Страница 28 из 67
Я боялся встретить там Клер.
Но именно с ней я и столкнулся, едва выйдя из квартиры Армана.
— Я живу рядом, — сказала она мне спокойно. Это было приглашение. И я, — потрясенный, разбитый, деморализованный, — к удивлению своему, пошел за ней…
Надеюсь, без каких-либо дополнительных мотивировок вы поймете меня, если я не буду много рассказывать о том вечере…
Но, собственно, что рассказывать?
У Клер оказались музыкальные записи, мы слушали их и молчали.
Сколько часов мы промолчали тогда?.. Потом Клер спросила:
— Ты останешься?
Она стояла у окна, спиной ко мне, это была первая фраза с той минуты, когда мы вошли к ней, голос у нее звучал тихо и ровно:
— Ты останешься?
— Нет.
Она вышла проводить меня. Не стоило ей это делать, но она пошла.
Вдруг она протянула мне пачку прекрасного табаку.
Зачем? Я никогда не курил и наверняка не буду.
— Пусть лежит у тебя… Мне так хочется. Будешь помнить, что это у тебя от Клер. И, знаешь… спасибо тебе. Спасибо, что это было вот так…
И исчезла. Я остался один — с пачкой табаку в руке.
4. Рассказывает Юрков
Проснувшись, я первым делом поднял аварийную ширму и отправился проведать 77-48А.
— Зачем ты приходил вчера?
Долго, секунды три-четыре, не было ответа, затем он отреагировал:
— В какое время?
— Зачем ты приходил вчера к двери моей комнаты между 23.00 и 23.30? — уточнил я.
Снова пауза; он, видимо, силился сообразить что-то там в своих жестяных коробках; и ответ:
— Не приходил.
Я позвал Надежду.
— Послушай, Надя, он утверждает, будто и не пытался вчера вломиться к нам.
— Врет? — предположила Надежда. Она казалась невыспавшейся. Эти фокусы новичка действовали ей на нервы. — Или… Или под его номером действовал другой робот?
— А ну-ка, — сказал я, — где ты был вчера между 23.00 и 23.30?
Пауза. Эти его замедленные ответы не слишком хорошо рекомендовали новую модель Фревиля. Мы ждали. Однако на сей раз можно было ждать до бесконечности — ответа так и не последовало.
Я повторил. С тем же успехом. Что-то в нем не срабатывало.
Пришлось проверить его на контрольном вопросе.
— Пять, девять, — начала ряд Надежда, — семь, одиннадцать, девять, тринадцать, одиннадцать…
— Семнадцать, пятнадцать, девятнадцать, семнадцать, двадцать один, девятнадцать, двадцать три, — сразу откликнулся загадочный новичок. — Перемешаны два ряда нечетных чисел.
Да, он был, в принципе, исправен. В чем же дело?
— Надя, ты вчера — когда разговаривала по внутренней связи — правильно набрала номер?
— Безусловно.
— Уверена?
— Я набрала 77-48А и уверена в этом.
— Если мы набирали его номер — значит, мы разговаривали с ним. Следовательно, у двери был он.
Надя вздохнула:
— Юрков! Хоть старых наших можно не бояться…
— Я верю нашим старым.
Еще один вопрос я попытался задать новичку.
— Вот что, — сказал я ему, — расскажи нам свое важное сообщение. Помнишь, ты вчера приходил с важным сообщением.
Я специально поставил ему прямой вопрос и теперь ждал реакции.
Бесполезно.
— И что теперь я должна с ним делать?
Я пожал плечами. В самом деле, что? Если бы я знал, в чем дело!
— Пусть работает, — решил я в конце концов. — А там посмотрим на его поведение.
Надя отвела новичка в отсек, где занимались расчетами наши старые автоматы. Он подключился к работе.
Мы подождали немного, посмотрели его ленту — он довольно быстро обучался, результаты решения задачи на ленте были правильными, и это нас успокоило. Отношения между роботами также не внушали опасений.
