Страница 12 из 18
Что-то во мне изменилось, а что, мне удалось выяснить позже, по косвенным признакам. Например, я внезапно почувствовал голод по морским купаниям. Я и раньше, конечно, нырял и плавал под водой, любуясь подводным миром покоя и переливчатого света. Но тут вдруг погружения в морскую пучину превратились в бурный восторг слияния с природой — простой и естественной.
Набросился на посадки земельного участка. Повыдергивал лилии, с некоторых пор ставшие ядовитыми. На двух соседних террасках посадил розы — девственно-белые и пурпурно-красные. Про себя эту парную цветочную композицию назвал противостоянием гражданской войны. Хотя бы у меня, на моей земле, это сочетание выглядело вполне мирным, как и должно быть всё природное, всё естественно-красивое.
Я обгорал под ярким солнцем, впитывая ультрафиолет каждой клеточкой тела. Пил прохладную подземную воду, обливаясь до опьянения под струей из шланга. Ездил на рынок, покупал всё, что не успевали взять другие. Мариновал мясо, собирал зелень, резал ее большим острым ножом, вдыхая томный аромат южных трав, брызжа соком перцев и томатов. По ночам запекал картофель в углях костра. Днем варил борщ, ел на ходу, обходя с миской в руках, по контуру участок земли. Вечером жарил шашлык, люля-кебаб, запекал перцы. С большим удовольствием охлаждался белоснежной прохладой мацони, варил по сорок минут в песке размолотую вручную арабику и крошечными глотками пил аспидно-черный крепчайший кофе, разглядывая звезды на черно-фиолетовом небосводе, под скрежет сверчков и плач горлиц. Словом, наслаждался прелестями мирной жизни как умел.
— Слышь, Алексей, а Лена дома? — спросил незнакомец, оглядываясь.
— Лена в больнице на сохранении, — ответил я, — а кто вы, и почему интересуетесь?
— Да сосед ваш, — махнул мужчина рукой в сторону соседних домов поселка. — Юрка. А Лены, хорошо, что нет. Боюсь её.
— Чем же она тебя так напугала? Вроде, она у меня девушка добрая, тихая.
— Во-во, этим! — кивнул он. — Она у тебя как рентген, насквозь меня видит! Как увижу ее издали, так стакана до рта донести не могу. — Юра выставил на столик под навесом вино с виноградом, сел на лавку. — Так может выпьем за знакомство? А то как неродные!
— Слушай, Юра, а почему я тебя не помню? — удивился, рассматривая соседа.
— Ты и на рынке меня не узнал. А я ведь тебе помогал выбрать правильную баранину для кебаба. Не помнишь? — Он поднял руку, заслоняясь от солнца. Я узнал её по татуировке на запястье в виде парашюта. Кажется, видел ее во сне, только оторванную от тела, пролетавшую мимо на подобие бумеранга.
— Как это? Ты помогал мне с выбором мяса. Я запомнил твою руку с татуировкой, а тебя нет? Ты что, невидимка?
— А, я понял! — хлопнул он себя по лбу. — Это всё так получилось, чтобы мы с тобой остались без твоей Лены и хорошенько пообщались тэт-на-тэтно, так сказать.
— Это можно, — кивнул я согласно. — А что ты принёс?
— Домашнее вино и виноград с моей лозы, элитной! Когда вырубали виноград в 86-м, я ночью выкопал старинную лозу, привез к себе и посадил. Думал, не приживется — ан нет, выжила старушка! Да такую гроздь выдала — не успеваю собирать и вино делать. Да ты попробуй! — Он протянул мне бокал с красным вином.
— Чудесный вкус! — согласился я. — На самом деле, элитная лоза, и вкус, и цвет — просто блеск! Я такое вино в лучших ресторанах столицы не пробовал.
— Сравнил! Да там тебе такую бормотуху разливали, от нее одна отрыжка. А тут — богатство оттенков, цвет рубиновый, а запах? Ты покачай бокал и вдохни! Это же райское вино! Говорят, лозу эту полтора века тому назад святой человек своими руками посадил, слезами своими поливал, молитвой удобрял.
— Послушай, Юра, — спросил я невпопад. — А ты случайно на войне не был? Руки не терял?
— Был, — улыбнулся он, — терял. Не видишь разве, какой хороший протез.
— А обратно, на войну не собираешься?
