Птичка в клетке

— Меня, как и Морнахэнду, и Тандаполдо, Саурон согласился отпустить, без условий и с обещанием, что освобождение обойдется без колдовства, соглядатаев и не будет во вред эльфам, — Таурвэ быстро взглянул на Тардуинэ и вновь отвел взгляд: «Я верно понял?» — Да, я при этом… кратко рассказал ему о своем задании. — В невысказанном слышалось: «О Наркосторондо — нет». Они научились передавать друг другу вести даже не через осанвэкэнта, опасное в плену, а взглядом и умолчанием. — У тебя задания не было, кроме как защищать нас… а о цели посольства и участниках Темные уже знают, — Тардуинэ сам перечислил все известное Саурону. — Если ты поклянешься, что не знаешь о посольстве больше этого, то тоже обретешь свободу. И мы опять уйдем вместе.

«Опять, да не так… тогда мы бежали». Таурвэ обвел взглядом Тардуинэ, приведших его орков, Ларкатала, Саурона… и твердо ответил:

— Нет. Я не буду ни в чем клясться Саурону и Темным.

Маирон развел руками, и упрямца увели. Когда Таурвэ уводили, на ице нолдо читалось лишь презрение к Темным. Эльф старался, как мог, скрыть боль: Тардуинэ сумели сломить муками и — кто знает, чем еще?! — здесь, на Тол Ракова…

Старался сохранять непроницаемый вид и сам Тардуинэ. Он уходил, а Таурвэ, ставший ему больше, чем другом, братом, оставался — как такое могло быть?!

***

Вслед за бывшим беглецом в комнату ввели Ламмиона. Волк полагал, что, узнав о Нэльдоре, и этот эльф быстро согласится — ведь если будут одни отказы, нолдор могут передумать помогать ему дальше. И еще… Волк не обещал обойтись без колдовства или того, что будет во вред эльфам, но его так поняли, и он не стал разубеждать*(3). А отказавшийся гордец… пусть думает, что его друга сломили пытки.

Ламмион, услышав, что известно Саурону, согласился поклясться, что ничего больше не знает. Он так желал свободы и так любил двоюродного брата, что вернулся ради него в плен и открыл ради него свой разум умаиа… А сейчас и Нэльдор мог отказаться уйти, чтобы не оставлять Лпммиона на Острове. Или… уйти с тяжким грузом на сердце. Нет, они должны были идти вместе!

Волк улыбался. Каждый согласившийся рассказать то, что ему известно, увеличивал ощущение, что ничего страшного не происходит, что все в порядке, так и надо. Пока ведь и правда почти не происходило ничего страшного. Пока. И почти.

Ламмиона сразу же увели в башню к Нэльдору. Завтра, вместе с Ларкаталом, Маирон решит, как их отпустить. За Ламмионом привели поочередно Химйамакиля, Вэрйанэра и Кириона.

***

Химйамакиль тоже после рассказа узнал новое для себя, не наоборот; а пытки были жестоки, ему ломали пальцы, он боялся, что однажды его искалечат… и это заставляли делать с ним его же Лорда… Но оставить своего Лорда здесь и уйти?

— Я подумаю, — кратко ответил эльф после долгого молчания. Думал он частью о том, что должно ему просить свободы как раз Ароквэну, а не себе; а частью о том — выдержит ли он, оставшись.

***

Вэрйанэр начал с вопросов.

— Есть ли те, кто уже на свободе?

— Пока нет, насколько я знаю, — Тардуинэ глянул на умаиа.

— А кому она уже обещана?

— Нэльдору, Ламмиону, Морнахэнду, Тандаполдо, мне — начал перечислять нолдо.

— Хорошо… — отозвался Вэрйанэр. Хорошо было то, что он узнал. И то, что для товарищей плен завершится свободой, не рудниками и не казнью. Что они выдали… возможно, и не так уж много, а, возможно, и важное: за слова о своих страхах он получил только три дня для товарища. Правда, любые слова о задании Саурону куда важнее… Вэрйанэр осторожно коснулся плеча товарища.

