Зараза

— Боже, пошли мне хоть какую-то весточку о нем! — взмолилась я и, уткнувшись в подушку с его запахом, разревелась.

Дни летели с бешеной скоростью. Уже на улицах стало страшно находиться после восьми, а не только после десяти. И вновь я читала сообщения горсовета о сокращении дня и увеличении комендантского часа с восьми вечера. Рано утром, проезжая по улицам, видела картину, как из фильмов-катастроф, только это были улицы моего города, только это происходило здесь и сейчас: разбитые витрины, разграбленные магазины, кругом мусор, который уже мочил холодный осенний дождь. Хмурое небо добавляло в копилку безнадеги еще и свои «прелести» в виде тяжелых дождевых туч, сквозь которые уже давно не пробивалось солнце.

В квартире было зябко, и мы включили обогреватели. Слава Богу, еще работало электричество, но еще не топили. И будут ли неизвестно. Скоро середина осени и после Покрова может лечь даже снег. Надо думать о выезде, да и отец торопит. А я по-прежнему все вызваниваю и тяну время. Сердце подсказывает, что он должен объявиться, что просто обязан это сделать. Для нас обоих.

Сегодня ночью слышались звуки выстрелов. Ну, не фейерверки же! Очень даже похоже. Вначале, не обратила внимание, потом прислушалась и ахнула, вспомнив, что по улицам уже ездили бронетранспортеры военных патрулей. И еще частые звуки сирен скорой или пожарных. Где-то что-то даже горело. Хаос! Полный абзац!

И что теперь делать? Мои уже сидят на вещах и вопросительные их взгляды мне не нравятся. Осуждают или боятся? Меня или моей нерешительности? И то и другое отвратительно. И все это, Симеон, и мысли только о нем.

Я зарылась в подушку. Вдруг раздается звонок. Уже далеко за полночь. Кто же может быть? Мазнула по плоскости.

— Да, — чуть прохрипела. — Слушаю.

— Надежда? — услышала мужской голос.

— Да, я, — сердце чуть не выскочило, но потом вспомнила, что это голос моего бывшего мужа.

— Что тебе, Виктор?

— Прости, что звоню так поздно, но прошу тебя помочь и это срочно.

Слышу рядом какие-то отрывистые команды, потом звук сирены, какие-то крики.

— Говори, Виктор, что случилось и где ты?

— Надюша, — его голос срывался и был слабым, почти истеричным. — Меня забрали на улице. Я вроде заражен и упал на улице. Меня подобрали и везут в ту зону, о чем ты говорила.

Да, я рассказывала горожанам о зоне изоляции зараженных. Если кто сам чувствует или кого-то увидел, смело звонить по такому номеру и за ним приедут тут же. И еще они подбирали упавших на улице.

— Да, понимаю, и мне жаль.

— Надя, моя жена умерла, я изолирован, мне дали телефон только из-за того, что в квартире осталась наша дочка. Она очень мала и не выживет одна. Прошу тебя, вывези ее и возьми с собой. Она не заражена и даже нет никаких признаков. Умоляю и клянусь, что и Там, буду молиться за тебя. Мне не к кому обратиться. Осталась только ты. Очень надеюсь на твое доброе сердце. Спаси мою девочку!

И он заплакал. Мои руки затряслись, и я, проглотив комок в горле, прохрипела:

— Успокойся, Виктор, я обязательно заберу ее. Вот прямо сейчас и поеду. Увезу к своим в село. Ты знаешь, где это. Если все получится, и ты здоров, пробирайся туда.

— Спасибо, — его уже было еле слышно, и он отключился.

Я сидела замерев, всё еще осмысливая произошедшее. Опомнившись, принялась быстро одеваться.

— Так, надо ехать в свою бывшую квартиру. Срочно. Ключи от нее еще есть. Только на улице же патруль? Что же делать? Тут недалеко, — уже строила путь, — попробую задворками.

Вышла из комнаты и наткнулась на удивленное лицо Людмилы.

— Ты это куда собралась? — зашипела она.

— Виктор заражен, его подобрали на улице. Марита умерла и Танюшка осталась одна в квартире. Надо срочно забрать. Я поеду, а ты тут сдерживай народ. Поняла.

Та ахнула и схватила меня за рукав куртки.

— Никуда ты не поедешь одна! — повысила голос. — Жди меня. Я оденусь и поеду с тобой. Ишь, чего придумала! Джеймс Бонд несчастный! Одна! Жди или сейчас всех разбужу!

— Ладно-ладно, — зашипела на нее. — Не ори. Собирайся быстрее. Поможешь, ежели что.

