Совы в Афинах

Это заставило Соклея подняться - на оболос рулоном. Химилкон заорал так, словно раскаленное железо обжигало его плоть. Соклей проигнорировал театральность, которая только сделала Химилькона еще более театральным. “Вы хотите, чтобы моя жена и мои дети голодали!” - закричал он.

“Ты хочешь, чтобы я умер с голоду”, - парировал Соклей.

Химилкон спустился снова - и еще раз. Он обнаружил, что папирус, который он купил, принес ему меньше пользы, чем он ожидал. Если бы он не продал его Соклею, кому бы он его продал? На Родосе было всего два или три писца, которые за пять лет не воспользовались тем, что он накопил. Пока Соклей ясно давал понять, что отправится в Афины без папируса, если финикиец не согласится с его ценой, у него были хорошие шансы его заполучить.

И он так и сделал. В конце концов, Химилкон продал ему письменные принадлежности за одну драхму, по четыре обола в рулоне: меньше половины того, что он предложил вначале. Соклей знал, что ему все еще придется надеяться, что папирус в Афинах в дефиците. Это позволило бы ему поднять цену продажи до такой степени, что он заработал бы приличные деньги. Если бы это было не так…

Если это не так, подумал он, то "Афродита " с таким же успехом могла бы перевозить оливковое масло Дамонакса, несмотря на всю прибыль, которую мы покажем на папирусе. Но затем он тряхнул головой. Оливковое масло было тяжелым и громоздким и занимало много места. Папирус таким не был и не стал. И я бы предпочел торговаться с писцами в любой день, чем с торговцами маслом.

2

Яркое утреннее солнце отражалось от морской воды в Большой гавани Родоса. Менедем стоял на корме "Афродиты    ", держа в руках рулевое весло. Он был готов отплыть немедленно, даже если "акатос" останется пришвартованным у причала. “Мы получили весь наш груз, не так ли?” - спросил он Соклея в третий раз с тех пор, как они прибыли на торговую галеру на рассвете.

“Да, мы полностью загружены”, - ответил его двоюродный брат. “Если только рабы Дамонакса в последний момент не прибежат с парой сотен амфор оливкового масла”.

“Клянусь собакой, лучше бы им этого не делать!” Сказал Менедем. “Твой драгоценный шурин не думает, что мы отплываем раньше послезавтра, не так ли? Тогда пусть его рабы принесут масло - и пусть они тащат его обратно, когда обнаружат, что мы ушли ”.

“Тогда это будет хорошая шутка”, - сказал Соклей. “Мы услышим об этом, когда вернемся домой. Я уверен, что наши отцы узнают об этом сразу”. Он вздохнул. “Семья”. Судя по тому, как он это сказал, он имел в виду проклятие.

Наверху, на причале, отец Менедема сказал: “Похоже, в вашей команде все еще пара человек налегке”.

Семья, подумал Менедем, почти так же, как это сказал Соклей. Вслух он ответил только: “Да, отец”. Повернувшись к своему келевстесу, он сказал: “Они должны быть здесь с минуты на минуту, не так ли, Диокл?”

“Они должны были уже быть здесь, шкипер”, - с несчастным видом ответил гребец. Диоклес был загорелым мужчиной лет сорока пяти, с широкими плечами и мозолистыми руками человека, который много лет работал веслом. “Я сказал им появиться пораньше. Если они устраивают последнюю пирушку и задерживают нас, я заставлю их заплатить, как только они поднимутся на борт, вот увидишь, если я этого не сделаю”.

Менедем не хотел бы, чтобы Диокл злился на него. Да, он был где-то на пятнадцать-двадцать лет моложе гребца, но Диоклес не жалел мужества, а внушительное телосложение выгодно подчеркивала его набедренная повязка. Большую часть времени Диокл был настолько добродушен, насколько может быть добродушен любой мужчина. Когда он не был таким, хотя…

“Эй, Афродита    ! ”Приветствие донеслось от основания пирса. Босоногий мужчина, также одетый только в набедренную повязку - несомненно, моряк - поспешил к торговой галере. “Эй!” - снова крикнул он. “Ищете другого гребца?”