— Тардуинэ… я не могу уйти. Пока я прихожу в гости и готовлю на кухне, Лаирсулэ и Хэлйанвэ защищены от пыток. Если уйду, сам понимаешь, беречь их просто так никто не станет.

Тардуинэ понимающе кивнул.

***

Следующим Тардуинэ ждал Лаирсулэ, но привели Кириона. Саурон считал его мало знающим? Если да, не стоило его разочаровывать… а Кирион если что и так промолчит.

Тинда был поражен, увидев Ларкатала и потянулся к нему:

— Ты…

— Помнишь, что я говорил тогда Гортхауру? Освободи пленников без условий… он согласился, — Кирион понял что имел ввиду его друг и медленно кивнул, переводя изумленный взгляд с Саурона на Ларкатала и дальше на Тардуинэ.

— Но он хочет наших рассказов… — неуверенно произнес Кирион. И снова устремил взгляд на Саурона, на сей раз вглядываясь и вслушиваясь: тиндо казалось, что словно тонкая нить была натянута от умаиа к Ларкаталу, и от Ларкатала вверх. Нить, за которую можно вытянуть… если не оборвется. Очень тонкая нить… Тинда снова кивнул самому себе, и взгляд его стал задумчивым, так что Тардуинэ пришлось ждать и после повторить вопрос. Кирион словно вынырнул на поверхность и сразу же сказал:

— Нет, конечно.

***

Кирион вышел, а Волк обратился к Тардуинэ (больше не безымянному эльфу! Теперь умаиа знал его имя, и чары на него будет наложить проще):

— На тебе лица нет, нолдо, — хотя этот факт и должен был устрашить Кириона, — отдыхай сейчас, с остальными поговорим завтра. Ларкатал, спасибо за твою помощь, — а помощь и правда была неоценимой: бывший раб не заговорил бы сам. А так он выдал важное и еще других уговаривал поступить так же.

Тардуинэ в самом деле, был совсем бледен. Он осознал, что если бы Кирион сейчас заговорил, то вина за это было бы на нем — он же знал, что тинда не просто страж.

Ларкатал прикрыл глаза. Вновь открыл, посмотрел на Тардуинэ.

— Знаю, ты сказал то, что было очевидным или же помощью другим, — он тоже не думал, что слова о беорингах могли быть настоящей новостью. И понимал, зачем Тардуинэ сказал, что каждый знает лишь о своем задании: если кто-то будет упорно молчать или умрет в плену, о его задании не будут допрашивать других. — А то, что ты убеждал рассказать товарищей… Если ты был уверен, что не причиняешь вреда, только даешь свободу, то это не вина. Видишь, из-за тебя никто не выдал ничего важного, Ламмион в самом деле не мог бы сказать ничего нового, но только был избавлен от плена и допросов. Сам я… — Ларкатал перевел взгляд на Саурона. — Да, я помог тебе… Стало ли это помощью и в том, что полезно Ангамандо? — эльф считал, что ничего важного не сказано, но… он мог заблуждаться. И если да, не поздно ли он это понял?

***

Тем временем Эвег закончил свою работу, погрузил Морнахэнду в глубокий сон, и его сменил Фуинор. На этот раз не с мороками и кошмарами — с заклятьем. Длинным и медленным, что оплетало Морнахэнду, пользуясь теми лазейками, что открыл эльф. Тем, что он начал молить врагов под пыткой. Тем, что раскрыл все врагу, польстившись на посулы. Тем, что он уговаривал друга предать, а друг отказался. Все это приоткрывало доступ, делало уязвимым. Все это позволяло вложить чувство страха. Морнахэнду практически лишили памяти о том, что было с ним на острове после пыток — оставили лишь отголоски воспоминаний об ужасе и вине. Глубоко за полночь Фуинор закончил свою работу. Он был Мастером своего дела.