Страница 27 из 67
Этими пузырями они время от времени хлопали по губам или ушам лиц, стоящих подле них, значение каковых действий я сначала не понимал. По-видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные содержат всегда в числе прислуги одного так называемого e+./ +li(* (по-туземномуК/^АЙМЕНОЛЕ) и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина в его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улице — сбивать с ног прохожих или самому очутиться в канаве".
3. Рассказывает Фревиль
Я потратил все утро на то, чтобы разыскать Армана!
Он определенно скрывался.
Меня удивляет, что у многих людей существует весьма стойкое представление о структуре Отдела как о строго детерминированной системе, легко управляемой во всех звеньях и на всех уровнях. На самом же деле можно придумать все что угодно — даже превратить Академию наук в Департамент науки, по-прежнему руководитель лаборатории не будет знать о судьбе подписанных им к печати работ, а своего собственного сотрудника ему по-прежнему придется разыскивать часами…
В конце концов Арман все же появился у меня. Ну и что?
Удалось ли мне узнать у него что-либо новое? Он молчал. А если и говорил — в его словах был нуль информации. Я потребовал, чтобы он принес мне ту работу, которая стояла в плане под номером семь; я не выговаривал ему — просто сказал: хочу познакомиться с этой работой. Арман обещал, но мне ясно было — он не станет спешить.
Да, так-то вот… Я уж даже, под конец разговора, пожаловался Арману, так я был расстроен, — ему же и пожаловался, на то, что меня совершенно подавляет моя должность, я хотел бы переложить ее на вполне надежного человека, которому я мог бы довериться, тогда бы мне удалось, наконец, вернуться к науке… Тут я заметил, как у Армана порозовели щеки; я остановил себя, мне вдруг пришло в голову, что Арман мог принять мою нечаянную жалобу за деловое обещание; я застыдился этого своего соображения, однако все же поспешил повернуть разговор:
— Мне, знаете ли, открылись в последние годы две весьма важные истины. Вот истина «а»: в рабочее время невозможно что-либо сделать, все часы и все силы уходят на выполнение ролевых функций. Истина «б»: в Отделе вообще нет возможности сосредоточиться; чтобы по-настоящему заняться теорией, приходится уезжать куда-нибудь, хотя бы и ненадолго, иного выхода нет!
Я говорил искренно; Арман кивал, однако мне показалось, что он думает о другом…
Быстро смяв разговор, я отослал Армана по какому-то незначительному делу.
Затем я имел беседу с Берто, который зашел проститься.
Признаюсь, я был удивлен. Я полагал, что он уже улетел. Он, повидимому, так и понял то выражение лица, с которым я его встретил.
Во всяком случае, он попытался объяснить свою задержку. Он сказал — в очень неясных выражениях, правда, — что хотел вот, видите ли, попрощаться со мной, поговорить на прощание и тому подобное. Само собой разумеется, я пытался, как мог, замять свою оплошность и всячески старался показать, что всегда, когда улыбаюсь, лицо мое имеет удивленное выражение. В бессмысленной вежливой суете мы потеряли около часу. Должно быть, я сам (из-за удивления в первую минуту) был виноват в том, что он не рассказал нечто важное, из-за чего пропустил вчерашний рейс межпланетной ракеты… Я умирал от любопытства, но не мог же я заявить ему — давайте-ка выкладывайте, какого черта вы тут торчите лишний день, зачем я вам понадобился, в чем дело, и вообще — почему все-таки вы уезжаете…
После ухода Берто я спешно проглотил успокоительную таблетку.
Арман что-то скрывает, и Берто о чем-то умалчивает… Не может быть, чтобы тут не оказалось какойнибудь связи, хотя бы и косвенной.
В середине дня я был удостоен звонка Высокого Начальствамне напоминали о поездке на ферму. Еще и это! Я, разумеется, поддакивал, но твердо решил, что при следующем напоминании откажусь наотрез.
Затем произошли события, которые я, кажется, нечаянно вызвал утренним своим разговором с Арманом.
У меня в кабинете бесцеремонно появилась жена Армана, одна из тех женщин, которые говорят без остановки.
— Ах, вы еще не ушли обедать? А я как раз решила зайти за Арманом… А может, вы пообедаете с нами?..
Очень похоже было, что Арман передал ей наш разговор.
Я принял приглашение…
Когда хозяйка стала заваривать чай, — при этом она попрежнему не умолкала ни на минуту, что заставляло меня волноваться за качество чая, — я счел удобным переместиться в кресло.
Рядом с креслом была полка, на которой располагался семейный альбом. Движимый вежливостью, я дал понять хозяевам, будто альбом меня заинтересовал, даже рукой провел по его обложке. Кстати, пыли (лунной) на нем не было, это могло говорить не только об аккуратности хозяйки, но и о том, что им часто пользуются.
Я знаю, это прозвучит неправдоподобно, однако жена Армана и в самом деле выговорилась, наконец, и умолкла на минуту. Возникшая пауза, разумеется, всем нам тут же показалась совершенно неестественной; и хозяева прибегли к единственному, простому и столь старому выходу из положения: раскрыли передо мной семейный альбом.
Думаю, фотография многим обязана семейным альбомам, а семейные альбомы, в свою очередь, — обычаю ходить в гости.
Жена Армана, переведя дыхание, вступила снова, она была неутомима; я не слушал ее. К тому же, ну как я мог поверить, что маленький солыш на пожелтевшем снимке — это она, жена Армана?
Невероятно. Потом мы добрались до фотографий последнего времени…
Представьте себе снимок: на фоне зелени и какого-то строения определенно сельскохозяйственного типа сидят, щурясь (по-видимому, на свет), мои Клер, Берто и Арман…
Ревность!
Я ревновал Клер.
Какие только сцены ни промелькнули за секунду в моем воображении! Сначала я приревновал ее к Арману. Затем решил, что, может, любовь к моей Клер явилась причиной поспешного отъезда романтически настроенного Берто…
Чай заварился наконец: меня вернули к действительности.
Попросив разрешения у хозяйки, я запил чаем таблетку от головной боли и сидел, безучастный ко всему, покорно внимая монологу жены Армана.
— Начальник вы или не начальник? — вопрошала она меня. Почему вы им не запретите отлынивать от работы? Уезжают никто не знает куда! Вот в этот раз: только вы в командировку — они сразу исчезли. На два дня! Видели вы эту фотографию? Еще и фотографии привозят, стыд!
Тут я очнулся: это было важно — значит, снимок сделан-таки в нынешний их выезд. За которым последовало заявление Берто?..
— А я здесь остаюсь одна с ребенком! — продолжала жена Армана. — Чем они там занимаются — неизвестно. Хотела бы я знать, с кем еще они ездили!
Я удивленно посмотрел на нее.
— Как же! — пояснила она. — Кто-то ведь снимал их?
Действительно…
— Да, хотела бы я знать, кто там был четвертый! Четвертая, то есть…
Назревал семейный скандал. Я торопливо допивал чай. Арман оправдывался:
— Я уезжаю, чтобы поработать! Вот как раз сегодня мы говорили о том, что в Отделе невозможно сосредоточиться…
Нужно было срочно уходить.
— Ну, к этой Клер я его не ревную, — говорила жена Армана, провожая меня. — С Клер у него ничего нет, я точно знаю. Но вот кто там был еще?
Я едва вырвался от энергичной женщины…
Возвращаться в лабораторию мне совсем не хотелось.