Уходя, я еще раз глянул на роботов. Мне пришло в голову, что Фревиль довольно далеко забрался со своими идеями… Я подумал — да ведь он как бы закладывает в роботов гены человеческие. Ну, разумеется, не гены; биотоки, разумеется, импульсы, волны, что там еще, ритмы, стереотипы, всякое разное, что дает схему поведения человека, переписывает Фревиль с оригинала на магнитную или еще какую-то память робота… А по существу — именно это Фревиль делает: да, как бы закладывает в роботов человеческие гены и воспроизводит людей, черты людские — в металле и синтетике…
Мы занялись своими делами.
Все эти расчеты — старые и новые — часть экспериментальной проверки моих теоретических моделей, изза чего я сюда и перебрался года два назад. Мне требовались эмпирические данные, я попросил направить меня в какую-нибудь из лунных лабораторий космической погоды, думал, что попаду в знакомое со студенческих лет Море Москвы; где-то решили мою судьбу, и я оказался на интернациональной Станции. Экспериментальная часть, как я и ждал, была тяжким для меня этапом работы, неблагодарным и нудным, по сравнению с ним то время, когда я играл в «чистого» теоретика, казалось сплошным праздником (на самом деле, хрен редьки не слаще; простонапросто начиналась обыкновенная ностальгия).
Итак, мы разбрелись.
А когда заглянули в отсек (примерно через час), — наш новенький 77-48А валялся на полу с выбитыми предохранителями.
Теперь уж мне пришлось дать согласие на «жучки».
Надежда, понятное дело, усмехнулась. С помощью витализера мы — уже привычная штука! — запустили новичка и снова послали его работать. На этот раз — с наглухо закороченными предохранителями.
Я отправился на совещание. Грустное совещание…
Мне пришлось сказать — я вынужден был это сделать, — что график ввода роботов серии «А» не выполняется.
И я получил, конечно, полную дозу поучений и наказов…
Известно, как относятся экспериментаторы к теоретикам.
Обычно они просто не подпускают нас к своим железкам. Тут, впрочем, есть резон — сколько я ни помню визитов нашего брата на экспериментальные установки, кончалось это, как правило, тем, что кто-то из нас нажимал не на ту кнопку, и из установки валил дым.
Но корень, конечно, в другом. Теоретики испокон веков считают экспериментаторов тупыми эмпириками, а экспериментаторы отвечают снисходительным отношением к теории, как занятию для одаренных лентяев. Разумеется, подобно всякому другому антагонизму такого уровня, это переносится на личности… И мне, влезшему со своим теоретическим, извините, лицом в экспериментальный (калашный) ряд, предстояло испить до дна горькую чашу.
К моему возвращению 77-48А принялся за новые фокусы. Надя рассказала мне, что вывела его из рабочего отсека после того, как он стал печатать на своей ленте совершенно невероятные вещи.
— Я оставила его там всего на какие-нибудь тридцать минут! Прихожу — все работают нормально, а этот…
Мы попытались найти с ним общий язык.
— Что с тобой случилось? — спросил я. — Ты исправен?
— Исправен. Исправен. Девяносто! Икс-ноль. Если является соответственно первым или последним из. Сто! Интегральных узлов. — Он говорил все быстрее, набирая скорость. — Тогда как для формул Бесселя и Стирлинга икс-ноль является. Сто десять! Средним или одним из средних интерполяционных узлов. Сто двадцать!..
— Рехнулся, — сказала Надя.
— Рехнулся — повернулся — запнулся — качнулся, — отвечал ей робот на пределе скоростей. — Окунулся. Проснулся.
— Замолчи! — приказал я.
— Замолчи-замолчи, — скороговоркой выпалил робот, но потом исполнил команду.
Надо было, по крайней мере, воспользоваться тишиной. Мне предстояло принять решение. Какое?
Ну, хорошо, Фревиль копирует психику своих роботов с собственных сотрудников. Может быть, у него в лаборатории появился сумасшедший?
Я предложил послать поздравительную телеграмму Фревилю.
— Лучше отправь рекламацию! — заявила Надя. — Это безобразие — поставлять нам таких придурков.
— Не будем торопиться. Мы можем повредить репутацию Фревиля.
— Юрков, ты совсем со мной не считаешься!
— Знаешь, Надежда, — решил я, — работа сегодня не идет, на совещании мне нотацию прочли, настроение плохое, — пойдем домой!