Страница 10 из 18
Мощным порывом ветра отбросило моих черных мучителей, зато появился ангел, и был он прекрасен: сиял лицом, сверкал развевающимся одеянием, от взмаха его огненного меча, от креста в руке, наделенного могуществом, — вся нечисть отпрянула и застыла по краю поля зрения, откуда злобно полыхала красно-зелеными огнями глаз, но уже нестрашно, я был под защитой. Ангел повел меня той самой «долиною смертной тени», в которой «не убоюсь зла, потому что Божий посланник со мной».
Путь мой начался в местности сравнительно спокойной, даже скучной — в мутных сумерках облаченные в тела души людей сидели, стояли, медленно двигались, не поднимая глаз, не отрываясь от тупого разглядывания темного песка и камня под ногами. То был верхний слой ада, самый унылый. Здесь не было боли, явных мучений, но не было и Бога и Его служителей, а поэтому царствовала смерть, тупая, безрадостная, безутешная. Но вот, сначала одного пожилого дядечку, потом юную девушку, ангелы, опустившиеся сверху, подхватили подмышки и стали поднимать вверх. Они вымолены, прощены. По мере подъема вверх, их унылые души наполнялись светом, от льющейся с небес песни молитвы, от нисходящего в сумрак ада золотистого луча надежды. И только остальные полулюди-полутени не могли видеть этого полета ввысь, они по-прежнему глядели под ноги, не поднимая головы.
Дальше наш путь пошел по нисходящей траектории. Оттуда, из-за поворота, оттуда, снизу лестницы, несло неприятным гнилостным амбре — это в огромной котловине в нечистотах плескались чумазые люди. Они пытались выбраться на берег, но те кто сзади, цеплялись за ноги, возвращали беглецов обратно, мстительно притапливали головы, наваливаясь сверху всем грязным телом. Среди отбросов, нечистот, несчастных — разглядел я нечто напомнившее скульптуру Лаокоона — людей отплетали огромные черви, размером с питона. Эти гнусные чавкающие создания прожирали насквозь тела, курсируя внутри, выползая наружу, забираясь в рот, в глаза, в… другие отверстия тела. Всё это ужасно смердело, вызывая у меня резкое отвращение.
Но и это не всё. По краю бездны, по козлиной тропе, огибающей закопченные каменные стены, мы обходили страшную котловину, полную огненной лавы. В дыму, средь огненной реки, разлившейся от края до края, то выныривали, то погружались внутрь, души несчастных созданий с открытыми перекошенными ртами, выпученными глазами — они пытались кричать от боли и страха, но рёв огня и вопли кочегаров геенны огненной перекрывали их стоны. Видимо из тех же гуманных соображений, ангел взял меня на руки и вынес оттуда через мрачный коридор в другую область, совсем непонятную для живого человека.
Сюда, в тесный пятачок абсолютного мрака, сходились силы давления всего, что может давить — весом каменной глыбы земли, упрямой непокорности, неистовой злобы, беспросветной тупости. Там, в средоточии космического холода и черного мрака, копошились вокруг чего-то кубического тени. Если бы не ангел с его светом, мне бы не увидеть тех существ, расплющенных силами бездны. От сияния ангельского лика, с большим трудом прорвавшего на миг черную мглу, черные существа вздрогнули, отпрянули, прижались к чему-то кубическому, напоминающему подобие кресла или престола, на котором восседал князь тьмы, поглаживая перепончатыми когтистыми лапами предателей, богоборцев, лжепророков. Только жалкое подобие утешения вовсе не радовало их — они трепетали, дрожали, выли от страха перед близкой расплатой, напомнившей им отблеском ангельского света. При жизни эти останки человеческие мнили себя духовными лидерами, сверхчеловеками, великими мыслителями, учеными, философами — сейчас же они секунды считали до расплаты, до полного уничтожения, аннигиляции… «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают (Ин 15:6)»
Самое неприятное для меня, было узнать в собственной душе отголоски, остатки тех страстей, которые низвергли несчастных грешников в эти мерзкие долины смерти. Если бы не ангел, удерживающий меня от притяжения страстей человеческих, мне пришлось бы пройти сквозь эти показанные мне бездны страха и боли — вот когда я оценил Божественную милость ко мне, дарованную мне через ангелов, несущих в руках меч, изгоняющий тьму, и крест, утверждающий свет истины.
