Розовый Дождь

– Отец? Папа? – прошептал Люк, механически раскрыв объятия, но также широко открыв и свои удивленные глаза. – Отец, которого отравили белобрысые феи? Отец, который едва не поразил насмерть Триединую Премудрость? Отец, у которого были светящиеся доспехи? – Люк готов был разрыдаться от разочарования! – Азаил!!!!!!!!!!!!! Старый врун и обманщик!!!!!!!!!!!!!

– Ну, приврал–сссс маленечько, хе–хе–сссс… – подленько захихикал Азаил. – Но в общшщ–щ–щ–щ–щем, все верно–ссс, с–с–с–с–смотря с–с–с–с–с какой с–с–с–с–стороны вз–з–з–з–глянуть–сссс…

Но смешной непропорциональный человечек, казалось, ничего не замечал. Он просто рыдал на груди у Люка вместе со Зверятами, да так заразительно, что даже Хрофт не выдержал и пустил скупую карличью слезу.

– Отец…. – прошептал Люк. – Отец… Вот ты какой, оказывается… – Люк сильным движением отстранил его от груди и, стиснув сильными ручищами хрупкие плечи отца, внимательно вглядывался в его лицо, что–то напряженно ища в нем.

– Создатель! Но ведь ни одной моей черты! У меня нос немножко приплюснутый, пуговкой, а у тебя – длинный, словно птичий клюв, у меня волосы золотистые, а у тебя – льняные, у меня фигура стройная, а у тебя – нескладная… Да и уши у тебя оттопыренные немного, а у меня…

На каждое утверждение Люка Роланд быстро кивал головой в знак согласия, но ничего не мог ответить, так как слезы душили его.

– А глаза, а глаза, а глаза, мастер Люк, глаза–то у вас – одинаковые, р–р–р–р–а–в–в–в–в–в! – гавкнул Щенок и завилял плюшевым хвостом.

– И точно! Глаза–то, глаза, мяу! – вставил Котенок. – Одно и то же выражение! Неотмирное какое–то, мечтательное, детское почти!

И верно. Люк взглянул в небесно голубые глаза своего отца – и увидел в них самого себя…

Наконец, Роланд кое–как успокоился.

– Я… я… я… потому плакал, сынок, что ты мне как раз и напомнил твою мать. Когда я ее вспоминаю, я всегда плачу, ведь она умерла на моих, вот этих вот, руках… – Принц затряс перед носом Люка руками, словно вот–вот из воздуха материализуется на них умирающая Лили. – Тебя уже унес тогда Азаил, а я остался с ней… Она умерла тихо так, спокойно, как уснула… Дай Создатель всякому такую спокойную смерть! Смерть, сынок, это тоже – дар Создателя человеку, да и не только человеку – всем тварям. Феи, и Стелла прежде всего, не понимали этого… Они, понимаешь, думали, что вечность – это благо, что человек должен жить вечно, а не понимали одного… Мир этот не создан для вечности, не создан, а потому смерть – великое благо и для нас всех, и для Лили…

Люк, да и все остальные, удивленно уставились на Роланда – как–то необычно было услышать такие умные слова от этого нескладного, на вид слабоумного человека.

– Расскажи мне о ней! – вдруг тихо сказал Люк, присаживаясь на мягкий известковый пол пещеры. – Какая она была… И почему она умерла… И…

– …Она была хорошей! Знаешь, сынок, я и сам не знаю, кого я больше люблю – мою Прекрасную Фею или Лили. Иногда мне кажется, что это две сестры или вообще одна женщина. Они были так похожи – очень уж любили командовать и думать, что только они знают, как все надо делать. Наверное, поэтому они обе привязались ко мне – я им никогда не перечил, на мне их неспокойные души отдыхали. Но в твоей маме было что–то особенное… Фея, она, знаешь, жила и бед не знала, как бабочка – летала с цветка на цветок, как пчелка. А вот твоя мама – Лили – у нее в душе была какая–то трагедия, рана в душе, боль… Она была как раненая лань – опасная – жуть! но – страдающая… Я это понял почти сразу, в Солнечной Башне, и мне ее было всегда как–то особенно жалко, она была как ребенок, потерявшийся ребенок, сирота, обиженная на всех и вся… Впрочем, слушай, начну по порядку! Однажды моя жена, моя Прекрасная Фея, попросила меня набрать лечебных трав в лесу и я ушел очень далеко, пока не встретил на лужайке прилипшего к старой мудрой сестре – сосне карлика Хнума…

– Хнума? Хнума?! – воскликнул внезапно Хрофт. – А он случайно не в красном кафтанчике был?

