Розовый Дождь

Между тем другие девушки сначала некоторое время наблюдали за происходящим со стороны. Потом, не выдержав, сами бросились к оленю и стали трепать его по шкурке, обнимать и целовать это действительно красивое и милое животное. А потом вдруг самая юная направилась куда–то вглубь рощи. Через пару минут она вернулась с огромной охапкой зеленой травы. То же самое сделали и другие. И вот – олень уже пировал, с огромным аппетитом поглощая мясистые сочные травяные стебли, которых, вероятно, не ел никогда в жизни. Громко чмокая и чавкая, он от удовольствия зажмуривал глаза. А крылатые девушки не могли насмотреться на своего новообретенного питомца и весело, заливисто смеялись.

– Слушайте, сестры! – вдруг сказала самая младшая, «розовая». – А ведь если мы всю эту ледяную пустыню переделаем в кокосовый сад, что же будет с этими симпатяшками? Они же вымрут! Для них эта пустыня – дом родной… – и голос ее внезапно прервался от волнения.

Но «голубая» повернулась к ней, оторвавшись, наконец, от оленя, и строгим назидательным тоном проговорила:

– Неужели ты думаешь, младшая сестра, что Их Премудрость способна уничтожить среду обитания хоть одного из мирных существ Целестии? Побойся Создателя, милочка! Так можно усомниться и в премудрости Их Священной воли, а это, знаешь…

«Розовая» побледнела и закрыла ручками свой ротик.

Но «голубая», увидев ее замешательство, смягчилась и покровительственно потрепала «розовую» по плечу:

– Не бойся, мы на тебя не донесем, малышка. Ты еще не закончила обучение, а потому имеешь право ошибаться. Как говорится, кто не ошибается, тот и не учится, – это нормально. А по поводу кокосовых садов я тебе скажу, что далеко не все Полярные Пустоши будут в кокосах. Будут и сосны, будут и дубы, будут и липы… Все будет, и все – разное. А на долю оленей останется достаточно полярной тундры – им ведь много не нужно –, зато она будет очищена от хищников и чудовищ и их уже никто и никогда не обидит! Повсюду для них будут расположены кормушки со свежим душистым сеном, так что они будут здесь как сыр в масле кататься. Мы выведем теперь эту Создателем забытую пустошь на новые, доселе невиданные рубежи. Понимаешь теперь, сестренка?

– Понимаю… – тихо проговорила «розовая», а потом вдруг резко выкрикнула. – Да будут трижды благословенны Священные Замыслы Их Премудрости, отныне и до века!

– Да будут! – хором повторили две другие девушки, и громко и весело засмеялись.

А юноша смотрел на все происходящее здесь, широко открыв рот, и ничего не понимал. «Их Премудрость», «Священные Принципы», «Целестия», «кокосы»… – совершенно незнакомые слова, незнакомые понятия, которые заботливо переводило для него запущенное заклинание, но о смысле которых он совершенно не догадывался.

А потом ему вдруг стало не по себе. Голова закружилась, его затошнило, перед глазами все поплыло. Все эти лужайки, деревья, крылатые девушки, странные слова, смех… – все это было таким чуждым, таким новым, так не вписывалось в устоявшиеся границы его мира, еще недавно казавшегося таким опостылевшим, таким скучным, что его голова просто не в силах была все это принять и…

Юноша вдруг резко вскочил во весь рост. Быстро нацепив лыжи, он бросился бежать без оглядки из этого странного и страшного места, волоча за собой так и оставшиеся пустыми сани. Собаки же, грустно вздохнув, уныло поплелись за ним следом.

5.

– Чую, чую, чую зас–с–с–с–саду, да–ссс! Белорыс–с–с–с–сые с–с–с–с–совс–с–с–сем рядом, да–ссс! – с громким чавканьем поглощая сырое кровавое мясо, сипел Азаил, злобно сверкая при этом своими белесыми насекомьими глазами. – Ты ничего не видел на охоте, с–с–с–сынок?

Слово «сынок» вывело юношу из какой–то розовой задумчивости. Он сидел за простым тесаным деревянным столом рядом с насекомообразным чудовищем и держал в руках деревянную ложку. Ее, впрочем, он так ни разу и не опустил в миску с супом, который успел уже порядком остыть.

