Страница 35 из 203
Нолдо был один и считал, что его сейчас никто не видит. Сев на кровать, эльф закрыл лицо руками. Все было зря. Нэльдор думал, что соглашаясь идти в гости, он защитит кого-то, или избавит от боли, но получается, что не избавил, а наоборот… (про то, что Линаэвэн и Ламмион спали в соседних комнатах, а не в подземельях, Нэльдор не думал). Но все было тщетно, и теперь эльф понял, что ему нужно было отказаться от «гостей» и всего этого раз и навсегда — и если он не сделал это давно, то должен сделать хотя бы сейчас.
Отказаться быть «гостем» и отправиться в подземелье на пытки было тяжело и страшно, и более того, если он так поступит, то Саурон (не он, а именно Саурон!) ударит не только по нему, а и по Линаэвэн, и по кузену, но… Но так было нужно. После пробуждения Нэльдору стало ясно — Саурон все равно ударит по другим. Хоть будет Нэльдор в этих «гостях», хоть нет. Потому что умаиа что-то не понравится или просто так захочется. Эльф вспоминал все, что было вечером и ночью, и только укреплялся в своем решении. За что умаиа покарал кого-то из его родичей… кроме как за то, что Саурон — это Саурон, а они пленники-нолдор? Вот разве что… у Нэльдора однажды вырвалось проклятье, не могло не вырваться, когда Саурон сказал, будто эльф подсказал ему новый способ творить зло… Но Нэльдор не считал, что проклятие от того, кто обещал вести себя как гость, может быть достойно кары.
И когда Саурон наконец постучался к Нэльдору, эльф встал, открыл дверь и решительно произнес:
— Я не буду больше беседовать с тобой. Пусть я глуп и не понял сразу, что из этого выходит… но теперь увидел. И отказываюсь продолжать все это.
Речь Нэльдора была столь же горячей, сколь и сумбурной, но свою мысль нолдо выразить смог. И Волк с удивлением посмотрел на юношу, который в очередной раз сменил решение:
— Ты волен выбирать быть моим гостем или нет, Нэльдор, но могу я узнать почему ты передумал?
— Из-за того, что я увидел, проснувшись. Я не бежал и не нападал на орков, не отказывался говорить или ужинать, или наблюдать вместе с тобой за звездами, и я… — у Нэльдора перехватило дыхание, — Еще и выдал тебе важные сведенья. А теперь я узнал, что после всего этого ты приказал мучить одного из моих родичей. Кто знает, что не понравится тебе в другой раз? Я должен был прежде догадаться, что мой приход сюда никому не в помощь, только во вред; что ж, наконец я догадался, и я отправлюсь в подземелье и буду переносить все, что переносят мои друзья.
Маирон молча выслушал горячую тираду мальчишки, считавшего себя невиновным и несправедливо обиженным, а потом ответил:
— Ты проклял меня, Нэльдор, — холодно напомнил Волк. — Был груб, дерзил. Хорошо же ты представляешь себе поведение гостя. За то и был наказан. Но я умею и награждать: за то, что остальную часть вечера ты старался честно выполнить свое обещание, я отпустил одну пару из застенка в камеру, отдохнуть. За то, что ты подсказал мне любопытную идею, я дал отдых еще одной. Итого, благодаря тебе, три пары избежали каких-либо мучений. Одна пара, глядя на тебя, тоже стала гостями. И все, до сего момента, избежали допросов. Так что, мне кажется, ты мог бы собой гордиться. А ты сейчас хочешь свести все на нет.
Нэльдор коротко вздохнул. Три… четыре… восемь эльдар… А плата за это — то, что враг знает, откуда они. И Линаэвэн нет рядом, чтобы подсказать, что же нужно делать… И окровавленная ткань, уже во второй раз… Частью окровавленная рубашка, частью чувство вины побудило Нэльдора подтвердить:
— Да, я отказываюсь продолжать, — что тогда станет с теми тремя парами?.. Но ведь есть же еще гости? Может быть, они умнее, опытнее, и справятся со всеми ловушками. А он мог проговориться снова. Как уже случилось не однажды.
Нэльдор переложил всю ответственность за товарищей на плечи «кого-нибудь другого»: пусть кто-то другой отвечает за то, что станет с другими тремя парами, а он будет думать только о себе.
— Как хочешь, — вздохнул умаиа. — Ламмион утром уехал на охоту, и он, если, конечно решит вернуться, огорчится, узнав, что ты в подземелье. И Линаэвэн останется одна… Но твое право. Пойдем, провожу тебя в камеру.
Нэльдор не ответил и вместе с Сауроном прошел по коридору к лестнице мимо комнаты Линаэвэн. Едва они спустились на один пролет, как встретили подоспевшего Больдога.
— Проводи Нэльдора в камеру, — бросил Волк и ушел обратно наверх; на нолдо он даже не взглянул. Маирона раздражали такого рода эльфы: вечно жалующиеся, вечно предъявляющие претензии и считающие, что с ними поступили несправедливо. Например, Нэльдора, вместо того, чтобы избить и кинуть в холодную камеру на воду и хлеб, вымыли, переодели, дали отдохнуть, нормально поесть, но эльф был недоволен тем, как с ним обращались. Юноша, похоже, считал, что враги, Темные твари без чести и совести, обходятся с ним несправедливо, недостаточно много дают за то, что он… не делает глупости (например не пробует бежать с Острова). Что же, если Нэльдор не доволен своею участью, то пусть идет в подземелье и получит все, что причитается захваченному воину. Маирон не любил не знающих благодарности.
***
Больдог посмотрел на покорно ждущего своей судьбы Нэльдора, усмехнулся и сделал приглашающий жест:
— Ты привел деву к Повелителю Волков, а теперь бросаешь ее одну. Ты нравишься мне, парень. Сдается мне, это начало хорошей службы.
Нэльдор не нашелся, что ответить умаиа-орку (он и не знал прежде, что такие бывают). «Привел деву к Повелителю Волков…» И ведь правда, привел! И что он натворил вчера — начиная с этого согласия и до несдержанного проклятья! Если бы он подумал раньше, то понял бы, что ему невозможно перехитрить Саурона — сама эта мысль была нелепой, быть такого не могло. А кого-то эти твари мучили за то, что он не подумал… Хотя проклятья — не просто слова*(1), вдруг Саурону и правда достанется однажды, не из-за него, Нэльдора, а из-за всех, кто проклинал умаиа.
Нэльдор ругал себя за то, что согласился играть в игру, но не за то, что плохо соблюдал правила игры, в которую обязался играть. Более того, эльф считал, что у него есть множество оснований исполнять свои обязательства, как придется, и если он что-то нарушает, то это не его вина, зато если что-то исполняет, то это его заслуга. Юноша не понимал, что Свет обязан играть честно, потому что иначе он не будет Светом и не будет отличаться от Тьмы, которая может спокойно нарушать правила. Нэльдор считал, что если он нарушает правила, имея для себя какое-то оправдания, то… он все равно поступает хорошо. Словно оправдания делают плохие поступки хорошими. А Темные, наказывая его, не взирая на его оправдания, конечно же просто вели себя нечестно и несправедливо.
***
Больдог повел нолдо ниже, в подземелье, где эльф пока не бывал. Юноше отвели особую камеру — с матрасом на деревянном топчане, теплую и сухую. По дороге Нэльдор видел открытые двери других камер — холодных и голых, с цепями по стенам.
Оставшись один, юный нолдо лег на постель, простую, но по-прежнему — не такую, как у других пленников; он и теперь остался на особом положении. Очевидно, от того, что мог принести пользу врагу. В отличие от тех, кому достались цепи.