Страница 20 из 71
– Но рано или поздно мне придется это сделать, – тихо улыбнулась она. – Я бы рада взять тебя с собой, но у меня дома мама, маленькая дочь…
– Дочь?! У тебя есть дочь?! – воскликнул Ганин и чуть не подскочил на скамейке.
– А… а что тебя так удивляет?! – испуганно проговорила Снежана. – Да ты не подумай! Она тебе не будет в тягость!
– Да нет, ты не так поняла! – махнул рукой Ганин. – Я, наоборот, счастлив, что у тебя есть дочь! И как ее зовут, сколько ей лет? Как бы я хотел ее увидеть! У моей «мечты поэта» есть дочь – я и подумать об этом не мог! – и он крепко сжал теплые и немного влажные, дрожащие руки Снежаны.
Снежана улыбнулась и немного покраснела.
– Ей семь лет и она уже ходит в школу, хорошо умеет читать и писать, очень любит сказки… Моя мама – педагог на пенсии – ей занимается. Что бы я делала без нее?! Я ведь редко когда прихожу раньше 8-9 вечера, да и выходные часто бывают рабочими днями… Ее зовут Света, Светлана, а похожа она на меня. Мама говорит, «копия тебя»… И в этом есть определенное преимущество…
– Какое, если не секрет?
– Если у ребенка нет отца, то лучше, чтоб он на него и не был похож…
– Прости…
– Нет, все в порядке.
Некоторое время молчали.
– Слушай, Снежана, выходи за меня замуж! – вдруг ляпнул Ганин, не выпуская рук девушки из своих. – Будем жить вместе – я, ты, твоя мама, твоя дочь… Знаешь, как здорово будет!
Снежана оценивающе осмотрела Ганина с ног до головы и иронично усмехнулась:
– Что-то ты заторопился с предложениями… Мы знакомы всего несколько часов, не рановато ли?
– Нет… Я знаю тебя уже пять лет. Ты пришла ко мне однажды во сне и с тех пор живешь в моем сердце, потому-то я и напугался так тогда, в музее, помнишь?
– А вот это уже интересненько… А ну-ка давай с этого места поподробнее! – Снежана одной рукой облокотилась на спинку скамейки, а другой – прикоснулась к щеке Ганина и повернула его лицо к себе так, чтобы он не прятал взгляд. И Ганину ничего не оставалось, как рассказать ей историю с портретом «от» и «до».
– …«Портрет», значит… А кто-то отказался рисовать меня сегодня, между прочим! – и Снежана потрепала Ганина за щеку. – Я чуть не обиделась тогда!
– Да ты не поняла! – торопливо возразил Ганин. – Его я написал с моей фантазии, из сна, а твой портрет… Живая ты лучше любой картины, в тысячи раз лучше!
– Ну-у-у-у, я бы и от портрета тоже не отказалась… Остаться в веках молодой, красивой, привлекательной… Об этом мечтает всякая женщина! – воскликнула Снежана, быстро встав со скамейки и повернувшись лицом к Ганину. – …Даже если она – демон! – почему-то добавила она громким шепотом и сделала «страшные глаза», а потом звонко рассмеялась.
– Знаешь… А я бы хотела увидеть этот портрет, Леш… Я… ОЧЕНЬ… ОЧЕНЬ ХОЧУ увидеть его, очень… – в глазах Снежаны вдруг, совершенно неожиданно, промелькнуло что-то неуловимое, страстное, темное, томное, хищное, агрессивное – и в этот момент, Ганин готов был поклясться, выражение ее глаз стало точь-в-точь похоже на выражение глаз девушки с портрета.
Снежана села к Ганину на колени, обняла его за шею и крепко поцеловала. А потом…
– Покажи мне мой портрет, Леша, покажи… Ну, покажи! – и Ганину был неприятен и ее голос, и выражение ее лица, и ее поведение.
Он осторожно освободил свои колени и даже отодвинулся на другую сторону скамейки, испуганно глядя на резко изменившуюся Снежану.
