Птичка в клетке

12. Перемена мест

В подземелье день мало чем отличался от ночи. Морнахэндо не согласился бы вновь поменяться местами с Тандаполдо, но его облегчение скоро сменилось болью; вначале он терпел, потом начал стонать и стонал все чаще. Тандаполдо, что сам на том же месте молчал, пока мог выдержать, клял сквозь зубы Саурона и обращался к товарищу:

— Ты выдержишь, мы выдержим. Мы прошли ночь и Льды, и бои, а ты даже отсюда сумел вырваться.

***

Волк не имел возможности постоянно следить за всеми пленными, но зато мог выбирать моменты, когда и за кем будут наблюдать.

Так, две «опытные» пары, которым Маирон присвоил номера «первая» и «пятая», скорее всего, не сболтнут лишнего, пока отдыхают. А вот пары под пыткой могут проговориться — что и случилось с «шестой» парой, где Тандаполдо сообщил, что его друг был здесь при осаде и спасся. На первый взгляд, эта информация не казалась значимой, но была любопытной. И если над ней подумать, то она становилась куда важнее, чем могло показаться. Отряд ехал куда-то с письмом, не с письмами: значит, направлялись к одному правителю, без соправителей.

Значит, ехали не к Амон-Эреб, что и так понятно, но — тогда куда? Остаются Финдэкано, Турукано и Кирдан.

Далее, в отряде из Нарготронда был как минимум один из эльфов Артарэсто. И раз так, вряд ли это было просто дружеское послание, скорее уговор о чем-то… А везла письмо тэлэрэ из древних… что могла знать Кирдана еще по дням Похода. И к ней владыка Гаваней отнесется с большим вниманием, чем к другому гонцу. Вряд ли письма к Финдэкано и Турукано везла бы тэлэрэ — значит, отряд направлялся в Гавани.

Волк довольно улыбнулся. Эльфы задумали что-то под носом самого Повелителя Волков, и он собирался выяснить, что именно.

С этого момента не только Линаэвэн, но и Морнахэндо был на особом положении. Волк слегка нахмурился — недаром тэлэрэ сейчас выполняет то, что было предложено Морнахэндо, они словно связаны — нужно быть внимательнее к знакам. В них часто кроются подсказки. Что уготовить этим двоим, Маирон пока не знал, но скоро они сами покажут ему свои слабые места.

Волк улыбнулся, припоминая: при встрече Морнахэндо показал себя «никаким», но подобное притягивает подобное. Не удивительно, что Верный Артаресто оказался таким же «никаким», как и его Лорд. Кусочки мозаики складывались в картину.

Благодаря наблюдателям, Волк узнал и другие интересные вещи. Например, то, что Морнахэндо был слабее своих товарищей: после первого же часа растягивания начал стонать в голос. Вообще, первые стоны пленников Маирон считал очень важной вещью — большинство из тех, кто впервые попадал в плен, были уверены, что должны выдержать все, не проронив ни звука. Когда это не получалось, когда они начинали стонать и кричать, многие уже давали брешь, ощущали свою слабость, и их охватывал страх. И этим нужно было пользоваться, пока пленник не понял, что стоны, крики, слезы — это все не важно: если ты решил хранить тайны до конца, то будешь их хранить, даже срывая горло.

Так же стонать, хотя и тихо, начал пытаемый в первой паре, чьи мышцы и сухожилия болели еще после вчерашнего. А вот в четвертой паре пленник оказался достойным уважения: он также был растянут повторно, но находил в себе силы поддерживать бессильно наблюдающего товарища. Похоже, его будет не просто взять грубой силой, но что, если попробовать иначе?

Повинуясь безмолвным приказам Повелителя, в камеру Четвертой пары вошли орки и, скучая, переругиваясь меж собой, словно не замечая, что пленники живые, поменяли их местами. Теперь растянутый отдыхал в кресле, а наблюдатель оказался на стене.

