Птичка в клетке

— Допрашивали, потому что на Севере требуют допрашивать пленных… и нет способа, чтобы там не узнали? — у нолдо возникло чувство, словно Саурон и эти умаиар сами скованы цепями. — Но спасибо, если я смогу говорить с ним, это… необходимо. — Ароквэна больше не принуждали ломать пальцы товарищам, но после того, что уже произошло, воин наверняка нуждался в помощи.

Слова Ларкатала были неожиданными. Совершенно. И Волк не знал, как к ним относиться… Нолдо словно прощал его.

— Я ведь говорил тебе, что Эвег донесет обо всем. Но я нашел способ, как избежать пыток. Послушай меня: я знаю почти все о плане Маэдроса. И я знаю, что среди твоих спутников есть те, кто почти ничего не могут выдать. Как, например, Тандаполдо или Ламмион. Если они расскажут мне, что знают, я смогу отпустить их.

— Да, Ламмион и Лаирсулэ знают очень мало, — произнес нолдо, хотя понимал, что Саурон может теперь предложить ему: «убеди товарищей все рассказать». И если он будет говорить со спутниками, как уже говорил с Нэльдором, то снова и снова он будет помогать Темным. Он будет делать это ради свободы своих, но эта будет дорога, ведущая вниз. Выдержит ли он, устоит ли?

— Я не знаю другого способа, — Волк посмотрел в глаза Ларкатала. Он правда не знал.

— Если я стану убеждать их, одного, другого… для меня это станет путем к падению, — отозвался Ларкатал и замолчал. Может ли он сам рассказать что-то из того, что знает, если считает такие сведенья бесполезными для Темных? — И при этом Ламмион знает немногим больше Нэльдора, возможно, все это тебе уже известно.

— Я поговорю с Ламмионом. Мне важно, чтобы он сказал сам о том, что знает, и чтобы поклялся, что не знает больше. Тогда, если меня спросят, я смогу ответить, что узнал у пленника все, что возможно. Но пока Ламмион не заговорит, мне нет смысла отпускать и Нэльдора: он или уйдет, зная, что бросил брата, или добровольно останется в плену. И то, и другое для него будет плохо, — Волк наклонился и разлил вино по кубкам. — И я не знаю, что делать с Тандаполдо. Он не хранит ничего важного, что мне не было бы уже известно, но я не смог его уговорить его рассказать мне эти крохи, — Маирон протянул один из кубков Ларкаталу.

И Ларкатал взял кубок, сел в кресло и отпил вина. Эльф оказался в сложной ситуации. Нельзя было склонять своих товарищей к тому, чтобы они выдавали сведения Темным. Но, возможно, они и не знали ничего «полезного» для этих Темных и могли обрести не только свободу от пыток, но и настоящую свободу…

— Если, — сказал наконец Ларкатал, — если они узнают обо всем, что тебе известно, возможно, они подтвердят, что не знают большего…

Незаметно, про себя, Волк выдохнул, когда его гость, его сияющий пленник, принял кубок из рук Маирона. Принял не потому, что так было оговорено, а по своей доброй воле.

— Я попробую это с Вэрйанэром и Ламмионом, — согласился умаиа. — Но Тандаполдо я уже сказал все, что знаю, и это не помогло.

Что мог сказать Ларкатал?

— Значит, такова его воля, для него это важно… — эльф взглянул на Саурона. — Я понимаю, что это означает пытки, но я в любом случае не знаю, что ему известно.

Вспомнилась пытка, которой Тандаполдо уже подвергли… Такого больше не будет, эльфов не принудят причинять боль другу другу с помощью устройств (а ведь эти жуткие устройства едва ли разработал Эвэг, но скорее тот, кто сидит рядом). Но его все равно будут терзать, пока он не заговорит. Или пока не поймут, что он все равно ничего не скажет?

— Я буду говорить с ним снова, — отвел взгляд Маирон. — Но ты сможешь подтвердить Тандаполдо, что я не могу иначе, что все мной сказанное правда?

