Страница 50 из 72
Рекс передернулся и посмотрел на останки пятинога — ну зубки у него впечатляющие, это да, скулу до сих пор жжет. У, больно. Заскулив, Рекс прижался больной щекой к снегу и поелозил мордой, силясь уменьшить боль. Барон презрительно наморщил нос, глядя на трупик, потом повернулся задом и, дрыгнув ногами, засыпал тушку комками снега и земли, выражая собачье неудовольствие, после чего удовлетворенно проворчал:
— Вот тебе, паразит, получи! Что, не ждал, что тебя самого однажды разорвут, как ты — невинных людей, кровосос паршивый? — и пояснил друзьям: — Он убивает страшно, горла жертвам вырывает, поэтому и не выживает никто… Воткнет переднюю лапу в ямочку меж ключиц, упрется четырьмя остальными ногами в плечи и грудь, голову набок и глотку как есть выкусывает. Вон, посмотрите, передняя лапка у него самая короткая. А убивает он ещё и подло, ночью, когда все спят, и так быстро, что жертвы и проснуться не успевают и предупредить прочих членов семьи. А без горла попробуй покричать — только хрипы и бульканье и слышны.
Так же Барон преподал и прочие уроки, пополняя рексову голову знаниями. В ближнее февральское полнолуние заставил псов погоняться за лунными тельцами, велев разогнать засранцев к кошачьей матери. Ну, Рекс и команда с удовольствием побегали всласть за лупоглазиками, похожими на очаровательных овечек, но к ягнятам никакого отношения не имевшими. Лунные тельцы Саламандера, в отличие от Дарреловых, оказались паразитами, портящими посевы, выплясывая на них круги и фигуры по весне, для чего зимой выискивают удобные танцплощадки. Лесная поляна вроде не поле с пшеницей, но Барон пояснил, что луг предназначен для выпаса единорогов, и его лучше поберечь.
На болотах псы под управлением Барона гоняли и ловили Красных колпаков и фонарников, нашли и выкопали из омута снулого келпи, которого без зазрения совести разорвали и съели, пока свежий и пахнет нормальной рыбой. Он выглядел, как щука с лапами. То есть в коня не успел оборотиться.
Гарри, бедный, только стонал да за голову хватался, видя Рекса после лесных похождений, вид у того бывал порой таким живописным: то в сучьях-репьях весь заявится, то ветками исхлестанный, с ободранными боками придет, то покусанный кем-то… Теперь вот рыбой развонялся вовсю, чешуя с шерсти никак не отчищалась, пришлось купать бродячую собаку. Но ругать и запирать Рекса не хотелось, зачем? Городской ультрацивилизованный пёс в кои-то веки зажил полноценной жизнью, обрел просторы, ничем не ограниченные, нюхнул леса, поля и той свободы, которой ни один человек не даст. Бегать по утрам с хозяином в парке не равно свободному бегу в полях с себе подобными, с лохматыми дружелюбными псами. Тому самому бегу, летящему и шальному, когда можно совсем отключить голову и полностью отдаться воле и инстинктам. Воле, счастью и восторгу, когда в нос летит ветер, несущий всю информацию о том, что впереди, и надо бежать, бежать со всех ног туда, откуда пахнет лисой и каштаном. Пахнет елью и подснежником, слышится трель синицы и ругань сорокопута. Надо сбегать туда — понюхать елочку и послушать новости от птиц.
Само собой, лес вскоре стал верным другом для пятерых собак — Рекса с Маркизой, Барона и Трюфеля с Юпитером. Стало привычкой просто вбежать в густые заросли опушки, углубиться в дебри и нюхать, нюхать, нюхать, нюхать лесной духмяный воздух, так по-разному пахнущий каждый день. Вчера он пах морозом и клубникой — олени раскопали земляничную куртинку в поисках подснежного корма, и запах оттаявших ягод вкусно смешался с морозом. Сегодня пахнет дымом: где-то в распадке развели огонь, и душистый можжевеловый аромат вполз вверх по склонам, заставляя дышать и впиваться ноздрями в ельный дух. Ибо нет запаха вкуснее и полнее, чем пряное благоухание воздушного букета хвои и смолы. И если поначалу Рекс бегал на каждый элемент — проверять, кто, чем и зачем, то теперь он и ухом не ведет, знает, что костер развели кентавры — коптят на огне свою лесную дичь.
