Хогвартский комиссар

Глава 1. Римские каникулы

Солнечная Италия Рексу не понравилась. Он плохо переносил жаркий климат юга, а немецких овчарок как-то не принято брить, как, к примеру, пекинесов. И уж на что Рекс был вынослив, но жара оглушала его нехило, он даже в обморок свалился несколько раз. К тому же годы сказывались, Рекс служил в полиции уже седьмой год, а это — солидный, пенсионный возраст служебной собаки. Да и хозяева в Италии что-то уж больно часто менялись… В Вене его вожатые годами работали с ним, не считая Михаэля, самого первого после мальчика Бенни хозяина: Мозер, Брандтнер, Хофман… эти люди были с ним целую вечность, ведь для Рекса время текло без осознания такового. А в Италии?

В ней Рекс в первую очередь обозначил для себя две неприятные вещи: во-первых, здесь не было чудесных, вкусных и таких обожаемых булочек с колбасой, а во-вторых — непостоянство. Люди не задерживались подолгу на одном месте, и после погибшего Лоренцо Фаббри Рекс ненадолго оказался под опекой Давиде Риверы, мрачного и склочного типа, «не терпящего вшивых собак». Он и Рекса так называл — Собака. «Эй, Собака, пошли!» или «Что смотришь, Собака?» — вот его обычные обращения к Рексу. Потом Риверу перевели на какую-то спецслужбу, куда псам путь был запрещен, и в дальнейшем перед Рексом промелькнула череда новых вожатых, из которых более-менее запомнились только двое — Марко Терцани и Андреас Миттерер, то ли шестой, то ли восьмой вожатый, пёс уже сбился со счета. Ну а когда и Миттерера перевели в Интерпол, над головой Рекса прозвучало страшное слово — «списанный».

То, что слово страшное, Рекс понял по отношению к себе: его перестали замечать и брать на выезды. А когда о него в очередной раз споткнулся очередной шеф полиции, был поднят истеричный крик, за которым последовал приказ — убрать собаку из здания. И вот снова служебный приют. Но приют особенный — для списанных собак. Его отличие Рекс заметил сразу: из него не брали на тренировки, даже побегать не выпускали. В вольерах собак только держали и кормили. Ну, по крайней мере, тех, кто соглашался есть, а Рекс прибегнул к своей обычной при депрессии тактике — отказался от еды. Зачем набивать брюхо, если он ни на что больше не пригоден? А то, что он не нужен больше людям, Рекс вынес из того, что его перестали брать на работу.

Логика простая, собачья, и от того — очень точная. А так как пса никто не хотел брать на поруки, то Рекс, считайте, был похоронен заживо. Слава-то его осталась в Вене, где он был по-настоящему известной личностью, да и заводчики его ещё помнили, щенка вислоухого… А здесь что? Ну раскрыл пару дел-преступлений, ну поймал скольких-то жуликов и был даже подстрелен, ну удивил начальников тем, что умеет смотреть телевизор, ну и что? Всё это уже не имело смысла, ибо со смертью Лоренцо он утратил единственного человека, который знал его ещё там, в Вене, знал как Комиссара Рекса. Для местных людей он стал всего лишь собакой. «А, этот, пёс из Вены? Да, он смешной, любит смотреть в телевизор, как будто что-то понимает»…

К счастью, начальник римской полиции Филиппо Корри был под сильным впечатлением от странного таланта Рекса и никогда не уставал громко кричать, якобы возмущаясь:

— Черт возьми, собака снова смотрит в телевизор!

На самом деле он страшно гордился, что знает такую необычную псину, но не признаваться же?! Но главное было не в этом, а в том, что Филиппо помнил, откуда прибыл Рекс. И помня восторги Лоренцо по поводу ума и талантов пса, остро переживал, что Рекс оказался не у дел. В конце концов, это же просто-напросто глупо — списывать умную овчарку только из-за того, что она, видите ли, в обморок хлопнулась. Ну ещё бы, попробуйте не запариться, когда у тебя такая толстая и теплая шуба!