За окном – полярная ночь, пронзительно и злобно, как голодный дикий зверь, завывала вьюга, но в их домике было жарко натоплено. Единственную комнату его освещали четыре глиняных плошки, чадно горевших на оленьем жиру. Светили они себе под нос, а потому все внутреннее пространство хижины тонуло в бархатной полутьме.

«Сынком» Азаил называл его крайне редко: либо когда был особенно доволен успехами юноши, либо когда хотел получить от него что–то такое, чего не мог добиться силой. Поскольку особенных успехов у ученика мага давно не наблюдалось, то это обращение Азаила показалось ему подозрительным. И он в очередной раз мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность: если бы не тщательно сделанные им после удачных охот запасы, подозрения Учителя быстро перешли бы в нечто гораздо более серьезное.

– Нет, Учитель, ничего не видел, все как обычно. Только вот оленя трудно стало доставать. Может, снеги опять вернулись к нам, ведь медведи да волки столько не переедят, – «честно соврал» Азаилу юноша, что, надо сказать, ему всегда удивительно легко удавалось.

Почему–то ему не хотелось говорить Учителю о таинственных вспышках за горизонтом, о странных деревьях и, особенно, о красивых крылатых девушках – ведь они так идеально походили на «белобрысых летуний», о которых часто говорил Азаил, а потому реакция его могла быть только одна: «немедленно убиратьс–с–с–с–с–ся отс–с–с–с–с–с–сюда, да–сссс, немедленно–сссс». А именно этого больше всего на свете и боялся юноша – ему уже через пару часов после такого смешно, наверное, выглядевшего со стороны панического бегства так захотелось еще и еще понаблюдать за ними, послушать их беззаботный звонкий смех и разговоры, снова вдохнуть приторно сладкие чарующие запахи волшебной рощи.

Вот уже раз десять после того памятного посещения таинственного места он бывал там, всякий раз наблюдая за девушками из укромного места и всякий раз с большим сожалением уходил, чувствуя, что так и не насытился этим прекрасным зрелищем. Была б его воля, он остался бы там навеки!

Уходя, он всегда мечтал только о двух вещах: чтобы Азаил, обладающий поистине нечеловеческой интуицией не догадался о его походах, а вторая – чтобы ему хотя бы раз представился случай поговорить с одной из девушек, особенно с той, «розовой» незнакомкой.

– С–с–с–с–мотри, Люк–с–с–с–с, – подозрительно сверля его своими холодными насекомьими глазами, прошипел Азаил. – Ес–с–с–с–сли увидиш–ш–ш–ш–ш–шь белобры–с–с–с–с–сых, немедленно ко мне – будем с–с–с–с–с–сматывать удочки–сссссс, понял, да–сссс? – и тонкая паучья лапа с острым черным когтем стремительно сдавила шею юноши, как тугое лассо. Люку стало не хватать воздуха, и он захрипел. Но в тот же момент Учитель ослабил хватку.

– А–а–а, п–п–п–очему, дядь Азаил, а? Что в них такого опасного, что даже ты, кому и десяток снегов нипочем, их боишься? – сделав намеренно невинное, как у ребенка, лицо, спросил юноша, втайне пытаясь получить хотя бы косвенное подтверждение тому, что страхи Учителя носят болезненный, надуманный характер. Ему так хотелось верить, что эти прекрасные существа – добрые и милые, а Азаил все выдумывает про них из–за какой–то затаенной обиды, которые они когда–то, в далеком прошлом, нанесли ему.

– Ш–ш–ш–ш–ш–ш–ш! Я – боюс–с–с–с–с–ь?! – зашипел на всю комнату Азаил и прыгнул, как сущий паук, с места прямо через весь стол, к Люку. – Я? Я? Я–ссс?! Аз–з–з–з–з–заил Премудрый, Аз–з–з–з–з–заил Бес–с–с–с–с–с–с–траш–ш–ш–ш–шный! Да я, щ–щ–щ–щ–щ–щенок, один с–с–с–с–с–спалю с–с–с–с–с–с с–с–с–с–с–отню белобры–с–с–с–с–сых! – он воинственно ощерил свои острые отвратительные жвалы, длинные когтистые лапы угрожающе потянулись к лицу юноши. Тот, впрочем, как ни в чем не бывало принялся поглощать суп, не обращая на чудовище никакого внимания.