А вот этого запаха он, кажется, ещё не встречал. Чуткий нос Рекса уловил странный несочетаемый букет птицы и коня. Пахло сразу и конем, и хищной птицей, что здорово сбивало с толку. Сальное перо, конский пот, стертый кератин с копыт и когтей, мельчайшие их частички очень так хорошо ощущались острым нюхом немецкой овчарки. А наткнувшись на навозную кучку, Рекс и вовсе опешил — фекалии содержали мясо хорька. Голове стало тесно, и как обычно в таких случаях, Рекс нервно зарокотал, не понимая и не видя связи между погадком из хорька и лошадью. Фестрал? Но те вроде хорей не едят, предпочитают оленей и коров. Да и едят они чистое мясо, сдирая шкуру. То есть никакой шерсти в навозе фестрала нет.
Барон тоже внюхался в след и фыркнул.
— Гиппогриф.
— Кто? — рыкнул Рекс.
— Гиппогриф, — повторил Барон. — Оставь его — неинтересен.
Но Рекс так не считал — ему было интересно абсолютно всё, и неизвестный гиппогриф в том числе. А значит, надо найти этого зверя и посмотреть на него. С чем он и взял след. За ним преданно и без колебаний потрусила верная Маркиза, безоглядно верившая другу. А прочим псам пришлось пойти просто за компанию — не оставлять же Рекса одного?!
Нам с вами известно, что гиппогриф — зверь гордый. Настолько, что блюдет некие церемонии с гляделками и поклонами. Но только с людьми. И только с теми, с кем познакомит Хагрид прирученного гиппогрифа. Дикому было одинаково фиолетово на людей и животных. Так что выскочившего из зарослей пса он полоснул когтями без раздумий, даже не глянув, кто там выскочил… И даже хуже, увидев, что это пёс, дикарь решил и подзакусить им заодно, чего ж добру-то пропадать? Стальной клюв, нацеленный на основание черепа, мог прикончить Рекса в единый момент. Но он был не один.
Услышав короткий взвизг Рекса, Барон поднажал и выломился из кустов как раз в тот миг, когда гиппогриф собрался нанести смертельный удар клювом. Прянув вперед, Барон перехватил летящее орудие и буквально размолотил клыками-долотами нижнюю челюсть гиппогрифа, кроша тонкие хрупкие птичьи кости. В следующую секунду подоспели Трюфель и Юпитер и с яростью берсерков насели на ноги и бока странного зверя, заставив того опасаться за свою жизнь. Хлопая огромными крыльями и выстреливая головой с размолоченным клювом, гиппогриф попытался разогнать собак. Но псы слишком рассердились. Пылая праведным гневом, они наседали со всех сторон, хватали и рвали ноги, крылья, бока… Перья и шерсть летели по воздуху подобно метели. От криков и лая можно было оглохнуть. А уж когда с неба спикировал Дементор и атаковал глаза гиппогрифа…
Честная злоба псов и пугача была сильнее, и победа досталась им — гордый гиппогриф отступил. В какой-то момент он вдруг отпрянул, развернулся и, коротко разбежавшись, натужно замахал прореженными крыльями, с трудом поднялся и взлетел. Далеко не с первой попытки: Барон, Юпитер и Трюфель долго преследовали, хватая за конские задние ноги, а сверху к земле прижимал Дементор, колотя крыльями, клювом и когтями.
Маркиза в свалку не включалась, она с самого начала лежала на Рексе, прикрывая его собой, и теперь, слушая стихающую вдали погоню, тихо плакала, пытаясь остановить-зализать сильно текущую кровь, толчками выплескивающуюся из рваной раны на шее Рекса. Тот лежал врастяжку на боку, ошеломленный и слабеющий с каждым толчком утекающей жизни. Дрожащей лапой Рекс поцарапывал мерзлую землю, не делая, однако, никаких попыток подняться, понимал — не сможет. Скулила-плакала Маркиза, шумел негромко древний лес, шуршал невидимо в проталинках под снегом ручеек. Опасливо и робко перекрикивались птицы, ставшие свидетелями вечной трагедии леса. Жизнь медленно и неуклонно покидала тело немецкой овчарки. Уходила, таяла так и не начавшаяся девятая весна комиссара Рекса.