Тростник под ветром

Юхэй не стал предпринимать попыток оправдаться и представить реабилитирующие его доказательства в связи с присланным ему приказом об увольнении. Ему казалось, что именно покорное подчинение приказу, возможно, явится наилучшим выражением его внутреннего протеста. Ему нравилась такая несколько причудливая на первый взгляд позиция. В глубине его души, охваченной щемящей болью, созрело твердое решение: он не станет оправдываться, пока само, правительство не начнет осуществлять более справедливую политику.

Он хотел было поручить все дела в редакции Сэцуо Киёхара, но Киёхара наотрез отказался и согласился лишь на то, чтобы присутствовать при передаче дел в качестве советника. Был назначен новый директор — обозреватель-экономист Исиока, близкий друг Юхэя. Ему и предстояло отныне руководить журналом.

К моменту капитуляции за пределами Японии находилось шесть миллионов шестьсот тысяч японцев. Первая группа репатриантов с острова Нань-у-дао прибыла в Японию в сентябре 1945 года. Партия за партией японцы возвращались на родину. С марта 1946 года репатриация пошла еще оживленнее. Десятки тысяч репатриантов каждый месяц прибывали в порты Японии.

8 декабря 1946 года из советского порта Находка в японский порт Майдзуру прибыли первые суда с военнопленными из Сибири. Во всех кинотеатрах страны демонстрировалась кинохроника, запечатлевшая прибытие этих судов и высадку первых репатриантов из СССР.

Иоко, бросив все дела, с ребенком на руках побежала в кинотеатр, находившийся по соседству. Однако вся эта сцена заняла в кино не больше минуты. Вот пароход входит в порт, вот он покачивается на волнах, люди на палубе машут руками, машут шапками, словно досадуя, что пароход так медленно, приближается к берегу. Не дожидаясь, пока пароход пришвартуется к пристани, они бегут по трапам, перелезают через борт, толкают друг друга, машут шапками, что-то кричат. Иоко заплакала; слезы мешали ей хорошенько рассмотреть лица репатриантов. Она изо всех сил напрягала зрение, стараясь отыскать в толпе на экране лицо мужа, но кадры и сами по себе были тусклые, да к тому же мешали слезы. Вот мелькает на экране чье-то лицо, усталое, давно не бритое. На всех лицах темной тенью лежала усталость — итог мучительно долгой военной службы и года с лишним пребывания в плену. Иоко так и не удалось отыскать среди репатриантов Уруки.

И все-таки, после того как она посмотрела эти кадры, на сердце у нее стало светлее. Другие же возвращаются, значит и. Уруки вернется. Если только он жив, обязательно настанет день, когда они опять будут вместе. Все помыслы Иоко были связаны только с надеждой на его возвращение.

В середине декабря из Советского Союза прибыли еще двадцать восемь тысяч бывших военнопленных. Когда-нибудь дойдет очередь и до ее мужа, а пока нужно как-нибудь продержаться. Но для семьи, состоявшей из трех человек и к тому же лишенной всяких доходов, жизнь в современной Японии становилась с каждым месяцем, с каждым днем все труднее и беспощаднее.

Оккупированная Япония! Ее восьмидесятимиллионный порабощенный народ! Как, каким способом удастся им сохранить мир и собственную свою безопасность?

У них., есть родина,, и все же это народ-изгнанник. Сама родина стала для них чужбиной. Единственное, о чем они еще молили,— это чтобы в мире снова не началась великая разрушительная война.

Во второй понедельник февраля госпожа Сигэко накрыла стол для ужина. Она ждала в гости брата. Обычай ужинать вместе по понедельникам, который соблюдался так много лет, теперь прерывался на неопределенное время. Возможно, сегодняшний совместный ужин будет последним. Ближайшим пароходом. Сэцуо Киёхара должен был уехать на Гавайские острова.

