Страница 28 из 71
Снежана задумчиво смотрела на толстую рожу Рогозина Константина Михайловича, главного редактора телеканала «2+2», самого скандального канала, пожалуй, не только в области, а и во всей европейской части России, но ничего не видела перед собой от роившихся в ее голове тревожных мыслей. Чутье у Рогозина на сенсации, конечно, было отменным – это Снежана знала по опыту. Даже банальные НЛО или полтергейсты он умел раскрутить и подать так, что аудитория не могла отлипнуть от экранов. И Снежана здесь ему только помогала. У нее тоже был дар нужным образом подать информацию. Да и связи в разного рода «компетентных органах» и «структурах» у него были надежные… Но не это беспокоило Снежану. А то, что поднявшееся у нее где-то глубоко в груди предчувствие подтвердило, что что-то тут не так, с Ганиным, что-то не так…
Во-первых, Никитский. Да, конечно, Никитский – известный на всю область эстет и любитель старины, но все же, чтобы этот полубандит так вдруг заинтересовался никому не известным художником... А, во-вторых, Снежана отчетливо вспомнила то ощущение, которое возникло у нее вчера ночью, когда она услышала от Ганина о портрете, на котором тот нарисовал точную копию ее самой, причем за пять лет до их встречи, и как ей неодолимо захотелось взглянуть на эту картину. Снежана закрыла глаза и попыталась как можно яснее припомнить это чувство. Да… С одной стороны, ее сердце тогда охватило приятное жжение, сладострастное жжение, неодолимо влекущее ее к портрету, а, с другой, какой-то не совсем понятный страх, отвращение, липкий ужас, словно одна часть ее естества сладострастно ликовала, стремясь сорвать запретный плод, а другая часть – корчилась от ужаса и отвращения перед чем-то чудовищно мерзким и смертельно опасным…
– …Снежана, Снежаночка? Что с тобой? – донесся до нее словно из какого-то другого мира обеспокоенный голос Константина Михайловича. – Тебе плохо?
– Нет, нет, Константин Михайлович, – торопливо проговорила Снежана. – Я берусь за это дело. Я встречусь с Ганиным и постараюсь у него все узнать.
– Ну, вот и здорово, Снежаночка! По рукам! – облегченно вздохнул Рогозин. – Сделаем этот репортажик – и тогда отпуск дам. Честное слово! Две недели – как пить дать – обещаю!
– Если я доживу… - мрачно улыбнулась Снежана.
– Доживешь-доживешь, милочка, – тут же подхватил, тряся обвисшими щеками Рогозин. – Если что… мало ли… будешь попадать в историю… – сразу звонок ко мне, не тяни! Мне есть к кому обратиться, одна не останешься, идет?
– Идет. Ну все, Константин Михайлович, пойду наводить «марафет», – одними губами улыбнулась Снежана и первая прервала связь.
«Марафет» Снежана наводила, вопреки обыкновению, довольно долго. Только почти через час Снежана была готова и вполне удовлетворенно осматривала себя в ростовое зеркало. Темно-вишневые плотно облегающие ее стройные красивые ноги брюки, темно-синяя непрозрачная блузка с рукавом «три четверти», завязанная по-ковбойски узлом на животе и расстегнутая на три пуговицы вверху, на шее – шелковый платок в сине-красных тонах, небольшая сумочка в тон блузке и такого же цвета туфли без каблука, волосы распущены. Остался макияж. Снежана решила не делать его сильно ярким – выразительные глаза, немного румян и прозрачный блеск на губах. Она долго перебирала коробочки теней, пузырьки подводок для глаз и карандаши помад, решая сложнейшую женскую дилемму: что лучше всего ей сейчас подчеркнуть и сделать ярче – глаза или губы? Дерзкий «кошачий взгляд» или сочная вишня на губах? Подумав, что ей жаль тратить любимую помаду на поцелуи с Ганиным – а это один из главных пунктов в ее плане по обольщению художника – Снежана сделала выбор в пользу «дерзкого взгляда». Она старательно выводила стрелки, прокрашивала каждую ресничку. Наконец, осталось нанести последние штрихи – немножко румян, сияющий блеск для губ. «Ну, а если еще одеть солнцезащитные очки… Так вообще замечательно будет!»
