Птичка в клетке

— Воины Твердыни опять пришли доблестно сразиться с привязанным? Вы оба на удивление отважны, — усмехнулся фэаноринг, вспомнив горделивые слова Смертного-предателя.

Хэлйанвэ снова держался стойко, хотя, пытка для не до конца восстановившегося тела оказалась тяжелее предыдущей; особенно, когда растянутого нолдо, которому причиняли боль само натяжение и вес собственного тела, стали бить кнутом. В конце концов Хэлйанвэ, что долгое время не издавал ни звука, не мог сдержать стона. В один из перерывов между муками, переводящий дух юноша подумал об Эвэге — умаиа-целитель теперь был тайно на стороне эльфов, и это воодушевляло. И нолдо сжал зубы и снова поднял опустившуюся от боли голову.

Больдог не думал, что запала мальчишки хватит надолго. Умаиа не ждал, что фэаноринг заговорит сразу, но если вчера эльф молчал, то сегодня уже стонал. Завтра он будет кричать. А потом… потом фэаноринг заговорит.

***

Девятый день в крепости прошел для Линаэвэн спокойнее предыдущих, не принеся никаких потрясений. Она готовила, сидела за столом с Мартом, если нужно, говорила вежливо и отстраненно, вновь готовила. Все предыдущие дни были длинны, а сегодня она не заметила, как опустился вечер. И тэлэрэ вновь думала — кого сейчас будут мучить? Хэлйанвэ? Кириона? Обоих? Линаэвэн не знала, что Кирион сейчас получал отдых и лечение.

Обоими пленниками, и Кирионом, и Хэлйанвэ занимался Эвэг — по приказу Маирона целитель должен был восстанавливать тело фэаноинга так быстро, как возможно (какие сроки были необходимы для лечения, оба умаиар знали, так что Эвег не мог обмануть Волка).

***

Когда наступил вечер девятого дня, Хэлйанвэ вновь подготовили к допросу. Уже третий день подряд нолдо растягивали на дыбе: сегодня пленник висел на стене, закрепленный так, чтобы не мочь дернуться, и Больдог резал тело Хэлйанвэ и учил Марта ковыряться в ранах пленника.

Нолдо было непросто продолжать молчать, и держаться гордо, но Хэлйанвэ узнал, что не сдаваться легче, если, когда особенно больно, смеяться над своими палачами и над Сауроном (Больдогу-то было все равно до насмешек над Волком, но … беоринга такие насмешки задевали, и это придавало силы пленнику). Больдог ненавидел щенка-фэаноринга, не желающего даже кричать, а Март проникся уважением к нолдо — несмотря на свои юные годы (нолдо выглядел ровестником Марта), Хэлйанвэ держался как герой.

***

Вечер перешел в ночь, и Линаэвэн уснула. Фуинор ожидал этого момента и неслышно вошел в комнату девы, сел рядом и окутал тэлэрэ колдовским сном. И во сне дева задумалась — точно ли пленные получают ту еду, что она готовит? Не подмешивают ли чего к этой еде?

Утром эльдэ проснулась в тревоге. Она оставалась на кухне ради того, чтобы хотя бы помогать родичам чарами, вложенными в пищу, укреплять таким образом их дух. Но этой ночью ей виделся Кирион, истощенный и измученный пытками, с какой-то лепешкой отвратительного серого цвета, и довольно хохочущие орки, что расписывали тиндо, как вкусно готовит Линаэвэн. А в другом сне виделось, как над едой, приготовленной ею, колдуют Фуинор и Саурон, подмешивая в пищу свои зелья, а после — сгибающийся от боли после отравленного варева Хэлйанвэ… И Линаэвэн не могла не гадать, что это было — просто сны, воплощение ее страхов, или предчувствие? Ведь Темные могли так поступать. Но потом тэлэрэ вспомнила благодарные слова Вэрйанэра. Если бы приготовленное ею не доставалось пленникам или от него становилось бы тяжело, нолдо говорил бы иначе.

