Птичка в клетке

Юноша лежал, а Линаэвэн пела — о птице, улетающей ввысь, о яркой камнеломке, что пробивается сквозь скалы. Эти песни были и о них всех, и о ней самой, и служили знаком для Кириона, как и говорил Хэлйанвэ. Потом дева перешла к более спокойным песням — что могли принести хороший отдых спящему. Так закончился для Линаэвэн четырнадцатый день плена. И это был последний день отдыха для Кириона.

***

Под утро Линаэвэн забрали из камеры и вернули в ее комнату. Проведенная рядом с родичем ночь, несмотря ни на что, была, быть может, лучшей из тех, что эльдэ встретила в крепости. А к обеду ее вновь повели на кухню:

— Теперь будь с Мартом поласковее, помни, как тебе везет быть здесь!

Линаэвэн не ответила. Войдя в кухню, она была молчалива и сосредоточена: ей нужно было подготовиться к тому, что спустя неделю все могут повторить. С Мартом дева почти не говорила — да и не была уверена, что ему это нужно.

***

Лаирсулэ и Акас долго шли быстрым шагом прочь от границ Таурэ Хуинэва, прежде чем остановились на привал и только тогда стали обсуждать, куда им идти дальше. Лаирсулэ был норнорионцем (дортонионцем), Акас — Верным Лорда Куруфинвэ, каждый предлагал свое:

— Мы не можем вернуться в Наркосторондо, — произнес Акас.

— Верно, — отозвался Лаирсулэ. — Да и что мы скажем, вернувшись? Не лучше ли нам направиться в Хитиломэ? Я слышал, там живут некоторые из былых норнорионцев, правда, больше из атани, чем из эльдар.

— А я слышал, что часть воинов Ангарато и Аиканаро осталась в Химйарингэ, — Акас поднял голову. — Попытаемся добраться туда? Я не сомневаюсь, что там примут бывших пленников, и в целителе там есть нужда… А мне это… необходимо.

Лаирсулэ коснулся руки родича:

— Идем.

Они были последними, кого отпустили. Другие так и останутся на Тол-ин-Гаурхот.

***

Между тем отведенная тиндо неделя отдыха истекла. Кириона и Хэлйанвэ снова притащили в застенок.

— Ну что, фэаноринг, сразу заговоришь или будешь ждать, пока мы начнем калечить Кириона? — поинтересовался Больдог.

Тинда был готов (насколько можно быть готовым к такому), что его опять будут пытать, но Темные обещали худшее — искалечить его. Однако, как ни страшно было обещанное, эльф не стал говорить. А Хэлйанвэ попытался до начала пытки передать Кириону, что если один из них сейчас уступит, то угрозу обязательно повторят.

Так как пленники отказались говорить, Темные опять измучили Кириона до предела, а после вывернули ему руки из суставов, исполняя обещанное.

— Продолжать, или вы заговорите?

Тинда стонал, кричал, метался, но выдать тайны и не думал. К тому же… твари исполнили, что хотели, и если он что-то скажет, лучше не станет. Или станет, а потом они повторят то же самое снова. Кирион услышал сказанное фэанорингом и смог сдержаться. Держался и Хэлйанвэ. Ему было тяжело переносить мучения громко кричащего Кириона, но на сей раз юноша ни о чем не просил и рассказывать что-либо Темным не собирался.

Больдог и помогающий ему Март поняли, что ничего не смогут сделать с пленниками, и допрос завершился.

Оставшись наедине с орком, Март сказал:

— Мы допрашивали Хэлйанвэ, и было тяжело видеть, как гордый и достойный воин выносит мучения и молчит; но то, что мы делали сегодня, заставляя одного говорить через страдания другого, это же подло! Это недостойно воина Твердыни!

— Если тебе что-то не нравится, иди и скажи это Повелителю, — ощетинился орк.

— Так и сделаю! — ответил Март. — И лучше бы тебе идти со мною, чтобы мне не говорить за твоей спиной.

***

Вдвоем они пришли к Волку, Маирон выслушал Марта и изобразил гнев на Больдога, который только глаза закатывал, но в результате получил от Волка наказание: двадцать плетей, а когда шкура заживет, на месяц удалиться из крепости и строить дорогу.

— Мне все равно нужно, чтобы кто-то присмотрел за тем, что там строит твой сброд, — мысленно сказал Маирон Больдогу.

— Больно много ты воли этому щенку даешь. Не наигрался еще с ним в благородство? — огрызнулся в ответ Больдог.