– Нет, не надо! Я чувствую, что не надо! Давай, Снеж, я нарисую новый портрет, с натуры, с веснушками, с щербинкой, с ямочками… А? Новый, совершенно новый! Ты и твоя дочка, например… Или, если хочешь, одна. Нарисую тебя… в лесу, с микрофоном на работе… Да где угодно! А? Новый портрет, новый! – Ганин тараторил как пулемет, судорожно вытирая потные дрожащие руки о брюки, и не мог понять, почему он так не хочет показать ей свою работу. Но, даже и не понимая толком ничего, Ганин вдруг инстинктивно, на уровне животного чувства ощущал, что НЕ НАДО показывать ей портрет, НЕ НАДО! Лучше нарисовать тысячу новых, с натуры, но не ЭТОТ, НЕ ЭТОТ!!!
– А я хочу, чтобы этот! Новый когда еще нарисуешь… И потом, ведь это же чудо какое-то! Я тебе приснилась, ты меня нарисовал, а потом мы – хоп! – с тобой встречаемся! Да это вообще – история на миллион, если хочешь знать! Я такой репортаж могу на эту тему сделать, да и книгу написать! Ты даже не представляешь, как это популярно – чудеса, мистика, любовь… Леш, ну Леш, ну покажи мне его, я все для тебя сделаю! – она опять придвинулась к Ганину и стала теребить его за ухо, за щеку, ласково гладить его тело… – Хочешь, поедем прям сейчас к тебе, я останусь у тебя на ночь… Только дай мне взглянуть на него! Любимый! – ее жаркие губы ненасытно впились в его… Но Ганин нашел в себе сил отстраниться.
– Нет! Снеж! Нет! Иди домой, спать! А я вызываю такси и уезжаю!
И тут Снежана как-то сразу успокоилась, обмякла, сконфузилась.
– Прости, Леш… Не знаю, что на меня нашло… Просто… Такое сильное желание было на него взглянуть…
– Это-то меня и пугает, Снеж, это меня и пугает! – чуть не закричал взволнованный Ганин. – Все мои подруги убегали от меня, когда смотрели на него! И я не хочу, чтобы с тобой было то же самое!
– Но зачем же ты сам о нем заговорил?
– Не знаю… – развел руками Ганин. – Словно, подсказал кто-то…
– Ладно, Леш, мне действительно пора. Ты прости меня, дуру… – Она подошла к все еще стоявшему на некотором отдалении Ганину и уже спокойно, мило, по-дружески чмокнула его в щеку. – Все хорошо, Леш, все хорошо… Сегодня был самый счастливый день в моей жизни, а твое предложение я рассмотрю, обдумаю и отвечу после.
– Опять «после»? – улыбнулся Ганин.
– Ну должна же быть в женщине какая-то интрига, загадка что ли! – усмехнулась она. – Репортаж без интриги никто смотреть не будет!
– А я бы посадил тебя на кресло и смотрел бы на тебя вечно, всю жизнь…
– Ну тем более! – рассмеялась Снежана и, отрываясь от объятий, пошла к подъезду. – Если у нас с тобой еще вся жизнь, значит, это не срочно!
Дверь подъезда закрылась и Ганин без сил опустился на скамейку.
До поместья Никитского такси довезло Ганина, когда на часах было уже полчетвертого утра. Ганина встретил поднятый охраной длинноносый дворецкий с тонкими птичьими ножками и хриплым каркающим голосом, показал его комнату, ванную, выдал все необходимое – комплект белья, предметов гигиены. Ганин с наслаждением принял душ, переоделся в пижаму и отправился в свою комнату.
Уже когда дворецкий сказал, что Ганин будет спать в бывшей спальне Никитского, у него в груди зашевелилось какое-то странное и неприятное чувство: в самом деле, сначала этот поспешный отъезд Никитского со всей семьей – хотя тот говорил ему, что БУДЕТ на выставке, а Никитский не из тех людей, которые бросают слова на ветер –, а теперь…
«Ну с какой это стати он мне выделил для проживания именно ЭТУ комнату? Все страньше и страньше, как говорила Алиса…» А потому Ганин был готов ко всяким неожиданностям.
И на них он натолкнулся сразу же, при входе в комнату. «Так я и знал!» – подумал Ганин, увидев напротив роскошной, покрытой шелковым балдахином кровати Никитского, висящий Портрет! Правда, теперь он был в тяжелой золотой раме, с мягкой электрической подсветкой сверху.
Ганин испытывал смешанное чувство какого-то беспокойства и в то же время радости, чувства вины перед Портретом и в то же время вожделения, заставлявшего его подойти к нему, пообщаться с ним, как часто он делал это раньше, у себя на чердаке.