Посредник

Теперь я понимаю.

Но предательство Антонио не так глубоко, как предательство Данте. Именно с Данте я не смогу сталкиваться на работе каждый день. Мое разбитое сердце не выдержит. Не сейчас, не после того, что мы разделили. Мне нужно оставить эту жизнь позади, как бы сильно я ее ни любила.

Данте долго смотрит на меня, но ничего не говорит. Он поворачивается и поднимается по лестнице, направляясь обратно в свою спальню. Я загружаю на iPad игру для Анжелики, а затем иду в свою спальню, чтобы продолжить собирать вещи.

Кулон, который Данте подарил мне на Рождество и который я оставила внизу на журнальном столике, лежит на моей подушке.

Стараясь не обращать на него внимания, я запихиваю одежду в вещевой мешок. Но как бы я ни старалась, мой взгляд постоянно возвращается к нему.

Это прекрасное украшение ― изящное, неброское и красивое. Человек, заказавший его, знает меня. Я назвалась Воробьем, потому что это маленькая, незаметная птичка, и именно такой я себя считала.

Но воробей Данте не такой. Он сверкает золотом, сидя в кольце из бриллиантов, желанный и бесконечно драгоценный.

На глаза наворачиваются слезы. Я провожу пальцами по кулону, а потом отдергиваю их. Никто и никогда не видел меня такой, какой видел Данте Колонна.

Но все это было основано на лжи.

Раздается звонок в дверь, и я слышу голос Лео. Он что-то говорит Данте, и Данте отвечает. Слышится приглушенный разговор, а затем входная дверь захлопывается с такой решительностью, что у меня разрывается сердце.

Он ушел.

Все кончено.

Я опускаюсь на матрас, борясь с желанием побежать за Данте, борясь с желанием простить его. В моей жизни было не так много людей, на которых я могла положиться в случае необходимости. Это точно не мои родители. Я заботилась о них больше, чем они обо мне. Родители Лучии на какое-то время стали моей опорой, но они умерли, когда я больше всего в них нуждалась. Всю школу Лучия была моей лучшей подругой, но после их смерти она сбежала из Венеции и не общалась со мной два года.

Данте был единственным человеком, который поддерживал меня с того самого дня, как я его встретила. Он был абсолютно непоколебимой скалой, всегда на моей стороне. Когда мне было плохо, он приносил мне кофе и заставлял принимать таблетки от мигрени. Когда я нервничала перед своим первым заданием, он приехал, чтобы быть рядом, и так сильно меня разозлил, что я забыла о страхе.

Но это длится гораздо дольше, чем последние несколько месяцев. Каждый раз, когда я нуждалась в нем за последние десять лет, он был рядом, с сарказмом и поддержкой. Он мог бы вернуться в Рим после смерти Роберто, но остался в Венеции. Я никогда не забуду, как он впервые присмотрел для меня за Анжеликой. Ей было шесть месяцев, у нее прорезался первый зубик, и она плакала. Клянусь Богом, она плакала тридцать часов подряд. Она засыпала минут на десять, а потом просыпалась с криком, ее крошечное личико было красным и сморщенным. Она все плакала и плакала, а я ничего не могла сделать. Я держала ее на руках, кормила, переодевала ― казалось, ничего не помогало.

Потом у меня начался приступ мигрени.

Я так и не поняла, как Данте узнал о происходящем, но, когда я уже была готова потерять сознание, он постучал в мою дверь и сказал:

― Тебе нужно отдохнуть. Я ненадолго заберу ее.

Я разрывалась между благодарностью и сомнениями.

― Ты хоть знаешь, как обращаться с ребенком?

― Ты разобралась, ― пожал он плечами, доставая Анжелику из кроватки своими большие руки. ― Я тоже смогу. ― Он посмотрел на меня, выражение его лица было серьезным. ― Я буду беречь ее, Валентина. Я обещаю.

Я ожидала, что это будет катастрофа. Я была уверена, что он вернется меньше, чем через час, измотанный и на пределе сил. Но я не спала больше часа за раз уже больше недели и почти бредила от недостатка сна. Голова раскалывалась, мигрень была настолько сильной, что я едва могла держать глаза открытыми, и мне некого было попросить о помощи.

