Страница 18 из 32
— То есть человек ошибся, не понял предупреждения и погиб?
— Он не погиб. После смерти собаки он прожил ровно год, но, умирая, понял, почему на него лаял пёс, но понял он это слишком поздно. Так что вот тебе задание, Гарри: узнай, почему лаял пёс, и попробуй вмешаться. Если ты не устал, конечно, — чуть уступил Румпель.
— Я не устал, — Гарри улыбнулся глазами и вильнул хвостом. — Куда мне отправляться?
— Египет, Фустат, район Старого Каира, девяносто шестой год.
С перемещением во времени и пространстве в голову Гарри была доложена дополнительная информация о регионе, на всякий случай, так сказать: Фуста́т — один из крупнейших по площади и населению городов Раннего Средневековья, столица Египта при Омейядах и Аббасидах, исторический предшественник современного Каира. Так что, встав на окраине города, Гарри с трепетом уставился на ожившую историю — на плывущие в туманной дымке силуэты трех пирамид. Он стоял на восточном берегу Нила, и отсюда открывался зашибительный вид на всю долину великой реки, до Эль Гизы было как до луны, но строения были настоль циклопические, что для них это не стало помехой, и они отлично просматривались черт знает с какого расстояния…
Визгливый, плачущий вой донесся до ушей далматина, и Гарри, встряхнувшись, сосредоточился на задании. Заливался рыже-белый пёс, идентифицированный Гарри как басенджи. В голове на краткий миг промелькнуло сомнение насчет породы — вроде они не лают? — но действительность говорила сама за себя. У пёсика были все признаки басенджи: рост до колена, масть, скрюченный в спиральку хвостик, морщинки на лбу, и при этом он голосил, звонко и высоко, почти как хаски, только громче.
— Ой, заткнись, Адджо! — тоскливо воззвал унылого вида египтянин. — Ты всех уже достал. И давно!
В ответ песёль выдал почти что йодль — пронзительный тягучий вопль, от которого египтянин аж подпрыгнул на скамейке. Крайне заинтригованный Гарри подтрусил поближе и с интересом уставился на басенджи, в кличке которого звучало слово «сокровище».
Легкий, едва уловимый запах тления достиг ноздрей далматина. Засопев, Гарри потряс головой, желая прогнать неприятный флер гноя, а потом и озадачился, не понимая, откуда может так пахнуть? И что именно пахнет? Его глаза безотчетно пошарили по округе в поисках мусорной урны или столовой поблизости. В пределах зрения ничего похожего не обнаружилось, и Гарри с подозрением принюхался к египтянину и его собаке. Ну, собака пахла собакой, а вот от египтянина как раз и несло тем самым душком…
С минуту-другую Гарри честно думал, что бы это значило? Подошел ближе и ещё раз принюхался, повнимательней, пытаясь проследить, от чего исходит такое амбре. От раны? От засохшего забытого кусочка пиццы в кармане? Увы и нет, гнилостный запах доносился изо рта человека. В ушах Гарри раздался призрачный звон церковных колоколов — мужчина был обречен, даже он, ни разу не дрессированный далматин, это понял как нельзя четко. С независимым видом Гарри отбежал, занырнул в закуток позади газетных киосков и превратился в человека.
— Румпель, у него рак!
— Ну я-то об этом знаю, дорогуша, иначе б не посылал тебя сюда, — ехидно и невидимо отозвался демон, так же невидимо щелкнул пальцами, и на шее Гарри ниоткуда возник фотоаппарат, вечный атрибут туриста. Хмыкнув, Гарри вышел из-за киоска и подошел к лавке. Послушав пение Адджо и прикинув примерное общение с египтянином, юноша со всей учтивостью обратился к «клиенту», как он решил обозначать людей, к которым его посылал Румпель:
— Простите, уважаемый, насколько я понимаю, собаки этой породы не лают? Это ведь басенджи, я не ошибаюсь?
— Враки всё это… — дохлым голосом ответил египтянин, с вялым интересом оглядывая туриста. — Лают они и ещё как. Этот, — кивок на пса, — целыми днями не смолкает, всё воет и воет, и ведь не скажешь по нему, что он что-то просит.
Гарри с любопытством всмотрелся в смуглое лицо с красивыми черными очами, отметил на лбу мелкие бисеринки пота и осторожно заметил:
— Вы выглядите усталым, сэр.
— Да, устаю я что-то в последнее время, — не стал отпираться мужчина. Гарри подумал и присел на скамейку рядом. Кивнул на пёсика.
