Птичка в клетке

— Это твое право. Пойдем, я провожу тебя в твои покои.

Они вышли из кабинета, пошли по коридору, и тогда Волк заметил:

— В общем-то, не было и спора… мы просто повздорили… Я предложил Морнахэндо готовить для своих, Морнахэндо мне нагрубил, я рассердился и сказал, что раз так, то никто их кормить не будет, — Волк слегка сконфуженно развел руками. — Увы, мы все подвержены эмоциям, а идти на попятный мне не к лицу.

Линаэвэн опустила голову, не желая отвечать, так как могла бы ответить неверно. Ответить так, что за этот ответ расплатятся другие. Саурону было сказано нечто резкое, а в ответ на это он заставил всех пленников, схваченных им и заключенных в подземелье, страдать от голода. И теперь умаиа говорит об этом тем тоном, каким говорят о сорвавшейся с губ насмешке или другой досадной мелочи. И так, словно он никак не мог изменить своего решения.

Линаэвэн не видела эту ситуацию под другим углом: Саурон поспорил о чем-то с эльфом, эльф «нагрубил» умаиа, а потом, считая, что лучше держать товарищей голодными, чем пойти на поводу у Темных, отказался готовить для других пленников.

Линаэвэн, как и многие другие эльфы, считала, что соглашаясь исполнить любое дело, которое от пленника хотят Темные, пленник совершает Темный поступок, который обязательно будет на руку врагам. И чаще всего это было правдой, но… война с Тьмой это всегда война не только тела, но и разума и души, это борьба, которая требует постоянных раздумий и мудрости. Чтобы придти к Свету, чтобы победить Тьму, нельзя найти универсальную линию поведения, нельзя придерживаться одного решения — вместо этого нужно все время искать, как поступить правильно. Дева не видела, что добро всегда остается добром, а зло — злом, кто бы и где бы его не совершал. Но Темные знали, что эльфы, нередко боясь, что их обманут, отказывались от добрых дел и приносили зло еще большее, чем могли бы сами Темные. А главное, из-за своих страхов, из-за своей слабости и глупости, эльфы не просто совершали ошибки, а становились все омраченнее и отступали дальше от Света. И это всегда было главной целью и желанием Темных: и потому они старались извращать, а не убивать попавших в их руки.

И потому, хотя тэлэрэ долго молчала, прежде чем заговорить, Волк не торопил ее. Пусть дева все взвесит и сделает выбор. Или она выберет правильно и сделает шаг к Свету, тем самым придав игре лишь больший интерес, или она ошибется. Но ошибка не должна быть случайной, Линаэвэн должна сознательно сделать тот выбор, что поведет ее дальше от Света.

Они продолжали идти по коридору, и только возле самой двери «своей комнаты», тэлэрэ спросила:

— Если ваша… ссора продлится, ты допустишь, чтобы пленники умерли от голода, только чтобы не идти на попятный?

— Да, все вполне может закончиться именно так, — подтвердил Маирон. — И это удивляет меня: вы скорее готовы допустить гибель кого-то из сородичей от голода, чем наступить на свою гордыню и накормить их. Мне интересно узнать глубину вашей жестокости и эгоистичности.

Линавэн прикрыла глаза. Смерть от голода, долга и мучительна, и если это действительно то, что уготовил товарищам Саурон, то эльдэ было больно и страшно даже думать о таком, но ей нельзя было поддаваться чувствам, разве что плакать от бессилия. А Саурон желал, чтобы она согласилась служить… Исполнение его желания, несомненно, обернется большим злом для эльдар, что бы Саурон ни готовил: ее согласие может нанести удар по Морнахэндо, или Саурон вложит в ее руки отравленную пищу, чтобы она своими руками отдала ее родичам, или произойдет что-то еще… Тэлэрэ была уверена, что зло непременно случится, как только она согласится; то же, чем грозил Саурон, было далеко… Но родичи страдали уже сейчас. И что, если Темная тварь исполнит угрозу? Саурон достаточно жесток для этого…