Выказавшим стойкость был Ларкатал (Лагортал), наблюдателем — его друг Кирион, единственный в отряде тинда, но их имен Темные пока не знали.

***

В камеру к Морнахэндо и Тандаполдо заглянул скучающий Больдог. Орк зевнул и лениво прокомментировал:

— Вы только посмотрите: тот, кто вчера сам не выдержал, сегодня уговаривает терпеть приятеля. Чья бы корова мычала.

Тандаполдо бросил на Больдога краткий презрительный взгляд — орк, мерзкое и жалкое создание, не был достоин ответа — и нолдо продолжил ободрять Морнахэндо, не подавая вида, что его задели слова твари. Вчера сам Тандаполдо превозмогал боль, но согласился стать «гостем» Саурона… потому что не смог бы молчать дальше, стал бы стонать, быть может, плакать, что не подобает воину. Но у Саурона Тандаполдо получил причину держаться на допросе и вернулся в подземелье в уверенности, что теперь он выдержит пытки и ни на что не согласится. Вот только воину не удалось выказать стойкость теперь, когда у него была цель и причина: твари повесили вместо него Морнахэндо. Но не говорить же орку: «Поменяй нас местами, увидишь, как я буду держаться!» Раб повинуется Саурону и или не может сделать ничего, кроме того, что ему прикажет умаиа, или запомнит слова нолдо и потом использует их против пленников.

Больдог был доволен — Тандаполдо делал то, что желал Повелитель: раз голуг не опустил голову с виной, раз не стал спорить и защищаться, то, скорее всего, оттого, что и не видел своей вины. Пусть так дальше и будет: гордыня, самомнение, самопрощение — это то, что нужно было развивать в пленнике. Теперь нужно было добавить эльфу чувство собственного превосходства. Для этого подошел Фуинор.

Умаиа плавно возник в дверном проеме, глянул косо на Больдога и, покачав головой, сказал:

— Захлопнись, орк, — лишь трое из всех пленников знали, кто такой Больдог, а знай и больше, не беда, обращение Больдогу подходило. — Тандаполдо держится лучше всех прочих: он единственный, кто провисел все три часа без единого стона. Но даже этот герой лишь вещь сейчас, пока не передумает, так что оставь их, иди займись делом. Линаэвэн захотела работать на кухне, вели принести ей дров.

И оба Темных ушли.

То, что незнакомый умаиа хвалил молчание Тандаполдо, звал его героем, было поводом для гордости нолдо — один из врагов признавал его стойкость, тогда как Саурон недавно насмехался. Но внезапно в голову Тандаполдо пришла еще одна мысль: что если умаиа сейчас говорил это вовсе не ему, а Морнахэндо, чтобы задеть товарища еще больше?

…Но разве Морнахэндо вел себя неподобающе воину?

— Не слушай его, главное выдержать, и ты выдержишь, — произнес Тандаполдо и осекся, несмотря на свою выдержку. Потому что дальше лучшей поддержкой было бы сказать, что не сдержать стонов не так важно. Но сам Тандаполдо вчера согласился пойти к Саурону как раз из-за этого.

А сейчас ему оставалось только наблюдать…

Через какое-то время в их камеру снова пришел орк, и высек растянутого Морнахэндо кнутом. Слыша, как товарищ кричит, Тандаполдо рвался в ремнях, но, конечно же, освободиться не мог.

***

Стоны, и тихие, и почти срывающиеся в крики, долетали до ушей Нэльдора. Нолдо, лежа, слышал своих родичей: они были здесь все время, что он провел в ванной, за столом с Сауроном, в мягкой постели. Эльф припомнил слова Линаэвэн: другие будут рады, что его не мучили, и то, что он принял, было не наградой, а лишь возвращением малой части отнятого; только товарищи и под пыткой ничего не выдали, а он сам, отдыхая, проговорился. И может быть, их, в самом деле, не мучили, пока он не сказал о Нарготронде. Пока Саурон не видел в других ничего… полезного для себя.