Врата Лилит / Портрет

А потом девушка просто перешагнула через раму и оказалась в комнате прямо перед Никитским, в шляпке, в платьице, точь-в-точь как на портрете, таким же образом, как если бы некая шаловливая гостья решила зайти в комнату, расположенную на первом этаже, непосредственно через открытое по случаю летней жары окно.

Она довольно осмотрелась и прошлась по комнате, словно забыв о Никитском.

– Хоромы так себе, но пока сгодятся… Во всяком случае лучше, чем на чердаке в этой собачьей конуре, а-ха-ха-ха!.. Эй, ты, человечек, слышишь меня?

Никитский почувствовал, что его потянула к девушке, которая стояла уже в центре спальни, какая-то неодолимая сила. Он против воли подбежал к ней и рухнул на колени, а девушка поставила прямо ему на голову свою ножку в изящной туфельке-босоножке и презрительно скривила губы:

– Такова Моя воля! Отныне мой Художник будет жить здесь! Ты меня понял, собака?

Кровь прилила к лицу Никитского – никто и никогда не обращался с ним так! –, но ножка девушки была необыкновенно тяжела – она придавливала его к полу, как 150 килограммовая штанга!

– Да… – прохрипел Никитский.

– Не «да», а «как будет угодно Вашему Высочеству», сволочь, кар-р-р-р! – раздался каркающий голос, и из рощицы, что на портрете, в комнату влетел большущий иссиня-черный ворон, сел на спину Никитскому и больно клюнул его в затылок.

– Совсем оборзели эти денежные мешки, м-мяу! Чуть только денег наворуют, а уже возомнят себя невесть кем! Богами возомнят, черти их раздери, м-мяу! – злобно мяукнул такого же цвета и оттенка кот, но ростом с порядочного дога, выпрыгнувший вслед за вороном из рощи на портрете, и, встав на задние лапы, больно тяпнул левой передней лапой Никитского по уху.

– Кар-р-р-р, не говори! – поддакнул ворон. – Да какие из них боги? Кар-р-р-р! Вот раньше боги были – это да… Помню я эти времена – солнцеокого Аполлона, как он целые города сжигал своим огненным взглядом, ненасытного быкоголова Молоха, который мог сотню визжащих младенцев сожрать за раз и даже не поперхнуться! А эти мрази?! Что они могут? Только деньги воровать да с бабами нежиться! Кар-р-р! Давай разобьем его рожу в мясо, госпожа, не нравится он мне! Как того, который осмелился назвать тебя «трупом»!

– М-мяу! Наслаждение…

– Ну, зачем же так, друзья, зачем же? – мелодично рассмеялась девушка. – Мы же, в конце концов, в гостях, а ведем себя как бандиты с большой дороги! И потом, без этого старикана я бы не обрела свою свободу, а потому – да здравствует свобода! – радостно всплеснув точеными ручками, она, наконец, сняла свой каблучок с бритой под «бокс» головы Никитского, а кот и ворон в одно мгновение вспыхнули потоком лилово-фиолетовых искр и превратились в двух изысканно одетых во все черное молодых людей. У «ворона» на лице был чересчур крупный клювообразный нос и сам он был немного горбат, с длинными и тонкими по-птичьи ногами и руками, а у «кота» – выдающиеся белые клыки во рту и немного кошачьи зеленые глаза – во всем остальном они были как братья-близнецы: глаза у них горели хищным огнем и светились в полутьме, у каждого на поясе – шпага и кинжал в серебряных ножнах, на ногах – туфли с серебряными пряжками, бархатные короткие штаны до колен и камзолы на шнурках с высокими стоячими воротниками, а на головах – береты с перьями.

– Ну, вот теперь хорошо! Теперь вы похожи уже на гостей, а не на бандитов! Мы же как-никак в хоромах самих князей Барятинских, не так ли? – и девушка опять звонко и заливисто рассмеялась.

– Как же, как же… Помним, помним… – поддакнули оба, поднося мягкое старинное кресло своей госпоже, на которое она, изящно поправив юбки, села, и встали по обе стороны этого импровизированного королевского трона, согнувши свои спины и шеи перед ней, как и подобает верным слугам. – Горит эта сволочь уже двести лет, как головешка. Туда им и дорога! – Но девушка сверкнула глазками в их сторону и оба притихли.

