Птичка в клетке

Юноша же во сне не посмел позвать товарища, опустил голову и закусил губу. Он не был предателем, но он был виновен и заслужил осуждение: Химйамакиль не поступил бы так, как Нэльдор…

***

Время близилось к утру, когда Эвег закончил осмотр пленников в подземелье. Умаиа был все еще зол на Химйамакиля, хотя именно этот эльф доставил ему больше всего удовольствия в эту ночь, и целитель, поднимаясь на верхние этажи цитадели, строил планы мести и развлечения на будущее.

Пока же, окутанный еще темными предрассветными сумерками, Эвег постучал в комнату Ларкатала и Кириона. Разумеется, умаиа мог войти и сам, но он хотел сохранить иллюзию того, что «гости» и правда могут решать, пускать или не пускать к себе.

***

Кирион поднялся на стук и открыл дверь. На пороге стоял атан с сумкой целителя. Ларкатал, уснувший ближе к рассвету, резко вскочил, приняв стук за знак опасности и только затем осознал, где он и что с ним.

Как решили эльфы, вошедший был человеком, что служит Саурону; вскоре Смертный сам объявил об этом без тени стыда, а после пытался уверять, что пришел лечить Ларкатала по просьбе Линаэвэн.

— Не знай я достоверно, кто тебя послал, я мог бы и поверить, — холодно произнес нолдо, помнивший, что Саурон говорил за ужином, что пришлет целителя. — Я не приму твоего лечения. — Он согласился на многое ради Кириона, но уступать ради своего облегчения и удобства, принимая подачку, воин не желал.

Эвег не стал спорить, развернулся и вышел, чтобы спустя четверть часа вернуться вместе с Маироном. Дождавшись, когда дверь откроют, явно раздраженный Волк резко вошел внутрь и мрачно посмотрел на Ларкатала.

— Что за мальчишество? Почему ты отказываешься от лечения? Никак не ожидал от тебя такого!

«Конечно, Эвегу велели — он не мог просто согласиться с отказом и уйти», — подумал Лареатал, а вслух ответил:

— А чего ты от меня ожидал? Если я принимаю что либо от тебя, то не ради моего удобства. — Ларкатал не договорил, что делает это «ради Кириона», но тинда все понял сам, и опустил глаза.

— Ты знал еще вечером, что к тебе придет целитель, и не возражал, а теперь вдруг что-то в тебе взыграло? — насмешливо спросил Волк. — Или просто хочешь Кириона лишний раз ткнуть носом, что он виной всему, что ты делаешь? — Волк надеялся, что ударил по обоим. — Кстати, тебе неплохо бы извиниться перед Эвегом за оскорбление: он и правда пришел к тебе по просьбе Линаэвэн.

— Ты же понимаешь, что на тебе никакой вины нет? — Запротестовал Ларкатал, глядя на тиндо. — Только сознательный поступок может быть виной. — Нолдо не знал, что еще можно сказать и вновь перевел внимательный взгляд на Саурона, неожиданно поняв, что именно могло бы послужить тем самым разграничением, о котором он думал… Что именно помогло бы помочь ему понять: хочет ли умаиа раскаяться и идти к Свету, но не может, или же Саурон просто жаждет Света лично для себя, как все Темные. — Я в самом деле не ответил тебе на слова о целителе, хотя и услышал, и запомнил их. Слишком уж напряженным был наш разговор, а в конце его я пришел в смятение и должен был все обдумать… И этой ночью я обдумывал то, что ты говорил мне, и решал как я должен поступить; но мое решение не связано с тем, чтобы принимать лечение от этого человека. — Ларкатал посмотрел на Эвега и подумал, что, пожалуй, человеку, в самом деле, нужно было что-то сказать… Линаэвэн наверняка была введена в заблуждение, но человек этого мог и не знать. И Ларкатал обратился к целителю: — Я готов извиниться за свои слова, если ты был честен со мной; но каких слов ты заслуживаешь по другим своим делам, смотри сам, — нолдо пристально взглянул в глаза целителя… и эльфу почудилось, что эти глаза… не глаза человека.

