Птичка в клетке

***

В глухой ночной час Фуинор разбудил Вэрйанэра.

— Тебе пришла пора уходить, эльф. Поклянись, что не расскажешь никому ни о чем, что было здесь за время твоего плена, и на рассвете уходи, — Фуинор вовсе не ожидал, что Вэрйанэр согласится молчать: тем хуже для него. Ему никто не обещал свободу за его рассказ. Откажется молчать, значит, останется здесь.

— Ты что, пришел по собственному усмотрению меня отпускать? — хмыкнул Вэрйанэр. — Твоему господину это вряд ли понравится, я же обещал ему, что взамен на свободу Лаирсулэ я остаюсь в крепости насовсем. Ну, или пока ее наши не возьмут.

— В твоей службе больше нет нужды, Вэрйанэр. У тебя есть последний шанс уйти. Или пользуйся им, или нет.

Его освободили от обещания — что это значило? Возможно, что Хэлйанвэ теперь будут допрашивать? Ведь фэаноринг, в отличие от Лаирсулэ, мог знать немало… и тогда давать ему защиту насовсем Саурон не станет. И когда Вэрйанэр уйдет, Хэлйанвэ сразу же начнут пытать? Но если не уйдет — что помешает Саурону просто закрыть перед ним двери кухни? И все же — скорее всего, Саурон еще повременит с допросами. Он сейчас старается изображать доброго хозяина: освобождает пленников (за рассказы, да, но освобождает), слушает песни, не выспрашивая о тайнах, и Линаэвэн позволяет оставаться в гостях у Марта… И сейчас ему, Вэрйанэру, предлагают уйти, а не просто отправляют в подземелье. Хотя могли бы. Но если ему не удастся защитить Хэлйанвэ, то, можно попробовать помочь Линаэвэн и этому атану. Вдруг их в самом деле в Дортонион отпустят? И в другом… быть может, еще придумает, чем может помочь.

— Я остаюсь, — сказал нолдо.

— Раз ты так выбрал, никто тебе больше не поможет. И в Ангамандо ты расскажешь о Наркосторондо все, что знаешь.

Вслед за Фуинором в комнату вошли орки. При помощи умаиа они быстро скрутили нолдо и вылили ему в рот одно из глубоко усыпляющих зелий Эвега. Утром в крепость прибудет обоз из Твердыни — привезет продовольствие. С этим обозом Волк и отправит в Твердыню Вэрйанэра. Владыка будет доволен таким подарком.

***

Закончив разговор с Вэрйанэром, Фуинор пришел в камеру Кириона.

— Что ты надумал, эльф?

Сколько Кирион передумал за эту ночь! Вначале мысли шли по кругу — Ларкатал тоже все рассказал, в обмен на свободу — как такое могло быть?! Он так Светел и мудр, и он не изменился при последней встрече. Темные, конечно, оклеветали его, чтобы убедить младшего друга ложью. Но откуда тогда известие о палантирах? Значит, Ларкатал все же рассказал? В обмен на свободу? Затем только Кирион вырвался из этого гнетущего круга. Ларкатал сказал, что Саурон отпустил пленников, он поверил ему… Быть может, Саурон уже услышал его и близок к раскаянию? Не слишком ли скоро? Или Саурон обманул его? Да, такое могло быть. И Ларкатал мог что-то выдать невольно, в беседе. Вновь припомнился Кириону взгляд Ларкатала, привязанного к креслу, его слова. Да, даже если Темные сумели — пыткой ли, обманом ли, чарами ли — добиться от Ларкатала рассказа, он все равно хотел бы, чтобы другие держались! И Кирион ответил:

— Нет, умаиа. Я не стану ничего рассказывать.

— Ты выбрал, — подвел черту Фуинор и вышел.

***

Утром Март, как обычно, зашел за Линаэвэн:

— Доброе утро! Сегодня приехал обоз с продуктами, у нас много работы! — Март был радостен и весел. Он жил в прекрасной крепости, и его друг и наставник, Повелитель Волков Маирон, был лучшим и благороднейшим на свете.