― Ты должен писать мне каждый час, ― сказала я. ― Мне нужно знать, что с ней все в порядке.

― Буду.

Катастрофы не произошло. Смс приходили как по часам. Фотографии Анжелики в парке. Фотографии, на которых она хихикает над стаей голубей на площади Сан-Марко. Фотографии, на которых она, завернутая в одеяло, спит на руках у Данте.

Я проспала двенадцать часов, а потом попросила его привезти мою дочь. Когда он вернулся с Анжеликой, она была в новом платье, в чистом подгузнике, и от нее пахло смесью ребенка и мыла. ― До встречи, patatina^[11], ― сказал Данте, подув в ее крошечную ладошку, отчего она захихикала.

― Ты хорошо с ней ладишь, ― удивленно заметила я.

― Она ― моя семья, ― ответил он. ― И ты тоже. Если тебе понадобится помощь, Валентина, позвони мне. Я с удовольствием присмотрю за ней, пока ты будешь спать.

Мы всегда ссорились. Данте может быть слишком заботливым, а мне нравится моя независимость. Но я никогда не сомневалась, что он любит Анжелику как собственную дочь. И я никогда, никогда не сомневалась, что он будет рядом, если он мне понадобится.

Вот почему так трудно уйти и так заманчиво продолжить полагаться на него. Забыть о его лжи и притвориться, что ничего не было.

Я люблю Данте, и он тоже любит меня. Но я не могу быть с человеком, который не готов говорить мне правду. Я не могу оставить все как есть. Немного лжи здесь или немного вранья там ― и я не успею оглянуться, как перестану быть партнером Данте. Я стану его золотым воробьем, которого лелеют и оберегают, но держат в клетке.

Лео поднимается по лестнице.

― Итак, ты уходишь, ― говорит он с озабоченным выражением лица. ― Почему бы не создать мне еще больше проблем с охраной?

Его тон легкий и дразнящий, но от его слов у меня внутри рушится плотина. Слезы переходят в глубокие рыдания, которые сотрясают мое тело.

― Валентина, ― встревоженно произносит Лео. Начальнику охраны сорок один год, так что он наверняка уже имел дело с плачущими женщинами, но по выражению его лица видно, что он понятия не имеет, что со мной делать. ― Иди сюда.

Он заключает меня в свои объятия.

― Ты потрясающая, ― говорит он. ― Данте говорил тебе об этом? Потому что это так. Я уже работал на семью, когда мы брали Падую, и это было кровавое месиво. Но Бергамо? ― В его тоне звучит восхищение. ― Мы захватили Бергамо не пролив ни капли крови, без единого сражения. Все благодаря тебе.

Он похлопывает меня по спине, пока слезы неудержимо катятся по моим щекам.

― Все будет хорошо, ― говорит он.

Я позволяю себе поплакать минуты три. Не больше. Затем я вытираю глаза и беру себя в руки. Я не могу позволить себе роскошь предаваться унынию. Мне нужно заботиться о дочери.

― Извини за это, ― бормочу я. ― Я испачкала тушью твою рубашку.

― Ничего страшного. ― Лео одаривает меня улыбкой. ― Может, твоя милая подружка Роза сошьет мне новую.

Антонио и Лучия собираются пожениться. Лео хочет пригласить Розу на свидание. Это просто напоминание о том, что жизнь продолжается, неуклонно и неумолимо.

И все же я чувствую себя разбитой.

Кажется, что братьям Колонна суждено причинять мне боль.

Роберто сломал мне кости и отправил в больницу…

А Данте только что разбил мне сердце.

Почему-то мне кажется, что это еще хуже.

Глава 31

Данте

Я вынужден уйти, потому что не могу смотреть, как Валентина и Анжелика выносят свои вещи из моего дома. У меня нет на это сил, мне не хватит выдержки. Если я останусь, если я задержусь, я не уверен, что не попытаюсь остановить их. Я не доверяю себе, что не стану умолять их остаться.