Страница 6 из 71
ДВА
Ганин проснулся от невыносимо пронзительного звука дверного звонка – наверное, неприятнее его может быть только жужжание зубной бормашины. Голова нестерпимо болела после вчерашнего, в горле стоял какой-то вонючий ком, глаза не хотели открываться. Ганин попытался было спрятать голову под подушку, как когда-то делал в детстве, тщетно пытаясь отсрочить хоть на секунду неизбежный поход в школу, но и это не помогло: дверной звонок настойчиво и долго дребезжал, так что, наверное, если бы дом находился рядом с кладбищем, из могил встали бы все мертвецы, чтобы спросить, кому в такую рань понадобилось так шуметь.
После длиннющего пятого звонка Ганин понял, что все его попытки игнорировать суровую действительность заранее обречены на провал и, с трудом встав с кровати, осипшим с похмелья голосом прокричал:
– Сейчас, сейчас, подождите, оденусь только!
«И кого это в такую рань черти притащили? – недоуменно подумал Ганин. – Неужели пьяный Пашка никуда не уехал, проспав электричку, а теперь вот наутро добрался до меня? Говорил же ему: «Останься!» – нет, намылился на ночь глядя в город… Что за человек, не пойму!?»
Ганин быстро подошел к умывальнику с зеркалом, ополоснул лицо холодной водой и внимательно посмотрел на свое отражение.
«Да уж… Ну и рожа… – мрачно подумал он, недовольно рассматривая в пыльном и заляпанном пальцами зеркале свое помятое лицо с красными полосами на бледной коже, волосяные «рожки» на голове и темные тени под глазами. – Алкаш, да и только…» Вдобавок изо рта отвратительно несло перегаром.
Затем, взглянув на старинные настенные часы-ходики с кукушкой и увидев, что стрелки часов показывают семь с полтиной утра, Ганин с досадой вздохнул и решил как можно скорее уложить Пашку на приготовленную еще вчера раскладушку, а потом залезть под одеяло и снова погрузиться в объятия Морфея – часа два поспать можно было еще спокойно.
Поиски тапочек заняли еще какое-то время, после чего Ганин, по-стариковски шаркая ступнями, побрел к двери и, повернув ключ на несколько оборотов вправо, резко потянул дверь на себя и… Оторопел от удивления: кого-кого, а это лицо на крыльце своего дома он точно не ожидал увидеть! Прямо на него смотрело строгое лицо с густыми черными усами, мохнатыми бровями, серьезными, навыкате, карими глазами и густой курчавой шевелюрой на цветной фотокарточке, наклеенной на развороте ярко-красного удостоверения.
– Старший оперуполномоченный областного угрозыска майор Перепелица, – речитативом отрапортовал мужчина, и Ганин испуганно, по-крабьи, молча попятился назад, в сени.
Но отвечать ничего и не надо было. Майор Перепелица быстрым и уверенным шагом пересек сени и вошел в основное помещение, профессиональным взглядом окидывая все – стены, стол, шкаф, часы, умывальник, лестницу на чердак, полупустую бутылку настойки на столе, раздавленный окурок на полу… Майор, как и все следователи, был одет в штатское – замшевый мягкий коричневый пиджак, полустертые синие джинсы, кроссовки, под мышками он держал коричневую кожаную папку.
– Так, так, так, так… Следы попойки, два стакана, два стула… Все ясно, все ясно… – пробормотал еле слышно себе под нос оперуполномоченный, и, как бы только сейчас заметив, что находится в чужом доме и что у этого дома есть свой хозяин, повернулся к Ганину и спросил:
– Разрешите присесть?
– Да, да, конечно, садитесь, садитесь, пожалуйста… – закудахтал Ганин, услужливо, но при этом как-то неловко и неуклюже, поднося стул, при этом получалось, что стул своими передними ножками бодал ноги следователя.
– Спасибо, я сам… – хмыкнул в свои густые черные усы майор Перепелица, и, легонько вырывая у до сих пор находящегося в шоке Ганина стул, сел на него, внимательным взглядом окинув всю его мешковатую, несколько неуклюжую фигуру от макушки до пят. Ганину в этот момент хотелось провалиться прямо в подвал. Он покраснел и почему-то почувствовал себя преступником: у него даже предательски задрожали руки, ноги и он тоже поспешил сесть, но подальше от неприятного визитера, на кровать.
