Страница 25 из 203
***
Пока нолдор многозначительно улыбались друг другу, Волк с полуулыбкой наблюдал за хорохорящимися пленниками. Значит, Тандаполдо не чувствовал себя слабым и виновным… Видимо, как и многие эльфы, Тандаполдо полагал, что если он ведет себя подло с врагами, с Тьмой, то он не становится подлым сам, он остается благородным и возвышенным. Очень полезное для Тьмы заблуждение.
Про себя Тандаполдо жалел, что с самого начала не додумался, что «гости» можно превратить в засаду. Возможно, Саурон не ждал бы нападения от только что вошедших «гостей», а рассчитывать с умаиа можно было только на неожиданность. Вот только… под пристальным и холодным взглядом Саурона Тандаполдо понял, что за его неудачу (Тандаполдо так и подумал — за неудачу, а не за нападение) накажут действительно не его, а двоих его товарищей… И что теперь? Не просить же прощения у врага, в самом деле! «Прощения — у тебя?! Никогда», — едва не ответил эльф. Только… еще недавно он считал, что никогда не примет приглашения врага, а вот принял же. Что, если после он и прощения будет просить — и не ради того, чтобы помочь товарищам?
По красным пятнам на скулах и сжатым зубам Тандаполдо умаиа видел, что нолдо начал что-то понимать. Похоже, воин делал трудный выбор. Но Волк не собирался ничем помогать эльфу: любой его выбор будет на руку Тьме. Или Тандаполдо из гордыни откажется просить прощения и тем самым сделает еще один шаг прочь от Света, а после будет терзаться муками совести (или даже не будет!); или Тандаполдо попросит прощения, и при его-то гордыне для него это будет равносильно надломлению себя — и тем скорее он окажется во власти Повелителя Волков.
— Знаешь, — задумчиво сказал Маирон, рассматривая, как эльф борется с собой, — возможно, ты устраиваешь меня куда больше, чем ты думаешь…
— Война объявлена давно и начата не нами, и мы ненавидим тебя, — выпалил Тандаполдо. — Но я могу попросить у тебя прощения… Только как я узнаю, что это не бессмысленно? Что ты через минуту или час не отыщешь другой причины для наказания, хотя бы я и не пытался напасть вновь? — нолдо в самом деле не собирался пробовать напасть снова… сейчас. Когда враг начеку. И эльф был уверен, что Саурон грозил наказанием товарищей не потому, что «гость» сделал что-то не так, а потому, что Саурон хотел наказать; а раз так, то умаиа ведь может назвать причиной что угодно. Хоть то, что эльф откажется от ужина, хоть то, что, выходя, в ноги не поклонится. — Вдруг ты начнешь мучить моих товарищей просто по своему желанию, а скажешь, что это наказание?
— Как назвал растягивание на стене не пыткой, а «просто неудобством», — ответил Морнахэндо, одновременно напряженно думая: отчего их сейчас отпустили, позволили снова шевелиться? Не находя ответа, эльф не знал, что и думать.
Волк снова проигнорировал Морнахэндо:
— Я не отыскиваю причин. Я вообще предпочел бы обойтись без пыток. Но поскольку ты мне не поверишь, утешай себя тем, что хоть сколько-то времени ты своим товарищам да дашь. И заметь: тебе это ничего не стоит, зато дорого для них. Пленники часто мечтают о минуте отдыха, ты же можешь им дать столько, сколько пожелаешь.
— Х-хорошо, — выдохнул Тандаполдо. — Я прошу прощения. — Прощения у врага за то, что он поступил, как и подобало воину. Исправил тот провал, что допустил, согласившись прийти сюда. Вопросы Морнахэндо, его попытки выяснить нечто важное для отряда были планом товарища, это он пришел как разведчик; а попытка Тандаполдо ударить ничего не дала. И потому просить прощения было так непросто. Теперь же Тандаполдо оставалось только исправить самую главную ошибку: то, что он вообще согласился стать «гостем». Разве что… подождать, не хочет ли Морнахэндо спросить еще о чем-то… Но, скорее всего, они все равно не узнают того, что хотят: ведь Саурон будет лгать.
