Затмение: Корона

Значит, Рольф с ним сговорился.

Уотсон заметил, что оба в обычных принтерных уличных костюмах. Замысловатая старомодная одежда Гиссена куда-то делась.

Уотсон перестал смеяться, но ненадолго. Посмотрев Гиссену в лицо, он снова расхохотался. Гребаный говнюк наложил в штаны от страха.

— Рольф, — сказал Гиссен по-немецки, — у него истерика.

Рольф приблизился к Уотсону с пистолетом в руке, глядя на него без всякого выражения, и дважды сильно ударил Уотсона стволом по лицу, раскровянив губу и выбив из того смех.

— Рольф, — пробормотал Уотсон, чувствуя вкус крови на языке и мешая кровь со словами, — ах ты ж трусливый предатель.

Рольф ещё некоторое время бесстрастно смотрел на него, затем ухватил за локоть и поднял на ноги. Другой рукой он прижал к боку Уотсона дуло.

— Пойдём.

— Думаете, получится меня им сторговать? Толпам снаружи? — спросил Уотсон, срываясь на визг. — Вы правда думаете, что они не узнают вас по делам вашим?

Гиссен пробормотал:

— Мне так кажется, всё зависит от того, что сказать и чьими устами. Рольф, отведи его в зал.

— Они вас живыми не отпустят, — говорил Уотсон, пока его волокли по коридору. — А если бы и отпустили, что с того? Мы все теперь военные преступники.

— Мертвецы с нас не спросят, — заметил Гиссен. — Финальная фаза Полного Затмения ещё впереди.

— Правда, что ли? — расхохотался Уотсон, когда они вытолкнули его в зал. — Полному Затмению каюк. РСВ больше нет, Гиссен. Единственные имевшиеся у нас культуры вируса похищены активистами Сопротивления, и мы не успели их распылить. Вируса больше не осталось, Гиссен. Они забрали всё. Понимаешь? Всё.

Гиссен уставился на него.

— Идиот! Ты хранил все культуры в одном месте?

— Это всего на один день, — извиняющимся тоном отвечал Уотсон, пожимая плечами. — Но они знали, какой именно день. Их хакеры пролезли в наши логистические программы... — Он пожал плечами снова, широким жестом, имитируя француза, и опять неудержимо расхохотался. — Мертвецы с нас не спросят, говоришь? Знал бы ты, Гиссен, как бывают разговорчивы мертвецы! И я тоже заговорю! Выложим карты на стол и посмотрим, кто блефует, э?

— По крайней мере, в одном я могу быть уверен, — сказал Гиссен. — Ты ничего не скажешь.

Он подал знак двум кряжистым штурмовикам ВА в доспехах и зеркальных шлемах. Те помогли Рольфу придержать брыкавшегося Уотсона, пока Гиссен вынимал из кармана плаща скальпель, разводил Уотсону губы стволом пистолета и вырезал тому язык.

Ларусс, конечно, выступил по телевидению, стараясь успокоить людей, излить масло своего красноречия в неспокойные воды, но ни одна из его передач не попала в эфир: НС их глушило. Казалось, пираты НС везде.

Члены Внутреннего Круга тоскливо ожидали, пока прилетит вертолёт и унесёт их из Отеля-де-Виль... пока не прилетело сообщение, что вертолёт сбит Моссадом, а вокруг здания кружат два израильских боевых коптера.

Внутренний Круг собрался в Париже обсудить текущий кризис. Никто не ожидал столь спонтанного — или, возможно, не столь уж и спонтанного — восстания масс. Ларусс вышел на парадную лестницу Отеля-де-Виль и поднял к губам рупор, обращаясь к морю лиц. Он пытался объяснить им, что вот этот хихикающий, плюющийся кровью человек, которого конвоируют за спиной Ларусса охранники, и повинен в ужасах террора, проводившегося под носом у французского правительства, втайне от Ларусса, которого «держали в неведении», который понятия не имел, что творилось в центрах переработки или лабораториях Второго Альянса... этот человек, этот монстр, этот гнусный полковник Уотсон...

