Страница 16 из 71
– Но, Ваше Высочество, мяу, его же должен был написать Ваш Художник!
– Фи! В своем ли ты уме, Ашмедай?! Занимать моего Художника такой чушью! У него будет дело получше да поважней, чем рисовать эту свинью с его выводком! – девушка сморщила носик, словно в него попал какой-то неприятный запашок. – Давайте лучше позовем Нахаша – и все вместе что-нибудь придумаем! Оп-ля! Ха-ха! – девушка звонко хлопнула в ладошки, и из злополучного портрета, из полутьмы рощицы, уже выскочил здоровенный черный пес, величиной с годовалого бычка. Пес так же вспыхнул факелом фиолетово-лиловых искр и превратился в более чем двухметрового здоровяка с пудовыми боксерскими кулаками.
– Вукху! Нахаш! Ашмедай! Быстро – весь выводок сюда! А я уж заготовлю рамку почище!
Все трое прошли сквозь запертую дверь, а девушка подошла к стене и длинным ноготком прочертила на стене прямоугольник. От ногтя пошел едкий дым, розовые обои моментально облезли – осталась только черная прямоугольная дыра. Потом она взяла оставшиеся в лукошке цветы и подула на них – ароматная пыльца желтым облаком покрыла черное отверстие и вот – это уже зеленая лужайка, усыпанная цветами, а рядом – сосновый лес. На лужайке разложено покрывало для пикника, разнообразные яства и напитки.
– Ну, признавайся, человечек, ты ЭТОГО хотел, да?
Никитский вытаращил глаза на лужайку – именно такой сюжет он и планировал заказать Ганину.
– Ну и чудненько, а вот и весь выводок здесь!
Через закрытые двери спальни уже прошли люди в черном. Здоровенный двухметровый Нахаш нес на плече, как бревно, крашеную блондинку – жену Никитского, уже одетую в летнее прогулочное платье, зажав ей здоровенной волосатой рукой рот. Клювоносый Вукху и клыкастый Ашмедай несли, также зажав им рты, парализованных от страха детей, одетых в летние костюмы: мальчик в бриджи и рубашку с коротким рукавом, девочка – в белую.
– Осталось этого приодеть, – сказала девушка и махнула рукой. И вот уже на Никитском аккуратно сидел мягкий летний костюм цвета кофе с молоком, а на голове – соломенная шляпа.
– Ну, вроде бы и все… – взглядом расчетливой хозяйки взглянув на всю компанию и облегченно вздохнув, как женщина, только-только сделавшая грязную, но необходимую работу по дому. – А теперь – вон отсюда!
– Вы что, не слышали, что вам сказали?! Во-о-о-о-он! – заревел что есть силы Ашмедай, сверкнув зелеными кошачьими глазами, а за ним – и двое других, так что слово «вон!» прозвучало трижды по три и притом так громко, что у Никитского и его домочадцев заложило уши.
А потом вдруг из картины на стене раздался звук, похожий на звук пылесоса и… Никитский и все его семейство, словно ворох осенних листьев на ветру, полетели прямо в картину…
– Госпожа! Госпожа! Вам пора! Скоро полночь, а у нас еще так много дел, кар-р-р!
– Да, да, дел уйма просто! Мяу! Столько желающих, что отбою нет – и все хотят ласки, все хотят наслаждений, все хотят утешений, никак не успеем!
– А-ав! Р-р-р-работа не ж-ж-ж-ждет! – гавкнул пес.
Девушка сморщила носик – вот-вот заплачет!
– Как всегда! На самом интересном месте! – и она всплеснула ручками от досады. – Ну какой смысл быть Госпожой, Принцессой, Владычицей, если тебя как рабыню гонят то туда, то сюда! Вот мой Художник – это да… Рисует целыми днями, мечтает… Как я ему завидую, друзья! Ну чем я отличаюсь от простой уличной проститутки, ну чем, скажите мне на милость!? – капризно топнула ножкой девушка.
Вся ее прислуга как по команде склонила головы долу и как заклинание на разные лады сладострастно залепетали:
– Вы – бесподобны! Вы – фееричны! Вы – божественны! Вы – само совершенство!!!
– Тьфу на вас, лицемеры! Слушать вас не могу! Вы всегда лжете, а вот мой Художник меня искренне боготворит!.. Ой, проклятье! Опаздываю! – вдруг воскликнула девушка, – и верно, солнечный свет, льющийся потоком из картины в комнату, начал мерцать, живая картина на доли секунды становилась просто картиной – из красок и холста. – Бежим, хвостатое отродье! Бежим! Врата, врата Иштар закрываются! – пронзительно закричала девушка и первая прыгнула в картину, а вслед за ней туда буквально влетели все ТРИ черных зверя – пес, кот и ворон…
Когда полночная луна осветила спальню, в ней уже ничего не напоминало о происшедшем. По-прежнему, напротив кровати с балдахином, висел портрет с улыбающейся девушкой в соломенной шляпке с атласными лентами, у нее в руках по-прежнему было лукошко полное лесных цветов. Только вот, при очень внимательном взгляде на картину, можно было заметить черного ворона на фоне чистейшего как слеза голубого неба, который портил, как клякса на листе бумаги, идиллический пейзаж, да у самой кромки рощи застывших черного кота и черного пса, так и не успевших полностью скрыться в полумраке деревьев. А на противоположной стене висел другой идиллический портрет – уже семейный. Там у разложенной на изумрудно-зеленой траве белой скатерти, накрытой разными кушаньями, расположились пожилой, но моложавый мужчина в светлом костюме, крашеная блондинка, лет на 20 его моложе, в летнем белоснежном платье и двое детей – мальчик лет пятнадцати и девочка – десяти. Они улыбались невидимому зрителю, словно смотря в объектив фотокамеры, но при внимательном взгляде на их лица можно было увидеть смесь недоумения и ужаса, навсегда застывших в их остекленевших глазах, какие обычно бывают у людей, которых постигла быстрая и внезапная кончина.