— Да, я могу подтвердить, что ты говоришь правду, — было более чем странно так говорить, но Ларкатал чувствовал, что его Саурон не обманет, и при нем тоже лгать не будет.

«Как необычно беседовать с эльфом», — думал про себя Волк. Пусть вот так, о трудной теме, но все же беседовать по обоюдной доброй воле. Не с тупыми орками, не с умаиар, в любом слове от которых могла прятаться хитрость и опасность, а с этим честным и открытым эльфом. Ведь Волк никогда не говорил с нолдор вот так. Владыка Мэлькор говорил. Но потом бежал, бросил все… На какой-то миг Волк задумался, а сможет ли он жить в Валинорэ, чтобы вокруг него были такие же теплые и светлые эльфы… От дерзости и странности фантазии Волк вздохнул.

— Придет время, и твои родичи будут сидеть вокруг меня и славить меня, и искать моих слов, — вдруг высказал Маирон пророчество, которое при всей своей невозможности и непостижимости посетило его только что и оставило радость (ведь в нем было именно то, что желалось!), но кроме радости, было еще и потрясение. Огромными от удивления и тревоги глазами Маирон посмотрел на Ларкатала.

Ларкатал вновь поднес кубок к губам, но не сделал глотка. Потому что Саурон заговорил, и словно нечто незримое прокатилось по воздуху. Дуновение Судьбы…

— Ведь это пророчество, так действительно будет… — прошептал Ларкатал. Он был поражен: это было чудом, что несло великую радость, и даже хладнокровный (как правило) умаиа выглядел совершенно потрясенным сказанным.

— Это… невозможно, — неуверенно ответил Волк. Потому что знал: невозможно. И потому что знал: так будет. — Как ты себе это видишь??? Я не смогу уйти от Мэлькора, он не позволит мне… Да и куда мне идти, кто примет меня?.. — Волк задумался. Его практичный ум стал искать, куда он может пойти, но не находил. В Валинорэ, когда его в конце концов простят (ведь простили Владыку), он будет любим эльфами… но он станет одним из многих маиар. Нет, это не то, что он хотел и что только что видел… — Я не знаю… — повторил Маирон и потер ладонями лицо. — Я прикажу привести сюда Тандаполдо.

Для Ларкатала все словно плавилось и то, что казалось твердым, менялось… Саурон говорил неуверенно, он не понимал, как это возможно…

— Я не знаю, как это будет. Было, что Оссэ ушел от Мэлькора; было, что Враг сам терпел поражение; но я не знаю о тебе. Зато знаю, как и ты сам, что это случится. Тебя… могли бы однажды принять в Амане, — в этом была и радость, и горечь: Ларкатал до сих пор не знал, примут ли однажды тех нолдор, кто захочет вернуться, лишь надеялся. Но как бы то ни было, это была большая радость: самый могущественный из слуг Врага раскается и станет другом эльфам. А еще Ларкатал внезапно понял, что Эвэг боится не столько того, что будет раскрыт, сколько того, что ему некуда будет идти. Нужно было найти такое место, и лучше в Эндорэ… Тогда при следующей встрече он сможет сказать о нем и Эвэгу.

— Я не хочу возвращаться в Аман. Я… хочу остаться здесь. С вами. Оссэ ушел за своей любовью, а я если и стану… вашим другом, то лишь потому, что все, что мне дорого, находится здесь, в Серых Землях… — какие это были невозможные откровения… — Никто не слышал от меня и малой толики правды о моей душе и стремлениях… Даже себе я не хотел бы такого говорить… Храни все мои слова в тайне. Или нам всем несдобровать.

— У многих эльдар, что живут в Валариандэ, тоже все самое дорогое здесь… — произнес Ларкатал, не знавший, что поразительнее: то, что Саурон хранит в себе такие тайны, или то, что дорогое его сердцу находится в Эндорэ, или то, что он рассказывает самые потаенные секреты своему пленнику… — Я не выдам тебя никому, здесь ли, или покинув крепость и остров.