Птичка в клетке

Петь перед Сауроном, танцевать… Быть может, и готовить при нем? Она уже готовила, по видимости, для Темных, а не только для пленников, но все же лично не прислуживала. Линаэвэн думала, что товарищи будут презирать ее, если еще не презирают. Темные наверняка рассказали им о ее унижении и добавили подробностей, смешивая правду с ложью. Но главным было то, что Линаэвэн сама себя осуждала. Внешне она держалась сдержанно, но в глазах отражалась мука. На что еще она согласится? Наконец, дева произнесла тверже, чем раньше:

— Нет. Мне не должно идти в гости к Гортхауру, оставаясь на особом положении, но следует разделить участь товарищей. Ты не сочтешь это разумным, Март, но так правильно. — «Довольно колебаний! Почти все время плена я металась от одного к другому, и так из двух зол избирала оба». — Таков мой выбор, и я больше не изменю его, — едва произнеся это, Линаэвэн ощутила, что на сердце стало спокойней. Она больше не боялась, что и этот поступок окажется неверным, словно вместо болота, где можно провалиться на каждом шагу, и где она увязала все глубже, под ногами, наконец, оказалась твердая почва. Ей нужно было выстоять. Быть столь сильной, какой только сможет, ведь она хрупкая дева, что не воевала и тем паче не имела опыта плена. Не от того ли и ошибалась на каждом шагу? У нее был опыт похода через леса, через великие реки и высокие горы, когда она шла на Запад вслед за Оромэ, и на квэнди нападали чудовища. Был у нее опыт перехода Льдов, когда она возвращалась на Восток. Но это сейчас не помогало, и еще… она тогда была не одна. Линаэвэн подняла взгляд к потолку. — Улмо, Владыка Вод, что никогда не забывал нас! Даруй мне свою помощь в темный час, да выдержу я все, что выпадет…

Март слушал Линаэвэн, и его пальцы, держащие ложку, побелели, с такой силой атан сжал их.

Она опять начала это. Она постоянно меняла свои решения. Вот только что она просила его идти, говорить с Повелителем, и хорошо, что Март не пошел! Не прошло много времени, как дева уже отказывалась от своих слов. Беоринг знал, что некоторые орки ненавидят эльфов, и теперь он начинал понимать их. Когда же эта лицемерная дрянь, с лицом самой невинности, но полная коварства, вдруг подняла свои глазки к небу, Март едва не запустил своей миской в стену.

— Если Валар и правда хорошие, они тебе не ответят! — бросил атан, вставая. — Доешь, уберешь здесь все, и тебя проводят в комнату. — Это были уже слова для рабыни, не для гостьи. Линаэвэн большего не заслуживала, но и мучить ее он не даст.

— Мне следовало подумать сразу, что я не могу просить Гортхаура о милости, зная, что не стану больше говорить с ним, — с горечью ответила Линаэвэн, запоздало осознав: она не подумала, как ее решение будет выглядеть для Марта. Думала о многом: о товарищах, о тайнах, о своей боли и своих страхах, но не о беоринге, которому вызвалась помочь… А ведь по ее поступкам Март будет, как всегда, судить и о ее родичах. — Знай, по крайней мере, что другие эльфы не таковы, как я. Как и люди отличаются друг от друга.

Линаэвэн осталась здесь ради Марта, для него уступала в том, в чем не желала уступать, говорила так, как не говорила бы в другом случае… Но, возможно, все ее усилия оказалось бесполезным. Более того, пошли во вред. Возможно, если бы она не пересиливала себя, делая то, что считает неверным, и потому срывалась вновь и вновь, это было бы лучшим и для Марта? Тогда она не меняла бы свои слова и свои решения, и атан относился бы к ней с большим доверием. Но сделанного было не исправить. Зато было можно отныне поступать именно так, как велит сердце. Изменится ли что-то за оставшееся им время, если она больше не будет метаться, но станет держаться принятых решений, и если изменится, то как?

Март молча вышел из кухни.