— Куда там! Да на мне ни одного живого места нет — весь как решето. — Он вскочил, заходил вперед-назад по бетонной тропинке между грядок с цветами. Успокоился, сел за стол. — Знаешь, откуда у меня ранения?
— Расскажи!
— За правду получил! Сам понимаешь, от кого… — Не сиделось ему, вскочил, увидел миску с замаринованным мясом и предложил: — Давай я тебе шашлык приготовлю. А ты сиди, Леша, наслаждайся вином, когда еще повторить удастся! Все под Богом ходим, сам понимаешь…
Юра насыпал угля в жаровню, плеснул спирта, разжег огонь, замахал картонкой, добиваясь нужной высоты пламени. Получалось у него всё это удивительно ловко. Сам нашел шампуры в ящике, нанизал мясо, отложил на время. На грядке разыскал спелые помидоры, огурцы, зелень, помыл, быстро нарезал, обрызгал соком лимона, плеснул душистого рыночного масла из жареных семечек. Подумал, оторвал плоскую бордовую луковицу из косицы, тонко порезал, рассыпал по салату, размешал. Проверил качество пылающих углей, разложил шампуры, замахал картонкой. Я маленькими глотками пил замечательное вино, одним глазом наблюдал за пассами Юры, другим — любовался небом и морем, птицами в вышине, дымком от мангала. Это дикарское действо навевало покой, аппетит и примиряло земных с небесными. Наконец, первую порцию шашлыка Юра выложил на блюдо, заготовил вторую порцию и наконец сел к столу.
— С детства, понимаешь, Алексей, с самого детства ненавидел ложь! — Приступил к рассказу неугомонный сосед. — Но зато, очень любил правду!
— А как ты их различал? …Ежели с самого детства? Тут иной раз взрослому разобраться сложно.
— В том-то и дело, что не было у меня ни жизненного опыта, ни ума в достатке, а правду чувствовал вот этим местом. — Он указал пальцем на солнечное сплетение. — Как тут заболит, значит кто-то сейчас врёт. Вот как!..
— А что ты делал, когда обнаруживал неправду? Бросался с кулаками на лжеца? Хватался за нож, пистолет, автомат, дубину?
— Нет, конечно, — улыбнулся Юра. — Я болел. Потому что мал был. А как вырос, да — обличал словами. Приходилось и по лицу получать. Зубов-то у меня лет с пятнадцати не стало, протезы носил. Но это ерунда! Главное, за правду стоял, как мог.
— И каков результат? — поинтересовался я. — Кроме потери здоровья, конечно. Отчаяние не нападало?
— Еще как нападало! — понуро сообщил правдолюбец. — Трижды чуть не в петлю голову совал. Тут, — он показал на живот, — болит непрестанно, порой по три дня ничего есть не мог. Язва желудка открывалась, дважды за год. Но самое печальное то, что люди врать не прекращали.
— Ты, Юра, примеры, примеры давай! Как это было?
— Например, целует мужчина ручку даме, а я говорю: она после туалета руки не помыла, и вообще за ночь троих партнеров поменяла! А ты еще жениться на ней хочешь. Или вот еще. Начальник хвалит работника, а я говорю, что он за год уже два миллиона украл и еще три приготовил на вынос.
— За такую правду ты, наверное, всех друзей потерял, да и на работе не задерживался. Кому такие сотрудники нужны? Слушай, а ты в полицию не мог устроиться? Там-то, наверное, ты бы к месту пришелся?
— Какое там! В полиции как раз такого воровства насмотрелся! Если бы не готовился к обличению, давно бы меня посадили за решетку. А я узнавал о суммах, переписывал номера купюр, фотографировал их в сейфе, записывал на диктофон разговоры… Ну и после уже изобличал.
— Как же тебя, родной, не убили-то за эти годы?
— Во-первых, попытки были и не раз. Во-вторых… меня словно Провидение защищает. Подсказывает, когда нужно бежать и куда скрыться.
— Ну а самому тебе не надоело? С огнем играть? Да за правду получать?
— Еще как надоело, Леша! — Вытаращил он глаза, показывая меру усталости. — Только не могу иначе! Послушай, друг, я слышал вы с Геной и Леной говорили о святом. Может, подскажешь, как мне из этого заколдованного круга выйти? Понимаешь, был бы толк, ладно бы, а то ведь одни неприятности и мне и всем.