Линаэвэн хотела было произнести: «Извини, Март, но я ухожу в подземелья — я должна быть со своими товарищами», но запнулась. Большинство ее товарищей, рассказав известное им, ушли из плена, или готовились уйти. А дева не могла поступить, как они, потому что знала слишком многое. И хотя данные ей три дня уже прошли, Саурон не напомнил об этом даже после ее удара свечой. Значит, с Мартом она может говорить по-прежнему. Мало надежд, что это что-то изменит, но он хотя бы сможет дольше остаться собою… К тому же она могла готовить для своих товарищей, которых иначе кормили бы орки (и от Вэрйанэра дева знала, что он благодарен ей за это, а не считает согласие готовить позором); возможно, работая на кухне, Линаэвэн сможет помочь товарищам и чем-то другим. И сберечь тайну посольства и тайну Наркосторондо, оставаясь в замке, было проще, чем в застенках: быть в гостях у Марта не то же самое, что идти в гости к Саурону, расставлявшему хитроумные ловушки. И эльдэ после недолгого раздумья улыбнулась атану и кивнула:

— Идем готовить, — едва ли Март упрекнет ее, что она опять передумала.

***

Орки приносили на кухню ящики и тюки, работы было много, и говорить ни о чем не получалось. Однако Март успел передать Линаэвэн, что ночью Ларкатал уехал из крепости, и Вэрйанэр, кажется, тоже.

— Теперь только вы трое осталось здесь. И еще те, кто не успел уйти, но это ненадолго.

— Ларкатал и Вэрйанэр? — изумилась Линаэвэн. Первый, как она думала, не стал бы рассказывать о переданном ему Финдарато, второй, как она знала, уйти отказался. Хотя могло быть так, что Вэрйанэр, почти ничего не знающий о посольстве, согласился на что-то с условием, чтобы Ларкаталу даровали свободу. — Не ждала, что они могут уйти. Тебе сказал кто-то об их уходе?

— Я сам проводил Ларкатала, — ответил Март. — А Вэрйанэр ушел, когда я спал.

Услышав, что Март провожал Ларкатала сам, Линаэвэн расспросила его, как все произошло.

— Он Светлый, Ларкатал, — задумчиво произнесла эльдэ. — Возможно, его пожелание свободы и исполнится. Пусть его путь будет добрым, как и путь Вэрйанэра, и остальных.

***

Хэлйанвэ вновь привели в камеру для допросов и закрепили в кресле.

— Вэрйанэр умен и живет наверху, а скоро и вовсе уйдет. А ты держишься за глупые идеалы и обрекаешь себя на это, — сказал Больдог, для которого обмануть было, что стакан воды выпить.

Хэлйанвэ не слишком сомневался, что Вэрйанэр скоро уйдет: он так вел себя в последний раз, что может все выдать! Сколько их осталось, тех, кто до сих пор не сдался? Юноша меньше знал, чем его старшие товарищи, о том, кто кем послан, и кому поручено много, а кому мало.

Вскоре на стене напротив фэаноринга закрепили Кириона. Работа закипела.

Хэлйанвэ был готов (как он думал) к пытке. Но его самого не мучили, зато мучили Кириона на его глазах. Тинда не был вынослив, ему тяжело было сдержать стоны и крики, а Хэлйанвэ мог только клясть Темных и безуспешно пытаться вырваться.

Но пытка, которой Больдог подвергал Кириона, была так жестока и нескончаема, такая мольба читалась во взгляде тиндо, что Хэлйанвэ, который был уверен, что он-то ни в чем не уступит Темным, наконец выкрикнул:

— Прекратите это!

— Скажи, Хэлйанвэ, что ты знаешь, и мы оставим Кириона. — Как же нолдо не хотел говорить, как он сам осуждал Акаса, а родичу, может быть, пришлось ничуть не легче. Хэлйанвэ не мог отвести глаз от окровавленного, с трудом переводившего дыхание Кириона. — Обещайте, что не будете больше пытать Кириона, и я… расскажу вам о посольстве: я расскажу часть моего поручения, — наконец тихо выговорил юноша. Нолдо думал рассказать о том, что Лорд Тйэлкормо передавал Кириамо: при нападении на Фалассэ, при новой осаде, фалатрим могут рассчитывать на поддержку его воинов. Ведь Темные, об этом наверное, могли догадаться, они тоже знали историю.*(1)