“Приветствую тебя, Телеутас”. Теперь Менедем казался несчастным. Тихим голосом он спросил Диокла: “Он не один из тех, кого ты ждешь, не так ли?”

“Уверен, что нет”, - сразу ответил Диоклес. “Он всегда появляется в последнюю минуту, ищет все, что может достать”.

“Хотим ли мы, чтобы он был на борту?” Сказал Соклей. “Он вор, даже если он не крал у своей команды, и он не храбрее, чем должен быть”.

“Я знаю. Я знаю”, - сказал Менедем. “Он тоже работает так мало, как только может. Но он здесь, а другие ребята - нет ”.

Соклей прикусил нижнюю губу. Диокл выглядел так, словно откусил кусок тухлой рыбы. Менедем чувствовал то же самое. Но ни его кузен, ни келевсты не сказали "нет". Со вздохом Менедем махнул Телеутасу рукой, чтобы тот продолжал. Моряк ухмыльнулся и спустился по сходням на "Афродиту    ". У него была своя подушка, чтобы защитить зад от жесткой скамейки гребцов, на которую он скоро усядется.

Четверть часа спустя один из избранных людей Диокла пробрался к "акатосу". Наблюдая за ним, Менедем надеялся, что он не свалится с пирса в море. Он спустился по сходням на борт "Афродиты    , хотя Соклею пришлось подхватить его, чтобы он не упал лицом на палубу юта.

Наверху, на пристани, Лисистратос рассмеялся. Он видел множество моряков, поднимавшихся на борт своих кораблей в таком состоянии. Филодем тоже, но отец Менедема выглядел недовольным, а не удивленным. Взгляд, который он бросил на своего сына, говорил о том, что, по его мнению, у Менедема вошло в привычку напиваться, как только Родос скрылся за горизонтом. Это было несправедливо или правдиво, но Менедем знал, что его отец не послушал бы, если бы он так сказал.

Вместо этого он переключил свое внимание на моряка. “Привет, Никодром”, - сказал он, его голос был таким же сладким, как ариусианский без примесей с Хиоса. “Займи свое место, моя дорогая - мы собираемся выжать из тебя вино”.

“Как пожелаете, шкипер”, - величественно сказал Никодромос. Он нашел свободную скамейку для гребцов и сел - чуть не упал снова.

“Может быть, нам следует подождать еще одного человека”, - сказал Соклей. “В такой форме, в какой он находится, он будет нарушать ход до полудня”.

“Мы переживем это, и он тоже”, - ответил Менедем. “Работая, он протрезвеет быстрее, чем любым другим способом”. Его смешок был совершенно мерзким. “И он тоже будет сожалеть об этом больше, чем в любом другом случае”.

“Мы не устроим большого шоу, покидая гавань, если он будет слишком пьян, чтобы уложиться во время”, - сказал Соклей.

Менедем прикусил внутреннюю сторону нижней губы. Это дошло до дома. Ему нравилось покидать Родос, когда все скамейки были заняты, а весла поднимались и опускались так плавно, как будто "Афродита" была пятеркой в родосском флоте. Большинство матросов в то или иное время садились за весла на флотской пятерке или меньшей триреме, так что надежда ни в коем случае не была напрасной. Однако, если бы Никодром был пьян, он не смог бы сегодня выглядеть как военный корабль.

Он все еще раздумывал, не передумать ли, когда кто-то другой - не моряк, а один из портовых бездельников, которых можно было встретить в любом порту Внутреннего моря, - пробежал вдоль пирса, крича: “Я думал, вы уже погрузились здесь, но отряд рабов с амфорами направляется сюда”.