***

Март не захотел присутствовать при наказании Больдога (которое никто и не думал устраивать), вместо того беоринг спустился в темницу к Хэлйанвэ.

— Я пришел просить у тебя прощения от имени Твердыни. Допрашивать тебя через товарища было подло и низко. Такого больше не повторится. Больдог понес сегодня свое наказание за то, что сделал, Повелитель Маирон покарал его, но… забыл про меня. Я также участвовал в преступлении и не воспротивился происходящему, я также заслужил кару. И сейчас, договорив с тобой, я пойду просить воздаяния. Впрочем… я виноват перед тобой, возможно, ты сам хочешь взыскать с меня за то, что тебя заставили смотреть на мучения друга?

Когда человек-палач пришел просить прощения, Хэлйанвэ не сразу нашелся, что ответить.

— Не ждал, что любой из вас может просить прощения или назвать подлым то, что вы творите. Больше не повторится… Едва ли ты в силах добиться, чтобы меня больше не допрашивали через Кириона, или как до того через Линаэвэн.

— Линаэвэн? — щеки Марта вспыхнули. — Я знаю, что Больдог отводил ее в подземелье, понять, что ее жизнь не так и плоха, но разве ее осмелились… допрашивать? И сегодня я не видел на ней следов, или чтобы она двигалась неловко.

— Линаэвэн не пытали, если ты об этом, ее осмелились… — по лицу юноши прошла судорога отвращения; для эльдэ в случившемся не было ничего постыдного, но Темные оскверняли саму чистоту… — Саурон отдал ее оркам… на потеху, как говорили эти твари; они не совершили насилия, это убило бы эльдэ, но угрожали им. Орки содрали с прикованной Линаэвэн одежду, оставив нагой, хватали ее и глумились. — Хэлйанвэ видел, что этот человек знал тэлэрэ… Не о нем ли с такой горечью говорила Линаэвэн? Хорошо хоть, что этот Смертный, услышав рассказ нолдо, был разгневан издевательствами над эльдэ: Март невольно расширил глаза и сжал кулаки.

— Я видел Линаэвэн сегодня… — беоринг не мог поверить, что Больдог так поступил. Это было просто невозможно. Эльф врет, как обычно! — Она… вовсе не выглядит… как должна бы после такого. Она спокойна, молчаливее обычного, но и только: она не плачет, не прячет глаз. Ты лжешь! — воскликнул Март. Возможно, воля этого эльфа и была прочнее железа и тверже камня, но умом он явно не отличался.

Хэлйанвэ испытал облегчение от того, что Линаэвэн не плачет и не прячет глаз. Значит, она в самом деле справилась! На обвинения во лжи нолдо не стал отвечать — перед Хэлйанвэ стоял один из палачей.

— Ты предлагаешь мне стребовать с тебя воздаяния за содеянное, — заметил эльф. — Но ты явно не худший из Темных, хоть и палач. И ты хоть в чем-то раскаиваешься… Я бы ударил тебя, но ты, верно, и противиться не будешь… — нолдо мог бы убить человека-предателя прежде, когда он участвовал в пытке, но не теперь же, когда Смертный сам желал для себя наказания.

— Хэлйанвэ… — Март решил зайти издалека, — я буду присутствовать на допросах и следить, чтобы такое не повторилось. Я восхищаюсь твоей стойкостью, и… я был бы рад не искать, где у твоей воли пределы… Я искренне надеюсь, что мы не найдем их! — вдруг выдохнул Март. — Но… ради нашего народа… мы не можем не допрашивать. О, если бы ты заговорил, как это сделали остальные, и смог уйти! Да, Больдог поступил низко, но виной тому лишь отчаяние и страх за своих. Страх за другого толкает нас на безумства, тебе ли не знать? А воины и друзья Больдога падут первыми при вашей атаке. И потому Больдога можно оправдать, он совершил преступное ради любви к товарищам. Меня же вряд ли можно простить, я не прервал это из глупости и нерешительности. И если ты ударишь меня, я приму это, как должное. — Слова беоринга показались нолдо каким-то безумием. Хэлйанвэ даже не сказал бы, чего в них больше: Искажения или немыслимой наивности (Больдог? Из любви к товарищам?!) Хоть смейся… А беоринг продолжал: — Больдогу назначили двадцать кнутов и ссылку, я не смогу принести пользы в ссылке, но я принес кнут, чтобы ты отсчитал положенное мне, — и Март протянул фэанорингу орудие. — Моя честь стоит дороже, чем моя спина.