Кешбэк из поцелуев.

— Мне звонил Алексис.

— Прости, кто звонил?

— Алексис, твой сын.

— Извини покорно, эта амнезия меня уже доконала. В голове всё путается, еле соображаю.

— Так вот, Алексис-Леонард сказал, что хочет с тобой помириться. Что скажешь?

— Хорошее дело, только я снова привыкаю, что у меня имеются взрослые дети.

— Единственного сыночка ты могла бы и пораньше вспомнить! В свете последних событий, Алексис решил, что позвонит тебе в ближайшее время и попросит прощения.

— Я не против. Только совершенно не помню, что он натворил.

— В этом я тебе не помощник. Вы ругались вдвоём и без свидетелей. Ты же не посчитала нужным посвятить меня в случившиеся события. Всё тайны какие-то у тебя были в последнее время.

— Да ладно, всё равно прощу, он же мой сын.

— И-то правда!

Ели молча. Я перебирала все полученные данные, которые отложились в моём мозгу на Мари-Луизу. По какой теме могла поссориться Луиза с сыном? Вряд ли его что-то так затронуло из семейных разборок. Хотя, шашни с Виктором мог заметить взрослый сын, и тогда вспыхнула обида за папу, смертельная обида. В запале мальчик мог наговорить матери много лишнего, я так думаю. Графиня захотела обычного бабского счастья. Она вернулась к мужу, вернее я стала снова жить с Ричардом, и сын смягчил свой суровый нрав. Думаю, помирятся, не чужие, одна кровь. Что скажет Мари-Луиза, когда вернётся? Ну это её проблемы.

Вечером после семейного ужина ко мне в комнату пришла маменька пожелать спокойной ночи. Она иногда так делала, как я поняла. Я уже улеглась, когда маменька заглянула в мою комнату. Она присела на краешек моей кровати, погладила меня по головушке и осторожно принялась выспрашивать:

— Дорогая, кто-нибудь посещал тебя в клинике, кроме меня и Ричарда?

— Да, маменька, ко мне приходила девушка с парнем, называли «мамочкой» и быстро удалились.

— Ты их вспомнила?

— Нет, но очень силилась, — я почти не соврала, память Луизы мне не передалась.

— Это же Алисия с Гарольдом, дети Ричарда. Алисия тебе что-нибудь сказала?

— Да ничего особенного, пожелала скорейшего выздоровления. Она очень красивая, эффектная дама.

— Раньше ты о ней была другого мнения, ты её недолюбливала.

— Всё течёт, всё изменяется, — философски заметила я. Маменька поцеловала меня в щёку и удалилась. Это что, она ещё про воскрешение Виктора не знает? Или всё же знает, а данный спектакль с мёртвым водителем устроен специально для меня? В любом случае, если Виктор объявится всенародно, то-то будет весело и надеюсь это будет без моего участия. Я уснула в приподнятом настроении.

Утро встретило дождём. Земля умылась и улыбнулась через неглубокие круглые лужицы солнечными зайчиками. Веселилась и я, бегала по саду в коротких прорезиненных ботах и напевала на все лады: «три дня, три дня, три дня есть у меня!» Я очень надеялась, что вернусь домой через три дня. Мне просто больше не на что было надеяться, я уже отчаялась и ждала чуда. Что такое чудо? Я сама провалилась в чужой мир, и это уже само по себе является невозможным, а значит чудом. По теории вероятности, мой мир должен меня притянуть обратно в так называемое родное гнездо.

На этой позитивной ноте прошло утро. Я помогала родителям в огороде. Грядок было много, и моя помощь оказалась своевременной. Родители сияли от счастья. Маменька старалась лишний раз поговорить со мной, погладить по головушке, подсунуть кусочек повкуснее. Это так приятно быть обласканной, я и забыла, когда обо мне так заботился кто-нибудь из родни. Вечером я сполоснулась под душем тёпленькой водичкой, переоделась в футболочку и шорты, открыла балконную дверь для проветривания и улеглась поудобнее в кровать. Блаженство! Всё-таки труд и лето снимают стресс лучше всяких таблеток. Я расслабилась и задремала. Разбудили горячие мускулистые ладони, что поглаживали меня за голые руки.

— Любимая, я не могу без тебя! — Это был вопль отчаяния, немного приглушённый пылающей страстью. Снова Ричарда черти принесли для интимного общения с супругой? Я открыла нехотя глаза, до чего же я устала. Нет, не граф, а его водитель Виктор стягивал с меня шорты, задирал футболку и уже пытался облобызать обнажённую грудь. Потом нетерпеливый воздыхатель перешёл ниже и принялся нацеловывать мой животик и вот уже добрался до точки икс едва прикрытой стрингами. Каков наглец! Я задёргалась. Он же одним движением стянул с меня эти ничего не прикрывающие трусики.

— Нет! Нет! Не надо! — Громко я шептала. Но что значит «нет» для молодого пышущего здоровьем и темпераментом великана? Парень меня выложил в нужной позе, как мозаику и трепетно вошёл в меня, задыхаясь от длительного воздержания, если верить его пламенному шёпоту. Я ещё трепыхалась, но уже хотела этого настырного паренька. Я что пропиталась желаниями Мари-Луизы? Одна мысль сбивала с романтического настроя, одна мысль билась в голове: «дверь, дверь». Наверное, я сказала это вслух, потому что Виктор прошипел: «я запер дверь». Тут он настроился на происходящем в кровати и пошёл вразнос мощно и прекрасно. Дальше я уже ничего не соображала, меня захлестнула горячая волна. Я полностью отдалась наслаждению. А что? Имею полное право передохнуть от тяжкой доли графини! Когда любовник сполз с меня, предварительно запечатлев контрольный прощальный поцелуй в губки, я прошептала на выдохе:

— Петька, ты мой герой!

Супермен испарился, как и материализовался, через балкон. Я блаженно вздыхала, отлёживаясь после упражнений по стремительному сексу. Как мне хорошо, и как мне стыдно! Я изменяю мужу налево и направо и, что самое страшное, не могу остановить этот странный процесс. Женщина должна быть любимой и ей необходимо приличное количество сексуальных наслаждений. Я не виновата, что не могу отказать поклонникам Луизы и отдаюсь им под натиском страстных домогательств. Так я ещё с полчаса себя утешала и вдруг незаметно для себя самой отключилась от реальности, заснула.

Утром страхи обычно развеиваются, и секс показался мне бурным необузданным сном, почти кошмаром. Я сделала вид, будто происходящее барахтанье в кровати приснилось, и ничего на самом деле не было. Ну и пусть! Тем более,

завтра я загадаю заветное желание и смоюсь отсюда рано или поздно.