нашёл дневник в его вещах, когда собирал их для отправки моссадовцам. Я не утерпел. Я прочёл его. Там по большей части бесполезный для вражеской разведки материал — так, общие размышления. В основном личные переживания, идеи и чувства. И под конец — про Пазолини. Оказалось, что он знал про Пазолини и следил за ней. Стейнфельду стало известно, что она в контакте с оперативниками Уитчера. Он узнал про их затею с вирусом — перехватил и экстрагировал одного из агентов Уитчера. Он боролся с собой. Знал, что она одна осталась с образцом нерасоселективного вируса. Он считал, что, если она пойдёт до конца и сделает это — выпустит вирус в Берлине, подбросив фальшивый манифест, — то враг понесёт серьёзный ущерб, и в долгосрочной перспективе больше жизней будет спасено, чем нет. Затем он пришёл к выводу, что это ничуть не хуже — и оправдания жертвам десятков тысяч гражданских во имя какой-то политической стратегии быть не может. Он правда в этом уверился, честное слово. Но когда он переменил своё решение, было уже поздно. Она уехала в Берлин. Он пытался её найти, остановить... — Роузлэнд покачал головой. — Я видел его лицо, когда пришли новости из Берлина. Я никогда не видел на его лице такого открытого проявления эмоций...

Торренс едва заметно кивнул. Но подумал: Стейнфельд мог это остановить. Он позволил своей ненависти к ВА извести двести тысяч человек.

Разумеется, Стейнфельд отдавал себе в этом отчёт. Потому-то и ринулся в атаку на крыше.

Он присоединился к тем, чьи жизни израсходовал. Виновный лёг рядом с невинными.

Остров Мерино

— Куда мы сегодня пойдём? — спросила Алюэтт, подбросив босой ножкой белоснежную пену. Она бегала по линии прибоя, то убегая от волн, то приближаясь.

— Куда захочешь, — ответил Смок.

— А как насчёт завтра?

— Куда захочешь.

— Ты хочешь остаться на Мерино?

— Теперь это мой дом. Потому-то мы и вернулись. Это мой и твой дом. У меня грант, я намерен тут остаться и написать книжку; просто чтобы заняться чем-нибудь, но в основном — плавать с тобой, помогать тебе с домашними заданиями и говорить: нет, тебе нельзя смотреть спутниковое телевидение.

— Я тоже имею право смотреть телевизор.

— Нет, не имеешь.

— Нет, имею. Ну так, понемножку иногда.

— Может быть. Понемножку иногда.

Она пустилась в счастливый пляс вокруг него. Он печально улыбнулся, поглядел на залитый солнцем пляж и пальмы у дороги — высокие лохматые деревья кивали ему на лёгком ветру. Там и сям торчали пеньки, оставленные бомбардировкой, но большая часть пальм уцелела. Как и большинство островитян.

— Алюэтт, — произнёс он, — а ворон именно в тот момент умер?

— Когда мы отправили это сообщение в энтелехию? В поле Лэнга?

— Да. Это ты сделала?

— Нет. Но он умер в это мгновение. Он слетел с моего плеча и упал на колени. Я даже особо и не заметила, я же была в чиповом единении, сам понимаешь, но потом я расплакалась, когда нашла его. Но часть моего сознания всё время замечает, что вокруг меня творится. Он умер именно в этот момент. Когда мы отправили сообщение.

— Ох-хох. Вот чёрт.

— Дядя Джек?

— Да?

— Мистер Кесслер говорит, что твоя энтелехия — чухня на постном масле. Он говорит, что она не работает. А ты как думаешь, она сработала? Похоже, что так. Все же видели, что произошло, и потом они стали действовать.

— А может, это просто мы со СМИ подгадали нужный момент. Не знаю, сработала ли она. С такими вещами всегда трудно сказать, реальны они или нет. И если они реальны — значит, тот, кто их создал, тот, кто устроил этот мир, пожелал, чтобы так случилось. В смысле, они сами должны этого хотеть, так что мы не можем быть уверены, реальны они или нет. То, что люди относят к спиритической сфере...

— А можно мороженого?

— Ты слишком растолстела для мороженого.

Она совсем не растолстела, но притворилась, что разгневана замечанием.

— Неправда! Скорость моего метаболизма требует мороженого!

— Скорость твоего метаболизма. Ох-хо. Ладно, в таком случае пускай. Да. Можно мороженого.

— А можно другую птицу?

— Другого ворона?

— Нет. Какаду. Жёлтого какаду. Я знаю тут человека, который такого продаёт.

— Да. Мороженого и жёлтого какаду. Почему бы и нет? Взявшись за руки, они пошли обратно в отель.

ПерСт, Космическая Колония.

Четыре месяца спустя

Клэр подрезала розы.

Она работала со шпалерой красных роз для нового проекта по благоустройству Техсекции. Так она убивала время. Несмотря на фильтры, солнце жарило как следует, в воздухе стоял густой сладкий запах роз, и ей было приятно, что мышцы ноют от усталости. Наверное, потом надо сходить поплавать.