Тень гигантской кошки

— Кто ты? — выдохнула Огарок.

— Ур-р-ррр, Барселона, — утробно рыкнул самец, с такой же живостью изучая лицо незнакомки. — Девушка, ты откуда? — умиленно спросил он.

— Вчера приехала, — ограничилась Огарок туманной неопределенностью, с ходу тараня мордой морду самца. Нунды, повторяю, не встречаются в дикой природе.

Барселона ответил такой же страстью, дополнив ласки прикосновениями лапой, нежно запустив когти в дымчатую шерсть пантеры.

Долго они стояли там, в конце коридора, пара гигантских кошек, не встречающихся в природе, но нашедших друг друга здесь, в стенах древнего волшебного замка. Натеревшись мордами, наласкавшись, Огарок и Барсик продолжили прогулку уже вместе. Спокойно и мирно шагали бок о бок по безмолвным переходам, пользуясь тем, что дети на уроках и им никто не мешает. Профессора, что попадались навстречу, благоразумно сворачивали в боковые проходы, остерегаясь оказаться на пути нунд. Кроме одного — Дамблдора. Будучи директором, а следовательно, личностью неприкосновенной, Альбус никуда не стал сворачивать, а самонадеянно попер прямо на кошек.

Ну, в любом другом случае кошки, может, и уступили бы дорогу директору, но не Огарок и не сейчас. Тем более, что она спросила Барселону.

— Кто этот человек?

— Это Дамблдор, директор школы.

— А-а-а, это ему в глаза Гарри велел смотреть? — вспомнила Огарок. Вскинула голову, облизнулась и шагнула навстречу старику. Встала боком, вперила немигающий взгляд прямо в зрачки, пригвоздила к месту, и ме-е-едленно выгнула спину.

Судорожно икнув, Альбус вжался в стену — это домашняя кошка выглядит придурошно-потешно, а гигантская нунда тигро-бенгальского размера в позе тыгыдыка смотрелась откровенно жутко.

Посверкав в душу янтарным всезнанием, Огарок так же медленно отступила. В её планы не входило убивать старика, а всего лишь подержать в тонусе. Но Дамблдор этого не знал, и он долго ещё стоял в пустом коридоре, глядя в ту сторону, где исчезла чертова кошка Поттера.

Попугай в это время, извините, клептоманил Фоукса. Прогулялся, значит, по слуховым ходам-оконцам, проделанным для сов, и доковылял до наружного летка. Вылетев на волю, Бермуд всласть покружил по окрестностям, не улетая, однако, далеко от башен. И в окне директорского донжона уловил сверкание золотого пера. Ну, любопытство Бермуду было не чуждо, проверить, что там блестит, он залетел. И нашел феникса, прикованного цепочкой к жердочке. А это, сами понимаете, непорядок. И вообще, свободу попугаям!

Цепочка, конечно, была очень прочной, но карабин…

Это уже, как говорится, не смешно. Подобравшись поближе к пленнику, Бермуд проникновенно заглянул фениксу в глаз и сочувственно забормотал:

— Ай бедный мальчик, ай, за что посадили? За что томишься в неволе, сокол молодой?..

Фоукс, слыша человечью речь из уст явной птицы, оцепенело моргал, от шока дыша через раз. И потрясенно квохтнул, когда пришелец крепко зажал карабин в лапе и мощным клювом мастерски отжал язычок. С мелодичным звоном цепочка упала на пол.

— Лети! — патетично раскинул крылья пернатый патриот.

Окинув кабинет прощальным взглядом, феникс сорвался в свободный полет.

15

Куда смылся феникс, нам не известно, ибо он так спешил удрать, что не успел попрощаться и поблагодарить. Но мы не будем на него обижаться — Фоукс и так долго просидел пленником в золотой клетке, пусть летит на волю и больше не печалится.