Очень хотелось, чтобы меня пожурили, выписали и проводили домой, а Лена встретила бы меня с еще большим животом и с улыбкой на лице. Зато теперь и я познакомился с этим тихим состоянием души, и оно мне понравилось. Только у Провидения были еще кое-какие методы воспитания на мой счет. И я смирился…
Снаружи меня состоялся спор: «ему пора» — «нет-нет, еще одна проблема и всё» — «ты опять растянешь время на полгода, а то и дольше» — «да брось ты, здесь время другое, как говорит Алеша «событийное»» — «и все-таки, кончай мучить его» — «о чем спор, сколько нужно, столько и будет…»
Невидимое общение напомнило «Пролог на небе» из Фауста Гете, хоть конечно, мой уровень не дает в полной мере оценить слова оттуда: «Из лени человек впадает в спячку. Ступай, расшевели его застой, Вертись пред ним, томи, и беспокой, И раздражай его своей горячкой». Итак, нечто вроде «раздражительной горячки» пришло и ко мне.
…Мы сидим за столом у Ивана Ивановича, накопилась куча-мала вопросов, а он тянет время, ставит музыку, в третий раз жарит яичницу, разливает крепкий чай по кремлевским стаканам в подстаканниках, кажется он издевается, но на самом деле готовит базис.
— Послушай, Иван, — встреваю в поток его действий свой поток сознания, — твой профессор, он кто? Почему столько внимания ему? За весь вечер от него ни слова интересного, как можно так бездарно тратить время?
— Профессор — мой учитель, — терпеливо поясняет Племянник. — У него даже молчание наполнено смыслом. Ты заметил, как он сопел во время споров о группе «Вежливый отказ»?
— Вот уж нашли тему! Да у «отказников» ни слова смысла. Музыка — сплошная какофония. Впрочем, кажется, я что-то понял — ты ведь похож на солиста. Такой же тип лица, тела, все эти улётные телодвижения. Так что ли?
— Это у тебя, дружок, от недомыслия, — пропел Иван Иванович, поставив на музыкальный центр диск в затрепанной упаковке. — Послушай вот эту песню. Это «Летаргический сон».
Во время десятиминутного проигрыша соло-гитары, Племянник продолжил речь:
— Те самые мужи, весьма достойные и мудрые, — говорил он мягко, — хочешь ты того или нет, являются творцами уникальных цепочек событий, которые могут сыграть важную роль в жизни твоей и моей. — Он показал пальцем на колонку рядом с моим ухом. — Послушай! Ну во-о-от, прямо или косвенно, умом, словом, подсознанием или намёком — они ведут нас по пути совершенства.
— Представляю, куда они могут завести! Да ты хоть слово разумное в этой песенке услышал? Нагромождение рваных фраз, раздутое самомнение, режущая ухо пустота!
Песня закончилась словами:
Да, но будет ли вчера?
Да, но это лишь игра лабиринта сна.
— Ага! Что? Зацепило Лешку! — воскликнул Племянник в наступившей тишине.
Я замер, в третий раз повторяя про себя последние слова.
— Иван Иваныч, — попросил я полушепотом, — позволь записать и прослушать дома.
— А я что говорил: «прямо или косвенно»! — вещал оппонент. — Следуем по судьбоносной цепочке событий и слов! Записывай, конечно. Потом сам расскажешь, что получилось.
Дома я забрался в компьютер и под неусыпный контроль мамы Оли, походя мыл руки, ел пирожок с капустой, открывая видео записи группы, отзывы об их неоднозначном творчестве, перечитывал слова и переслушивал песню, пытаясь понять, что же меня так зацепило.