Вообще-то Снежана была та еще модница. Время, которое она проводила перед зеркалом в наведении «марафета», было, так сказать, бальзамом для ее души. Но не теперь… Пожалуй, впервые в своей жизни она по сто раз проверяла, не смазала ли она какую-то деталь в своем макияже – руки уж больно дрожали –, не переусердствовала ли она с чем-нибудь, поскольку почти непрестанно думала и думала только об одном – Ганин, Портрет, Ганин, Портрет, Никитский, опять Ганин, опять Портрет, а в ушах при этом почему-то слышался какой-то легкий холодный металлический звон, словно ее хорошенько чем-то ударили по голове.
«Да не звон это… А смех какой-то! – подумала Снежана. – Видимо, я переспала чуток».
Наконец, когда все было закончено, она облегченно вздохнула и направилась к выходу из спальни, но на какую-то долю мгновения ей показалось, что в зеркале мелькнуло вроде бы ее собственное лицо, которое искажала жуткая гримаса какого-то ненормального гомерического хохота.
«Да я ведь не смеялась…», – подумала Снежана, и на душе ей стало жутко.
– …Ой, доченька, да куда ж ты так намылилась? Ой, какая ты у меня крас-и-и-и-и-вая, просто принцесска! Заглядение просто! – всплеснула руками мама, уже вернувшаяся из магазина с сумками, полными продуктов.
– Иду на ответственное задание партии, мамочка, а потому… – лихо надевая на глаза солнцезащитные очки и резко разворачиваясь в противоположную сторону от зеркала – надо выглядеть, как киндерсюрприз, и даже лучше! – хихикнула Снежана и чмокнула маму в щеку.
А потом быстро взяла мобильник и набрала Ганина.
Гудки были долгие, пришлось изрядно подождать.
«Что он, спит до сих пор, что ли? Неужели правда, что эти художники живут и пишут по ночам, а весь день спят до вечера, как граф Дракула?» – промелькнуло у нее в голове. Ехать к Ганину в гости без приглашения тоже как-то не хотелось.
Когда Снежана уже готова была смириться с этим, Ганин взял трубку.
– Алло? Это Ганин, – раздался глухой и какой-то не на шутку встревоженный голос.
– А я думала, это крокодил Гена! – зазвенели серебристые колокольчики в ответ. – Привет, Ганин! Это тебя беспокоит Чебурашка!
– Ой, Снежа… – голос сразу переменился. – Я так рад, так рад… Слушай, здорово, что ты мне позвонила, супер просто! Я и сам, если честно, собирался, да тут пока встал, пока то да се… Думал, вечером позвоню…
– Эх ты, соня-засоня! – засмеялась Снежана. – Ну тебе простительно, ты ведь художник, творческая личность… Вы, небось, так и живете – по ночам ваяете и потом до вечера спите… Кстати, Ганин, а ты не помнишь, что ты мне вчера пообещал, а?
– Что… что… пообещал? – голос Ганина из радостного вновь стал каким-то встревоженным.
– Ну-у-у-у-у… – протянула Снежана, строя глазки зеркалу. – Показать мне твои новые апартаменты за семью печатями, покатать меня там на лошади, сыграть со мной в гольф, ну и все такое прочее. Говорят, у Никитского самые лучшие орловские рысаки в стране и гольф-площадка у него тоже ничего… – голосок Снежаны стал ворковать точь-в-точь как у влюбленной голубки – такая тональность сражала не одного нужного ей мужчину.
Но его ответ принес разочарование.
– Ка…кие апартаменты… Ник…китского? Нет, нет, Снежа, это исключено! Неужели во всей области у нас нет других гольф-площадок или верховых лошадей? Давай я посмотрю в сети, поедем в любое другое место…
– А что это ты так? – недовольно надув губки, закапризничала Снежана. – А, может, я хочу посмотреть, как ты живешь? Я, например, всегда мечтала осмотреть этот старинный дворец, который Никитский себе захапал, какие там зеркала, статуи, колонны, картины… – последнее слово она произнесла с глубоким придыханием.