— Не приписывай нам своего, Гортхаур, — с горечью и сдержанным гневом произнесла Линаэвэн. — Я принесла бы еды товарищам, если бы могла знать, что это не обернется вредом ни для Морнахэндо, ни для других, но ты, конечно, не дашь такого обещания. Тебе же лишь гордыня мешает изменить свое… — Тэлэрэ не договорила, заметив несообразность, противоречие в словах Саурона. — Если бы тебе действительно мешало то, что ты сказал Морнахэндо «тогда никто не будет их кормить», ты не предлагал бы мне отнести еду товарищам, тем более, не пытался бы добиться от меня согласия. Не знаю, что в действительности произошло между тобой и Морнахэндо, только не то, о чем ты сказал.

Дева заговорила резко и оскорбительно, но она зря думала, что Повелитель Волков не сможет поставить ее на место.

— Мне нет нужды вам что-либо приписывать, Линаэвэн. Вы жестоки там, где нет нужды, жестоки, потому что трусливы. Но вы не говорите себе честно: «Я боюсь, и потому пусть лучше другие страдают», вы уверяете себя, что все что вы делаете, вы делаете ради высоких целей, что вам бесконечно жаль, но что это вынужденная жертва… Только это неправда. Правда в том, что ты труслива и готова платить за свою слабость чужими страданиями. Но ты не только труслива, ты еще и глупа. Тебе показалось, что ты что-то прозрела во мне, бывает смешно наблюдать за тебе подобными: вы убеждены, что я лгу, и не верите ничему в моих словах, но при этом вы уверены, что сами всегда знаете, как поступить правильно, и мне нравится это. Из трусости и глупости вы совершаете чудовищные вещи, но потом, когда уже ничего не исправить, вам открывается правда… И вы оказываетесь раздавленными ею. Наблюдать за вами в такие моменты приятно и смешно.

Едва Волк закончил, как Линаэвэн, молча развернулась и ушла в свою комнату: гордо, высокомерно. Волк с усмешкой смотрел ей в спину. Придет время, и он раздавит эту тэлэрэ (в том, что время придет, и Линаэвэн не задержится, как его гостья, Волк уже не сомневался), и из гордой и самоуверенной она станет дрожащей, слабой, напуганной. Она будет бояться решиться на что-либо еще больше чем сейчас, и, быть может, тогда он ее даже отпустит — учитывая ее высокое положение среди своих, Линаэвэн принесет немало пользы Северу.

Но пока Волк закрыл за девой дверь и отправился по своим делам.

Скоро тэлэрэ должны были принести все, что нужно для шитья по ткани, но стража у дверей теперь не позволит деве выйти наружу.

***

В крепости давно наступило утро и уже многое успело произойти, но Нэльдор, измученный тяжелой дорогой и переживаниями, продолжал крепко спать в мягкой постели.

Через какое-то время в комнату нолдо заглянул орк, увидел, что «гость» спит и осторожно, чтобы не потревожить, внес и положил рядом с эльфом окровавленную рубаху.

Так и случилось, что первое, что, проснувшись, увидел Нэльдор, была окровавленная ткань. Какое-то время юный нолдо не двигался и только в ужасе смотрел на лежащую рядом с ним вещь. Когда такую рубаху принесли Линаэвэн, Нэльдор не пытался сбежать или наброситься на орка, он вообще растерялся в тот миг; и после он не молчал, продолжал разговаривать с Сауроном до конца ужина, и даже не отказался наблюдать звезды вместе с умаиа… Да еще Саурон узнал от него о Наркосторондо! И все равно кто-то из товарищей Нэльдора был «наказан». Быть может, даже Ламмион, но если и не он… все равно Нэльдор не сделал ничего плохого, а кого-то наказали — это было нечестно!