***

Вернувшись в комнату, Линаэвэн вновь думала о том, что, принимая решение, больше думала о себе, чем о Марте. Дева вспоминала его слова: «Если Валар хорошие, ты не заслуживаешь того, чтобы они ответили тебе!» Впервые, пожалуй, за время плена тэлэрэ подумала: возможно, она, в самом деле, просто не заслуживает помощи. И все же эльдэ надеялась. Оставалось менее трех дней до конца этого пари и до начала допросов… Линаэвэн прикрыла глаза. Перед ее внутреннем взором предстало море, предстало так ярко и ясно, как редко бывало, хотя дева не стремилась его представить. «Быть может, это ответ Улмо?» — подумала тэлэрэ, но затем решила: скорее, воспоминание и тоска по Морю вместе с мыслью об Улмо вызвали в уме столь яркий образ.

***

Пока Линаэвэн еще оставалась в кухне, Волк продолжал говорить со своим «гостем»:

— Снова будешь читать мне трактаты? — с легкой опаской в голосе поинтересовался валяющий дурака Маирон, разливая легкое золотистое вино по кубкам. — Или поговорим о чем-то? О Наркосторондо я знаю уже все необходимое для успешного нападения, так что не бойся, что я хочу выманить из тебя эти сведенья. Собственно… я бы даже предпочел не нападать на твой город. Возможно, мы сможем решить дело миром.

— Нолдор любят книги, — ответил Вэрйанэр, стараясь скрыть ошеломление: Саурон знал о Наркосторондо все, что нужно для успешного нападения?! А зачем тогда Саурону разговор с ним? И зачем маиа сообщал об этом? Чего мог достичь? Того, что пленник понаивней, поверив, что все важное уже известно, будет говорить, не особенно думая о секретах… И легко что-то выдаст. Ну уж нет! Пусть он, Вэрйанэр, не сумел вчера справиться с ситуацией, сказал лишнего, на такой простой крючок он не попадется. Мира Саурон, конечно, тоже не желал. Или тварь решила вот так, за обедом, предлагать предательство в обмен на мир?! Вэрйанэр продолжал думать о своей цели: ничего не выдав, защитить Лаирсула. Об этом, пожалуй, можно было сказать. — Но я, пожалуй, обойдусь без трактатов. Я бы тоже хотел, чтобы ты не нападал на мой город. Но едва ли одного желания довольно. А еще… — нолдо отпил вина, — я пока не понял, чем именно занят Кирион?

Услышав, что трактатов не будет, Волк несколько повеселел. У него сегодня было хорошее настроение (несмотря на то, что Ларкатал ускользнул от него, зато Март при невольной помощи Линаэвэн оказался готов куда раньше, чем Волк того ожидал), и у Маирона возникло желание подурачиться. Услышав «хочу, чтобы ты не нападал», умаиа изобразил внимание на лице. Но сначала нужно было отмахнуться от Кириона. Сейчас упоминание о нем лишь мешало Волку.

— Судьба Кириона напрямую связана с Ларкаталом. Полагаю, у тебя нет оснований сомневаться в Верном Финдарато? — умаиа вопросительно поднял бровь и перешел к главному: — Ты же понимаешь, Вэрйанэр, если я не нападу на Наркосторондо, то только вопрос времени, когда Наркосторондо нападет на меня. Из этой ситуации я вижу лишь один выход: мы должны договориться, заключить перемирие.

Вэрйанэр понял, что Саурон и правда знает немало. Однако расслабляться было нельзя, тем более что он попробовал местного вина, которое… могло быть и отравленным, и зачарованным… Хотя могло оказаться и просто вином. Стоило прислушиваться к себе, не будет ли ощущаться нечто странное. Пока все было, как обычно.

По поведению умаиа нолдо понял, что вопрос о Кирионе был, кажется, важными: Саурон довольно легко сказал о Линаэвэн, а на вопросы о тинда отвечал уклончиво и неопределенно. Здесь было нечто, о чем умаиа говорить не хотел. Разговор о мире, напротив, был важен для Темного: Саурон куда-то клонил, но куда, Вэрйанэр понять не мог. Умаиа не мог не знать, что ведет речь о невозможном. Чего он ждал? Согласия воина отказаться от войны с врагом? Да, у Наркосторондо недоставало сил напасть, но может хватить у других… А может быть, Саурон ждал как раз того, что он, Вэрйанэр, ответит: «Да, мы уже готовим нападение», или, напротив: «Да как бы мы напали с нашими войсками?» Но это слишком очевидно…