– В красном! – хором подтвердили оба Зверенка.

– Ну, дела–а–а–а–а–а! Да это ж мой троюродный прадед из Красного Клана! Редкостный был жадюга и грубиян! Снега зимой от него не допросишься, а склочник, а сквалыга был!!!

– Во–во! – подтвердили Зверята. – Грубиян он был еще тот! А что с ним сейчас?

– Да помер он лет десять назад! Отправился за драгоценными камнями на Дальний Юг, да и сгинул там… – махнул ручкой Хрофт.

– Да ну вас! – перебил их Люк. – Пускай отец рассказывает! Мне про маму хочется узнать, а вы тут про что говорите? Отец, говори, говори, не тяни!

– Так вот, встретил, я, значит, этого самого карлика, прилипшего бородой к старой доброй сестре – сосне…

Роланд от удовольствия закатил глаза – рассказывать истории было самым любимым делом в его жизни, а уж когда его окружали такие благодарные слушатели – и подавно! И начал он рассказывать ту самую историю, которую я, свидетель тех событий, и изложил в Хронике Принца и Феи (иначе называемой «Непобедимое Солнце») со слов всех участников этой драмы. Рассказывал он так захватывающе и интересно, что даже Азаил, не выдержав, украдкой подсел к их кружку и стал, затаив дыхание, слушать!

Зверята то и дело вставляли свои реплики и полностью изложили историю Феи, которая удачно дополнила рассказ Роланда. И даже Азаил не остался без дела – он рассказал и свою часть общей истории – свою встречу с Феей, свои откровения о прошлом мурин и историю падения Муравейника и бегства с малышом Люком за плечами в Полярные Пустоши. А я только и успевал тогда записывать их рассказы на запоминающий кристалл, который у меня был в кафтанчике – уж очень чудная выходила история, тем более что отчасти виною всей этой кутерьме был мой собственный сквалыга и хулиган троюродный прадед Хнум! Подумать только! Ведь если бы не он, не было бы никогда Люка на свете, а, значит, не было бы и Безликого, да тысячи разных вещей бы не произошло! Чудеса – да и только!

Удивительное было ощущение у меня в той пещере! Вокруг – катаклизмы, идет война не на жизнь, а на смерть, орды из Чернолесья опустошают землю, часть уже опустошена. А в этой сухой и темной известняковой пещере, спрятанной за завесой шумного водопада, сидели все мы и смотрели на лицо нескладного длинноносого человечка с детскими глазами и не замечали времени, которое, казалось, остановилось для нас навсегда.

Люк же сидел с открытым ртом и то и дело вздыхал, охал, а иногда взахлеб смеялся или плакал. Когда же рассказ, наконец, был окончен – было уже далеко за полночь –, он рыдал вместе с Роландом, Зверятами и мной, карликом Хрофтом.

– Одно не могу понять, пап, почему так все странно вышло? Ну, что я, помимо своей воли, стал виновником таких вот происшествий…

– А и не надо понимать! – улыбнулся Роланд, ласково глядя на сына. – Мы всего лишь фигурки на этой огромной шахматной доске. Как фигурки, мы видим только свое поле, ходим по назначенным нам маршрутам, а двигают нами совершенно другие игроки… Я знаю одно, сынок, с твоей мамой я встретился не случайно, как и родили мы тебя тоже – не случайно. Во всем этом – Промысел Создателя – и это дает нам надежду на то, что все обязательно кончится хорошо!

– И ты в это веришь?

– Я это знаю! – Роланд заговорщицки подмигнул Люку. – Создатель к нам гораздо ближе, чем тебе может показаться. И Он уж точно знает, что почем… – но тут он осекся и замолчал.

Некоторое время помолчали.

– И все–таки, – хлопнул руками по коленям Люк, – что мне–то теперь делать? Неужели Целестия погибнет из–за того, что я так не вовремя отбросил свою тень? И если само Непобедимое Солнце не может одолеть свое исчадие, то как мы-то его сможем победить?