Проводив феникса, Бермуд оценивающим оком обозрел бесхозный кабинет. У него, как у всякого попугая, было непреложное правило: если уж взялся воровать, то воруй до конца. За дверью было тихо, сигнализация, судя по всему, отсутствовала, так как нигде ничего не мигало и не бибикало. Люди на портретах пока лишь обалдело моргали, явно не зная, как реагировать на пернатого вторженца, а Шляпа на полке благоразумно прикинулась немой тряпочкой. Удостоверившись в том, что вокруг всё спокойно, Бермуд принялся за дело: перво-наперво стащил с полок и покидал за окно все блестящие штучки, потом начал сдирать то, что было приколочено и привинчено — подвесные золотые подсвечники и подставки, ручки от всех дверец и ящиков, золоченые корочки с книг, кофейные блюдечки, запасную пару очков, а добравшись до платяного шкафа, восхитился яркостью мантий. Скинул их все на пол, покопался в них, примеряя и сравнивая со своим оперением, после чего взялся с воодушевлением отдирать наиболее блестючие детали одежды: брошечки, пуговицы, шнурки и прочие разные вставки.

Шляпа, наблюдая за всем этим вандализмом, неожиданно вошла во вкус и начала подсказывать попугаю, где лежат ещё такие блестящие штучки. Таким образом с помощью Шляпы нычка Бермуда пополнилась мешочком полновесных золотых монет и мантией-невидимкой, про которую говорящий артефакт сообщил ценную информацию о том, что она принадлежит Поттерам. А Бермуд чья птица? Правильно — Поттера! Так что, скумекав, что в его лапах находится хозяйская вещь, Бермуд честно отнес её домой и аккуратно расположил на кровати, придавив сверху мешочком с золотом.

Вернувшись к донжону, попугай занялся перетаскиванием краденого: собирал всё выкинутое за окно и уносил в тайник. Вернее, в тайники, во всякие щели-амбразуры, дырки от выпавших камней в кладке, в брошенные вороньи гнезда, слуховые ходы под крышами, где давно никто не жил, лишь летучие мыши наведывались… На всё про всё ушло энное количество часов, но так как хозяин кабинета в этот момент был задержан тыгыдыком Огарка и последующим ступором, то попугай в это время отлично уложился.

Так что, уняв сердцебиение и более-менее придя в себя, Дамблдор отлепился от стены и поплелся в свою башню, сетуя на то, что староват он для таких кошачьих шуточек… Тыгыдык нунды, однако, стал чем-то несерьезным, когда взору старика предстал полностью разгромленный кабинет.

Ох, нет. Нет-нет… Взгляд старика метнулся к насесту — увы и нет, феникса там больше не было. Песня о трех мантиях и трех мешках со златом стала как нельзя более актуальной, ибо пенсионера действительно ограбили, и ограбили крупно. Что интересно, никто ничего не видел: Шляпа хранила партизанское молчание, на портреты отчего-то напала слепота, немота и глухота. А на попытки Дамблдора вернуть краденое с помощью Манящих — Акцио, мои вещи! — прилетела фигушка. Ибо вещи уже не были его, а принадлежали тем, кто их прикар… присвоил. То есть Бермуду, Гарри и свободе.

Не добившись сколь-какого результата, Дамблдор разразился плачущими ругательствами, ибо сроду не было такого, чтоб грабили его, Великого и Светлого, обычно это он практиковал сие, беря в долг вещицу-другую и не возвращая её… Вспомнив об этом, Дамблдор ахнул, скакнул к шкафчику и заглянул в его недра — так и есть, исчезла мантия-невидимка!

Вопль, изданный ограбленным стариком, по силе был сравним с иерихонской трубой, то есть стены кабинета тряхнуло, взлетели с деревьев вспугнутые совы, и где-то приглушенно гавкнула большая собака…

Оторавшись, Дамблдор почувствовал, что пересохло в горле. Потянувшись к шкафчику с напитками, он однако наткнулся на препятствие: отсутствовала ручка. Пошкрябав пальцами по лакированной раме дверцы и не сумев уцепиться, Дамблдор загрустил, с тоской глядя на недосягаемую бутылку Огденского. Ну и как её достать? Разбить смальтовое и такое красивое стекло? Алохомора-то тут не поможет, она отпирает засовы и замки, так смысл ли колдовать над дверью, которая даже не заперта, а всего лишь прикрыта?.. Заплакав, Дамблдор снова кинулся царапать край гладкой лакированной дверки. Проклятый вор! Украл самое драгоценное — ручку!..

Ладно, оставим дедушку горевать, а сами вернемся в класс Трансфигурации, где как раз у первого курса закончился урок. Записав задание с доски и собрав учебники, студенты покинули аудиторию, полные самых радужных перспектив. В коридоре на них наскочила молодая нунда.