– Вы забываетесь, друзья! Не обо всем уместно здесь и сейчас говорить… Встаньте, милейший, встаньте! – высокопарно произнесла девушка и махнула ручкой снизу вверх – и Никитский буквально взлетел с пола и прилип к стене с широко раскинутыми руками, как распятый. Эта шутка вызвала дикий гогот ее прислуги.

– Значит, ты хотел мной овладеть, милейший… – словно про себя, задумчиво сказала девушка, буравя его глаза своим немигающим взглядом, властно, по-королевски положив свои ручки на высокие подлокотники кресла с выточенными на концах мордами львов. Никитский отрицательно замотал головой – ни тени охватившего его совсем недавно вожделения уже не осталось – один животный страх, какого он никогда не испытывал, даже на войне…

– Ах, уже не хочешь… Жаль! – разочарованно проговорила девушка и надула губки, как маленькая девочка, которой что-то пообещали взрослые и ничего не дали. – Странные существа эти люди! – повернулась она в сторону кота. – Разбиваются в лепешку ради чего-нибудь, а когда получают это – забрасывают как надоевшую игрушку!

– Во-во, госпожа! Знаем мы эту сволочь – сколько девиц он соблазнил да побросал потом – беременными, с детьми… А сколько сделали аборт из-за него, мяу!

– А скольким изменяла эта сволочь, кар-р-р! Оторвать бы ему одно место, которое я бы склевал на завтрак, с пр-р-р-р-р-евеликим удовольствием!

– Вы меня расстраиваете, друзья! Я не для того вас привела в приличный такому дому вид, чтобы вы вели себя по-прежнему как дикие звери… – скорчила недовольную гримасу девушка. – Фи! Как грубо!

Прислуга покорно замолчала.

– Ну что ж, ну не хочет, так не хочет! – после некоторой паузы всплеснула руками девушка. – Мы же не можем смертных ни к чему принуждать, не так ли, друзья мои? А то Распятый опять на нас жаловаться будет, что мы правила постоянно нарушаем! Но и за вызов тоже надо платить, ведь меня побеспокоили, оторвали от дел…

– Да, госпожа, в самом деле! – подхватил «кот». – У нас дел – выше крыши! Клиентов – куча! А эта сволочь нас тут беспокоит попусту, мяу!

– Ха-ха! Кар-р-р-р! Неустойку будешь платить, козел старый, неустоечку! Наша госпожа у фараонов и махарадж плату брала за дело – душу за ночь –, а на тебя и время тратить жалко! Можно, я выклюю у него зенки, чтоб не моргали тут по-скотски, кар-р-р!

– Ну, зачем же, друзья, зачем же! Душу за беспокойство – многовато будет! Тем более, вы же знаете, отец не любит, когда я посягаю на то, что итак принадлежит ему! Мы возьмем чуть-чуть, самое малое…

Тут девушка встала и, не торопясь, обошла всю спальню по периметру, медленно, внимательно оглядывая картину за картиной, с наслаждением щупая золотые канделябры, роскошную дубовую мебель, шелковые портьеры… И только сейчас Никитский, так и стоящий в позе распятого, с ужасом отметил, что девушка не отбрасывает тени, не отражается в зеркале, а ее пальцы спокойно проходят сквозь пламя свечей…

– Мы возьмем у него эту комнату – даже не дом! – и довольно с него! Пусть здесь живет мой Художник. Художнику ведь место быть со своим Портретом, не так ли?

– Справедливо, госпожа! Божественно! Невероятно! Вы – сама премудрость и сама справедливость! – льстиво затараторили прислужники, ловя на лету белые ручки девушки и целуя их.

– А куда денем эту тварь? Да еще белобрысая вобла мне лично не нравится, мяу!

– А выводок его куда, кар-р-р?!

– А туда, куда хотел сам этот человечек! – торжественно воскликнула девушка и, подойдя к Никитскому, потрепала его по щеке ручкой, притом что от щеки пошел дым и на коже тут же вздулось несколько красных ожогов. - В портрет! Он же так мечтал увидеть свою семью увековеченной в портрете, а-ха-ха-ха!