— Мне собираются поручить выступить с лекциями для японцев, проживающих на Гавайях, в Гонолулу и в других городах. Буду говорить о современном положении в Японии. Очевидно, смогу также кое-что опубликовать в газетах. На Гавайях думаю пробыть около месяца. Потом поеду ненадолго в Лос-Анжелос и в Сиэттл. Оттуда собираюсь проехать на Восток, и в конце концов "попробую осесть в Лос-Анжелосе. Наверное, буду работать консультантом или экспертом, что ли, в каком-нибудь газетном издательстве. Ничего не поделаешь, надо работать, иначе нечего будет есть... Ну, а когда осмотрюсь, если все пойдет хорошо, вызову жену. Думаю, что сумею устроиться.

На столе стояли стаканы с.красным вином,— госпоже Сигэко удалось раздобыть где-то бутылку вина.

— О, да это совсем на французский лад,— взглянув на накрытый стол, улыбнулся Киёхара. Видно было, что он тронут старанием сестры чем-нибудь отметить эту прощальную встречу..

Юхэй, как всегда сдержанный, молчал, но в душе болезненно переживал предстоящую разлуку со старым другом. При мысли о том, как велико должно быть негодование и отчаяние человека, который, несмотря на преклонные годы, бросает родину, чтобы навсегда поселиться в чужом краю, он чувствовал, что не сможет без слез поднять прощальный бокал.

— Поехать в Америку — это, конечно, неплохо, но в Америке тоже жизнь сейчас очень нелегкая...

— Безусловно! —тотчас же согласился Киёхара.—Но я, .при всех условиях, хочу быть подальше от Японии. На душе будет легче. Знаю, что это малодушие с моей стороны, но мне уже невмоготу видеть все, что происходит и еще произойдет в Японии. Когда ребенку делают операцию, мать не в состоянии присутствовать при этом. Она предпочитает ждать в соседней комнате... Вот и у меня такое же чувство.

— Вчера приходил Окабэ...— отрывисто заговорил Юхэй.— Он, как всегда, полон всяких сплетен и толков. Говорит, что если между Америкой и Советским Союзом начнется война, то самый надежный способ уберечься — это вступить в компартию или сдаться в плен американцам... По его словам, в последнее время многие придерживаются подобных взглядов. Идея государства, такая, какой мы когда-то ее представляли, по-видимому давно уже больше не существует.

— У меня нет морального права бранить Окабэ,— засмеялся Киёхара.— Ведь я, в сущности, похож теперь на него. Собираюсь бежать в Америку,— согласись, эго проявление крайнего индивидуализма. Лишь бы самому было хорошо, и ладно...— в его словах звучала горечь.

— Когда будет заключен мирный договор, мне тоже хотелось бы разок съездить туда,— сказал Юхэй, оглядываясь на жену.— Ты, наверное, тоже была бы не прочь?

— Поедем! — сразу согласилась госпожа Сигэко,— Представляю, как все там переменилось. Ведь мы были в Америке тридцать лет назад...

— Нет, до заключения мирного договора еще далеко,— решительно произнес Киёхара и тихонько, точно с сожалением, пригубил стакан с вином.— Навряд ли в ближайшее время может быть заключен мирный договор. И даже если он будет заключен, сомнительно, принесет ли этот договор подлинный мир. Я отчаялся в возможности международного мира. В особенности же в Японии трудно ожидать мира. Дальше кризис будет углубляться. В Японии не существует никакой свободы, никакого мира, никакой независимости. Это маленькая островная страна, еще более тесная, чем в эпоху Токугава, но с населением во много раз большим, чем в те времена...

Госпожа Сигэко вздохнула.

— Ты слишком уж пессимистически смотришь на вещи...

— Это не моя вина. Такова действительность,— улыбнулся Киёхара.

И хотя то, о чем он говорил, было, в сущности, очень печально, Юхэй с наслаждением слушал его живую, умную речь. Всякая встреча с Киёхара обогащала, открывала что-то новое. Всегда он чем-нибудь возмущался, всегда был полон негодования, но не переставал рассуждать, давать оценку событиям, неутомимый и энергичный.