— Если верить истории породы, басенджи подают голос только в минуты опасности. Мне кажется, что он за вас тревожится. Может, ему что-то не нравится в вашем организме? Например, ваше самочувствие ему говорит куда больше, чем это кажется со стороны…
— Думаете? — заволновался египтянин. Пёс, словно чувствуя волнение хозяина, завопил снова.
— Да, — подтвердил Гарри. — А ещё я думаю, что вам ничто не помешает обследоваться у врача. У нас в Англии был похожий случай, когда терьер ни с того ни с сего начал облаивать хозяина, — вдохновенно принялся выдумывать Гарри. — Фермер от собаки отмахивался поначалу, а потом нет-нет да и призадумывался над поведением питомца. А там со временем и понял, когда болезнь его свалила, но вы же понимаете, что поздно?
— Что с ним случилось? — спал с лица житель Старого Каира.
— Умер он, — скорбно склонил Гарри голову. — Врачи только в последней стадии рак поджелудочной железы обнаружили. А до этого целый год диабет лечили, как они думали…
— Ужас!.. — побледнел египтянин, непроизвольно подтягивая за поводок собачку к себе поближе. — Вы полагаете, Адджо меня об этом предупреждает?
— Не берусь утверждать прямо, но обследоваться у лучших врачей стоит, — деликатно ответил Гарри.
Забыв попрощаться, взволнованный понятно чем мужчина сорвался со скамьи и рванул по аллее прочь, в направлении больницы, судя по надписи на гигантском баннере, раскинувшемся над улицей — As-Salam International Hospital.
— А-а-атличная работа, дорогуша! — со сдержанными аплодисментами появился Румпель и картинно поклонился Гарри. — Дело сделано, Секани Карам и Адджо живы и здоровы. Можешь отправляться домой и отдохнуть!
Гарри покачал головой, тихо засмеялся, потом всхлипнул и капнул слезами на колено. Румпель перестал улыбаться, настороженно замерев, в полной тревоге уставился на парня. Вот те раз, неужели дошел до ручки и таки съехал с катушек? Вот не было печали, ещё один эксперимент провалился, очередной мальчишка сдался, переборщил он всё-таки с превращениями…
— Поттер, — хмуро сказал он. — Прости.
— Нет-нет! — Гарри поспешно утер слезы со щек. — Ты не так всё понял! Я… Я просто не ждал, что моя жизнь заиграет новыми и такими яркими красками! Я думал, что всё кончено, что больше не будет в моей жизни радости… Война, смерть, гибель тех, с кем я учился в одной школе семь лет… А ты всё исправил, вернул всех к жизни, спас нас всех. Просто… Просто не верится, что в мире ещё осталась доброта, её творишь ты, Румпель, и помогаешь мне делать её.
Румпельштильцхен сел рядом с Гарри и растерянно уставился на него.
— То есть ты не сошел с ума? — уточнил он, опасливо трогая лоб юноши.
— Нет, — Гарри схватил руку Румпеля и пылко прижался к ней щекой. — Я не сошел с ума, и я правда благодарен тебе за всё, что ты делаешь для меня и тех, кому надо помочь. Почему ты не пришел ко мне в детстве, когда я был одинок и так хотел родителей?..
— Это не в моих силах — возвращать умерших с того света, — пробормотал Румпель, осторожно пытаясь высвободить захваченную конечность. Но прекратил попытки, услышав следующие слова.
— Не в этом дело, — грустно возразил Гарри. — Я знаю, что мертвые не возвращаются. Я в том смысле, что хотел бы стать тебе приемным сыном… Вот если б ты меня украл тогда, забрал от Дурслей, как же круто изменилась бы моя жизнь!..
— Э, дорогуша… — от неожиданности Румпель растерял все слова, да и те застряли в глотке, когда Гарри поцеловал его ладонь и затих, закрыв глаза и тепло прижимаясь щекой. Всё, что Румпелю оставалось, это придвинуться и молча обнять невозможного мальчишку. В его душе царил сумбур, в голове хаотично метались мысли, от потрясения они скакали туда-сюда и никак не могли сосредоточиться на чем-то одном. Ведь не было на памяти Румпеля такого, чтобы пленник, связанный подписью в Договоре, совершенно добровольно захотел остаться в его власти. Нет, не во власти, поправился он, с ним. Захотел остаться с ним, рядом, по доброй воле.