И тэлэрэ вновь отправилась на кухню, и снова готовила. И в тот день еда, сделанная Линаэвэн вновь была окутана чарами умаиар — и несла подавленность, страх, безысходность. Фуинор не обманул тэлэрэ, но она не поверила предупреждению. Однако у Волка были планы, как должна была действовать дева, и от своих планов он не собирался отказываться.

Фуинор не был уверен, что сны побудят Линаэвэн к каким-то действиям, или хотя бы к действиям в ближайшем будущем. Значит, вместо того, чтобы и дальше вкладываться в сны, можно было поступить проще: и после обеда Волк подстроил так, чтобы тэлэрэ услышала разговор вроде как орков. Они смеялись, обсуждая друг с другом, что эльфка сама же своих травит. Через приоткрытую дверь кухни деве были слышны их голоса, но не Марту и остальным. Впрочем, беоринга на кухне в тот момент и не было.

***

Тэлэрэ отогнала ночные тревоги, но, конечно, не забыла о них. После обеда, случайно (как она считала) услышав орочьи насмешки, дева вздрогнула. Если бы орки сказали это ей в лицо, Линаэвэн сочла бы, что они намеренно пугают ее, но орки говорили друг с другом, не с ней; и это было похоже на правду — в приготовленное ее руками могли подмешивать яд. Возможно, что и не с самого начала, и потому Вэрйанэр ничего не сказал Линаэвэн. Но как было узнать наверняка? Ни Марта не спросить, ни умаиар с орками, ни товарищей: один правды не знает и узнавать не захочет, другие солгут, с третьими не встретиться. С другой стороны, орки тоже могли не знать правду. Быть может, они зовут «отравой» все, что готовят эльфы? Что, если орков спросить прямо, не отравляют ли ее еду? Нет, они или посмеются, или подтвердят, чтобы напугать… Но все же что, если сказанное ими правда?

Линаэвэн выглянула за дверь и, несмотря на отвращение к оркам, спросила:

— Отчего я травлю своих?

Орки, увидев Линаэвэн, испугано примолкли, явно испугавшись и заморгали, не зная, что ответить.

— А ну, пошла обратно! — наконец крикнул один из них.

Линаэвэн вернулась на кухню, прикрыла дверь и прислонилась к стене. Если бы орки принялись рассказывать ей, что творится с ее товарищами, и то у тэлэрэ оставалось бы больше сомнений. Но орки не пугали ее, они испугались сами, словно проговорились о том, чего она не должна была слышать. Значит, она только полагала, что помогает товарищам тем, что готовит. А в результате прислуживала Темным. И теперь, когда она узнала правду, она больше не могла принимать участие в этом злом деле… Хотя, конечно, яд будут подмешивать все равно. А ведь она в самом начале опасалась этого, и ей обещали, что она будет есть то же, что и пленники! Но ведь прямо не спрашивала — не будет ли яда в еде. Значит, обещание могли обойти…

Когда Март вернулся на кухню, Линаэвэн сказала ему, что отказывается готовить для своих товарищей, и попросила передать это своему господину.

— Почему? — опешил Март.

— Если я назову причину, ты все равно не поверишь, — качнула головой дева.

Март сначала молчал, а потом ответил:

— Это значит, что ты опять хочешь вернуться в подземелье? Я не могу тебя туда пустить.

Линаэвэн задумалась. Правильно ли ей будет оставаться в «гостях», ведь она избавляла от допросов только саму себя? Но здесь было легче сберечь тайну, чем в застенке, и ее товарищам будет легче от того, что она здесь, тем более, что за это не требовали рассказа тайн.

— Вэрйанэр приложил столько усилий, чтобы избавить от допросов, кого мог… — наконец произнесла дева. — Будь я в подземелье, он сделал бы то же для меня. От того, что я готовлю, сейчас… пользы не будет, но я не буду настаивать на том, чтобы уйти в подземелья, — мысли тэлэрэ во многом изменились после того, как ее товарищи получили свободу из рук Саурона.