Получив очередной звонок из приюта и выслушав жалобу о том, что никчемная псина только место зря занимает, ничего не жрет и ни на что не реагирует, Корри принял решение. Позвонил в Архив и запросил дело Лоренцо Фаббри. Заполучив требуемую папку, этот полный пожилой уже человек, седой и порывистый, имевший взрывной, но отходчивый нрав, свойственный всем итальянцам, принялся пролистывать бумаги в поисках записных книжек и блокнотиков, выискивая хоть какие-нибудь контакты погибшего сотрудника. Наконец нашел адреса и телефоны венских коллег: Эрнста Штокингера, Леонарда Графа и Фрица Кунца.

Глубоко вздохнув, Корри снова взялся за телефонную трубку. По счастливой случайности Кунц ответил сразу. В течение следующих нескольких минут итальянец и австриец пытались договориться: дружно орали друг на друга в трубку, силясь совладать с незнакомыми иностранными глаголами. Но тема — Рекс несчастен — была понята и обсуждена.

Положив трубку, Кунц горестно уставился на гипс. Гипс был намотан на его правую ногу от ступни до бедра. Перелом нижней конечности хоть и был двойной, но он не мешал работать в офисе на почетной должности диспетчера — работка непыльная, сидячая и не сложная: отвечать на звонки и рассылать коллег по вызовам. И кого послать в Италию за Рексом? Подумав, Кунц мудро решил переложить проблему на того, у кого были здоровые ноги и кто знал Рекса лично. Из таковых в настоящее время был только один, широко известный ветеран, краса и гордость патологоанатомического отдела, Лео Граф. Вытащив из кармана платок, Фриц отер пот с лысины, это несложное действие придало ему храбрости, и он решительно снял с рычага трубку.

Лео тихо чертыхнулся, отставил пластиковый стаканчик с кофе на цинковый стол рядом с трупом и заторопился к телефону. Так как он успел откусить булку, то в трубку смачно чавкнул, брызнув крошками:

— Да, чавк… Алло?

— Лео! — укоризненно вздохнул педантичный Фриц, которого всегда передергивало от странной привычки Графа перекусывать в морге рядом с трупами — и как только аппетит держится?!

— А, да, слушаю… — Лео громко заглотил полупрожеванный кус.

— Так, ладно, — Кунц мужественно проигнорировал булькающий звук глотания. — Из Рима звонили. Насчет Рекса.

— А что там с Рексом? — патологоанатом посмотрел на оставшийся кусок булки, но решил воздержаться от кусания.

— Его списали со службы, — сухо доложил Кунц. — Поставили на очередь на усыпление.

— А-а-а… — недоеденный кусок булки всё-таки отправился в рот. Сосредоточенно жуя, Граф спросил: — А с чего такие кардинальные решения? Рекс что, сильно пострадал во время выполнения задания?

— Да если бы! — досадливо поморщился Кунц. — Нет, пёс здоров, просто он оказался не на своем месте, не у дел, и никому не нужен.

— Понятно, — протянул Лео. Покосился на стаканчик с кофе, прикинул, хватит ли телефонного шнура до него, и вздохнул — не о том он думает. — Рекса надо забрать домой. Я позвоню Штокингеру.

Нажав на рычаг, он задумался, вспоминая код Зальцбурга, вспомнил и завертел диск, продолжая телефонную эстафету.

— Да, господи, алло! — голос Штока торопливо-запыханный. Интересно, откуда он бежал, из душа?

— Привет, Эрн! — бодро гаркнул Граф. — Ты слышал, Рекса-то того, усыпить собираются!

— Так и… Что?! Чего, кого, Рекса?!

— Вот и я думаю — а чего это они нашего Рекса на колбасу решили пустить? — продолжал надрывать глотку Граф, оглушая Штока басом. — Совсем итальяшки зажрались — чебурек им из немецкой собаки подавай?!

— Ты чего? Этого не может быть… — вполне ожидаемо заволновался наивный Эрнст. — Где он там, Лео? Я немедленно еду за ним!

Добившись нужного результата, Лео продиктовал адрес нынешнего местонахождения Рекса и повесил трубку с чувством выполненного долга. Главное, за нужные ниточки дернуть, а уж Шток сам из шкуры выпрыгнет, горы свернет и тоннели пророет, но любимую собаку он теперь из геенны огненной выцарапает. Что бы он там ни говорил.