— Перестань, Ларкатал, — тем временем отрезал Волк: было видно, что он рассержен. — Мы все знаем, что ты здесь из жалости к Кириону, который не выдержал даже простейшего испытания. И мне порядком надоело, что ты постоянно пытаешься прикрыться тем, что ты здесь не ради себя. Ты дал обещание, и не важно, по какой причине, так что держись его; но если ты пытаешься выкручиваться, то изволь, давай называть вещи своими именами. Ты сжалился над своим жалким и слабым родичем, а не ради себя пошел ко мне. И ты достаточно горд и силен, чтобы терпеть пытки и боль от ран, не прося помощи и не принимая лечения от врага, ожидая, пока твое фэа само восстановит твое хроа. Ты ведь это имел в виду. И если ты хотел быть благородным, то стоило бы быть благородным до конца, а не ставить Кириону в вину все время свое «ты знаешь, почему я здесь». Да, мы все это знаем: потому что ты герой, а твой родич слабак. А теперь ляг и дай Эвегу сделать свое дело.

— Неблагородно согласиться с твоими словами, унижающими Кириона, — ответил нолдо, словно он и правда каждый раз не напоминал, почему он здесь. Этот эльф как и прочие, не видел за собой проступков, и это разочаровывало Маирона. — Свойства нашего тела, привычки или опыт не то, что делает нас более или менее достойными. Но раз мы говорим начистоту, то справедливо сказать, что ты держишь меня здесь только тем, что грозишь пытками моему товарищу. Ты сказал мне вчера, что слишком тесно связан со своим Владыкой и не можешь уйти, и не знаешь куда… — Ларкатал полагал, что умаиа вряд ли хотел вести этот разговор при целителе, но теперь нолдо считал, что он мог и должен был говорить, даже если при этом выдавал Саурона другим Темным. Эльф не понимал, что своими словами фактически отрезает Саурону путь к отступлению, к возвращению к свету и «сговору с эльфами». И Ларкатал продолжал свою гневную речь. — Но ты властен над тем, чтобы мучить или нет пленных в своей крепости. Ты попросил меня не оставлять тебя без Света, и я тоже попрошу в ответ: сними свою угрозу, свое условие, и обещай, что не повторишь его. Чтобы за то, что я однажды откажусь и уйду или буду молчать, или скажу то, что ты сочтешь дерзостью, или нарушу еще что-то из твоих условий, ни Кириону, ни другим моим товарищам не будет грозить кара. Это в твоей воле, ведь я по-прежнему остаюсь в плену, и у тебя есть орки и многое другое, чтобы угрожать лично мне.

Ларкатал считал, что этот выбор, который он дал Саурону, и есть возможность провести границу. Если умаиа хочет… перестать быть Сауроном, хочет идти к Свету, то он сделает этот шаг: даст свободу в тех пределах, в каких он в силах её дать. Если же Саурон хочет просто заполучить Свет себе — то откажет: ведь иначе он лишится лучшего способа удерживать и принуждать Ларкатала. Нолдо не думал, что Саурон просто не может согласиться на такие условия… при свидетелях. Эльф загадал про себя условие, потому, что ему было слишком сложно искать правду, вместо этого нолдо хотел, чтобы все было просто, чтобы сама Эа через «знаки» дала ему простой и четкий ответ — нужно ему помочь Темному вернуться к Свету или нет. И эльф не заботился ни о свободной воле умаиа, ни о возможностях разумной речи, ни даже о том насколько допустимо требовать что-либо от Саурона при других Темных. Эльф просто хотел быстрого и легкого решения, которое принимают за него.

— Ты хочешь сказать, что правда может унизить? — прорычал Волк, теряющий терпение и разозленный тем, как его подставили перед Эвегом. — Кирион слаб, и не надо это прятать за красивыми словами о привычке или опыте. Дух определяет все, и достоинство в том числе. Но ты все время пытаешься меня обмануть, пытаешься вывернуться, хотя я честен с тобой и заранее сделал для тебя все, что смог. А теперь ты хочешь вновь обмануть меня, уловкой вытянуть из меня обещание, а потом уйти и ничего мне не дать. И раз ты так решил поступить со мной, то вот и тебе мое слово: что будет с тобой, то станет и с Кирионом. И если твои раны нельзя лечить, то пусть и он разделит твою боль, — с этими словами Волк развернулся и в гневе вышел, а Эвег, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Ларкатала.