Из задумчивости нолдо вырвал голос Оборотня:
— Видишь, как просто? — усмехнулся Волк. — Простая учтивость.
Про себя же умаиа отметил, что стоит разделить этих эльфов, тогда проку будет больше. Но это после, а пока Маирон слегка откинулся в своем кресле, из которого даже не вставал, и обратился к Морнахэндо:
— Конечно, ты можешь не готовить, мой гость. Поступай, как хочешь, я переживу, если ты не удовлетворишь мое любопытство, а ваши товарищи внизу будут получать кашу из прелой крупы. Не хочешь накормить их нормальной едой — это твое право. Кстати… А что, если с завтрашнего дня они будут есть только то, что ты приготовил? Ничего не приготовишь, значит, это и будут есть.
— Ты умеешь играть словами, — процедил сквозь зубы Морнахэндо. Почти несерьезное предложение стать поваром быстро обратилось в угрозу и требование службы.
«Еще одна причина для сопротивления», — подумал Тандаполдо. До того он не знал, что такое эти «гости», теперь знал: склонение к согласию стать рабом Севера.
— Повторю: я не стану твоим рабом в обмен на кашу и мясо, хоть для себя, хоть для всех, — твердо ответил Морнахэндо, вторя мыслям товарища. Эльф был уверен, что умереть с голода Саурон пленникам не позволит и так.
— Морнахэндо, вы погрязли в своем падении и не видите этого, а мне ты говоришь, что я играю словами? — усмехнулся Маирон, как ни в чем ни бывало продолжая поздний ужин. — Если бы я хотел сделать тебя рабом, я отправил бы тебя в рудники, где сейчас ломают камень все, кто выжил в этой крепости. Ты же можешь просто кормить своих друзей. Или держать их впроголодь. Твое дело.
— Если я соглашусь готовить для тебя, прислуживать тебе: вот что будет падением, — фыркнул Морнахэндо.
— Пока что ты отказываешься готовить для своих родичей. Я бы назвал падением ставить свою гордыню выше заботы о своих товарищах, — так же спокойно возразил Маирон.
Морнахэндо сжал зубы, и тогда ему на помощь пришел Тандаполдо:
— Нэльдор назвал имя Ламмиона, и ты знаешь, что он охотник; свои имена мы назвали сами. А о других ты что-нибудь знаешь? Как их зовут, чем они занимались?
Наглец пробовал расспрашивать Повелителя Волков, и это было забавно; умаиа улыбнулся.
— Да, знаю, — кивнул Маирон, не давая развернутого ответа, ибо если эльфы говорят скупо, то с чего ему откровенничать? — А чем занимались вы в Нарготронде?
— Я уже ответил: я воин, — Тандаполдо вновь вернулся к сдержанному выжиданию, несмотря на новое упоминание Нарготронда, которое, конечно же, задело эльфа. Так как Саурон не желал отвечать, нолдо тоже не намеревался говорить. Молчание Саурона злило эльфа: умаиа мог бы даже похвалиться перед пленниками своим знанием; но, похоже, боялся открывать им что-либо. Словно они так же могли воспользоваться узнанным от Темного, как и он узнанным от них. Тандаполдо сжал губы: Саурон не желал ничего говорить им, зато желал просто так получить сведения, какие могли бы выбивать на допросе: — Ты наш враг, и хочешь склонить к службе моего товарища, а меня допросить под видом беседы. Полагаю, так называемый приход в гости на этом закончен.
Теперь причин держаться у Тандаполдо было много.
— Нет, мой дорогой гость, я ни одного еще не пробовал допросить, — Волк улыбался. Все шло хорошо. — И если ты после омовения и трапезы восстановил силы и вновь обрел мужество, можешь встать и выйти за дверь. Тебя встретят и отведут в застенок. Будут пытать, но не допрашивать, не надейся. По крайней мере, до тех пор, пока у меня есть хоть один гость, допрашивать его спутников не будут.