– Курите? – быстро спросил Перепелица, доставая серебряный портсигар.
– Да… то есть, нет, не курю – испуганно ответил Ганин.
– Так «да» или «нет»? – недоуменно поднял брови майор.
– Нет… Курил, но бросил давно, лет пять назад…
Майор с уважением посмотрел на Ганина и опять хмыкнул себе в усы.
– Не возражаете?
– Нет-нет, что Вы! Вот, пепельница…
Оперуполномоченный закурил, молча продолжая осматривать Ганина: всю его мешковатую фигуру в мятой рубашке, опухшее со сна бледное лицо, опущенный вниз взгляд из-под больших «черепашьих» очков с очень толстыми стеклами, а потом перевел взгляд на несколько пейзажей на стенах – сосновый лес, излучина реки, колодец у луга…
– Вы – художник? – быстро спросил майор Перепелица, не отрывая взгляда от картин.
– Да… – механически ответил Ганин и тут же спохватился. – Ой, а откуда Вы знаете? Я же не представился…
– Мне о Вас рассказала гражданка Расторгуева, Татьяна Николаевна, по телефону. Знаете такую? – следователь опять пристально посмотрел в лицо Ганину, тот покраснел и потупил взор.
– Да, знаю. Это супруга моего друга, Паши… – опять механически ответил Ганин и тут же опять спохватился. – Ой, а с ним, что – случилось что-то, да?! До дому не доехал, да?! Пропал?! – Ганин вскочил с кровати и забегал по комнате, размахивая руками. – Говорил же я ему, останься на ночь, останься… Ну куда его черти понесли! Куда?!
– Так, значит, Вы не отрицаете, что Расторгуев Павел Валерьевич, 1981 года рождения, был у Вас весь вчерашний день и употреблял с Вами спиртные напитки?
– Ну, да… А что тут отрицать-то? Был… Я его сам пригласил еще пару дней назад. Только вот выпили мы с ним всего ничего… – и тут же испугавшись, что о нем подумают, затараторил: – Да мы не для выпивки собрались, не подумайте, мы картины обсуждали, мы сокурсники с ним, друзья, единомышленники!
– Друзья, значит… Единомышленники… – задумчиво проговорил Перепелица, внимательно осматривая открытую бутыль и нюхая ее горлышко. – Интересно, а почему это «друг» и «единомышленник», вдруг, на ночь глядя, отправляется на станцию, как будто от кого-то убегая, а? – и исподлобья взглянул на ломавшего руки на груди Ганина.
– Да не убегал он! Говорю ему, «останься ночевать», а он, «жена, дети, не могу»…
– …А супруга его, – резко перебив Ганина, впрочем, не повышая при этом голоса, сказал следователь, - Расторгуева Татьяна Николаевна, рассказала мне совершенно другое: что Расторгуев Павел Валерьевич прислал ей смс на мобильный телефон, что он встретится с Вами, Ганиным Алексеем Юрьевичем, для обсуждения Вашей предстоящей выставки, а потом вернется домой. Спрашивается, зачем Вы хотели задержать Расторгуева П. В. у себя дома на всю ночь, в глухом садовом поселке?
– Да не задерживал я его, не задерживал! – не выдержал Ганин и опять принялся бегать по комнате. – Жене он просто никогда не говорит правду, у них все давно на грани развода, Пашка иногда не ночует дома, вот и все! А ночевать он у меня захотел сам, поговорить об искусстве, о жизни, вот и все, а потом вдруг резко передумал и решил вернуться домой! А я ему, «куда ты на ночь глядя», а он, «жена, дети»…
– Ну, ладно, ладно! – поспешно отмахнулся следователь. – Это я уже слышал… – «накручивать» Ганина больше не имело смысла – все с ним Перепелице уже было ясно. – Да не беспокойтесь Вы так, Алексей Юрьевич, сядьте, выпейте, в конце концов, Вас уж точно никто ни в чем не подозревает. Супруга Расторгуева о Вас очень хорошо отзывалась, да и коллеги и друзья потерпевшего, которых я успел обзвонить, тоже.