Уотсон лишь стоял, гортанно хихикая, и на губах его пузырилась кровь. Я говорю с ними кровью, думал он. Я говорю с ними, говорю с предельной искренностью, я говорю им правду. Я говорю с ними кровью.

Не успел Ларусс дойти до трети запланированного обращения (впрочем, слова его и так терялись в рёве толпы), как прогремели выстрелы; он упал, толпа ринулась вперёд, охрану Ларусса смяли и утрамбовали в кашу.

После этого мятежники занялись Уотсоном, повалили его наземь и принялись топтать ногами; они сломали ему рёбра и вмяли черепные кости в мозг, обессмысливая его идеи и саму личность, стирая информацию старомодным способом.

Мозг его был уже мёртв, но тело продолжало дёргаться под нестройными автоматическими импульсами жизни, пока его не убила, в общем-то бездумно, старая афганка с ножницами.

Она ежедневно работала этими ножницами в ателье. С той же методичной тщательностью, какую взрастил в ней этот труд, она перерезала Уотсону ножницами яремную вену.

Конечно, Стейнфельд тоже был там, на краю толпы, честно пытаясь как-то контролировать происходящее. Леспер, выйдя из подполья, присоединился к нему; у обоих были моссадовские «узи». Они надеялись взять членов Внутреннего Круга живыми и предать суду, дабы правда была озвучена во всеуслышание. Они орали своим бойцам, чтобы те сдержали напор толпы. Но партизан Нового Сопротивления смяли и отбросили, а стрелять в гражданских им не хотелось. Кроме того, у мусульман НС был особый зуб на Второй Альянс: мусульманский мир ополчился на Крэндалла и Уотсона за их богомерзкую поддельную Библию, за клевету Лже-Иисуса в адрес Магомета. Перед лицом дикой ярости исламистов военная стратегия оказалась бессильна.

— Attente! — взывал Леспер. — Подождите!

Но его никто не слушал. Толпа жаждала возмездия; возмущение переросло в лютый гнев. Взорвался заряд фрустрации от войны, мытарств и преследований властей. Люди выбили двери и рассыпались по вестибюлю, пулями и булыжниками снося со стен красочную лепнину и древние портреты, громя консоли ресепшионистов и выбивая окна — а также отнимая жизни у ошеломлённых охранников. Охрана была в доспехах, но какой прок от брони, если на тебя прут десятеро, точно обезумевшие медузы: разрывают броню, словно вскрывая устричную раковину, вгрызаются в мягкую и уязвимую человеческую плоть внутри, забивают до смерти людей, которые только и успели задуматься, а что они вообще тут делают и как дошли до жизни такой.

ВАшники отключили лифты, но толпа без труда пробралась на верхние этажи, ворвалась на комм-узел и в комнаты, где создавался поддельный образ Ларусса. Атака на комнату управления реальностью, о которой молил У. С. Берроуз.

Там обнаружились Рольф и Гиссен.

Гиссена вытащили из-под стола секретарши. Он плевался в них проклятьями, пока ему не вогнали пулю в рот: тут он сложился пополам, и вся его хрупкая педантичность рассыпалась на осколки от этой пули, он стал кричать и плакать, как потерявшийся мальчик, и долго так плакал и ныл... Стейнфельд и Леспер пытались пробиться к нему через толпу, надеясь добыть живым для трибунала, но толпа оттеснила их, подхватила Гиссена и понесла его к окну.

Его узнали. Ненасытный. Человек, которого допрашивал Гиссен, жертва пыток — узнал его первым. И первым заорал:

— Выбросить его из окна!

Гиссена вышвырнули в окно головой вперёд, и он приземлился в орущую на улице толпу, оставляя по себе струю крови.

В коридоре пытались прорваться к выходу на крышу несколько сотен ВАшников, некоторые в броне, некоторые в дорогих костюмах. С ними восставшим сладить было тяжелей. Но мятежники выдвинули вперёд партизан с оружием, и те открыли огонь, методично разя врагов. Некоторые фашисты, во главе с Рольфом, нашли в себе силы отстреливаться; Рольф, вниз по коридору, выкрикивал арийские обеты, стрелял из карабина и визжал:

— Juden Swine![76]