И пока ее ждала, вышла Елена.

— Вы это куда? — округлила от удивления глаза. — Слышу ваши голоса и вот встала.

— Мы скоро будем, Лена, — проговорила тихо, обнимая ее за плечи. — Не волнуйся. Тут недалеко. Надо забрать из пустой квартиры маленького ребенка. Понимаешь?

Она кивнула, но до нее все же не доходило.

— А как же вы…Там же патруль!

— А мы задворками, задворками. Помнишь, как ехали в аэропорт там, в Израиле и Эйтан нас вез так же, зная запасной путь. А здесь этот путь знаю я. И если Бог милостив, будем дома уже через полчаса. Не волнуйся. Все будет окей.

Она вновь кивнула, закутываясь в ворот халата. Ждала, пока одевалась Люська и перекрестила нас, как только мы открыли двери.

Машину теперь я оставляла у подъезда, и поэтому быстро забрались в салон.

— Пристегнись, — бросила ей негромко, — могут быть гонки… с препятствиями. — И вывела машину на пустую улицу.

Окна домов были темны, и редкие фонари освещали дорогу. Я ехала в середине, поглядывая назад в переднее зеркало. Пока все было тихо. Людмила сидела напряженная, как стрела и вглядываясь то вперед, то в боковое зеркало. Вскоре я свернула в узкую улочку, которая вела мимо гаражей. Там было глухо и темно, и только свет фар машины освещал путь впереди. Еще немного и я выеду на прямую к моему бывшему дому. А там уже широкая дорога.

И вдруг прямо под колеса бросился мужчина, подняв одну руку, требуя остановки. На груди его висел …автомат! Но это был не патруль, в этом я точно убеждена.

— Значит бандит! — мелькнула мысль. — Надо уходить!

— Держись! — вскрикнула Люське и вжала педаль.

Машина взревела, и я поехала прямо на стоявшего мужика среди дороги. Как это у меня вышло, сама потом не могла понять, но тот успел отскочить, а мы вырвались. На полном ходу я рванула руль, поворачивая на широкое шоссе, что вело уже к пригороду, то есть спальнику города, где и находилась наша бывшая квартира. Машину занесло, но я вывернула руль и, продолжала все еще давить на педаль. Видимо адреналин от страха, зашкаливал. И тут услышала крики Людмилы:

— Надя, тише, тише! Ты слышишь! Надя! Мы уехали! Все нормально! Надя!

Я отпустила педаль и повернулась к ней.

— Все хорошо, Надя! Все нормально! — уговаривала она меня, поглаживая по плечу.

Я кивнула и расслабилась, вывернув машину на обочину и выключив двигатель. Я не могла ехать, руки дрожали, пальцы занемели. Людмила поняла и потихоньку помогала разжимать пальцы с руля один за другим, а я смотрела на это и не понимала, что она делает, только слышала ее голос.

— Тише, тише, моя родная! Сейчас мы поможем пальчикам и погреем их. Ишь, как заледенели. Все будет хорошо. Слышишь, Надюшка, все будет просто отлично. И никого мы не раздавили и никто за нами не гонится.

Слушая ее тихий голос, я отходила и уже совсем успокоилась. Вздохнула и отвела ее руки.

— Все, спасибо, я теперь сама.

— Вот и замечательно! Еще раз вдохнула-выдохнула и в путь. Нас ждет маленькая девочка.

Я так и сделала. Повернула ключ и завела мотор. Он заурчал, и мы потихоньку снялись с места. Вскоре показались темные девятиэтажки. Около поворота горел одинокий фонарь. Мы свернули и попали во двор. Выключив мотор прислушались. Было тихо.

— Я пойду туда одна, а ты сиди и карауль машину, — прошептала Людмиле, — и если что, смотри на окна. Я махну, если нужна будет помощь. Дверь оставлю открытой.

Она кивнула:

— Будь осторожна!

— Постараюсь! — бросила я в ответ.

Открыв ключом подъезд, поняла, что света нет, и включила фонарик, что обязательно теперь брала с собой, как раньше телефон. Свет отключали неожиданно, веерно, а уж ночью обязательно. Остановилась перед лифтом, потом опомнилась, что и он отключен и побежала на третий этаж по боковой лестнице. И вот она бывшая моя дверь. Прислушалась. Там было тихо. Руки затряслись, и я еле попала в замочную скважину. Открыла и поняла, что без света, с одним фонариком, будет сложно найти ребенка. Но пошла медленно, освещая углы и стены. Открыла ванную, высветила даже под ней. Пусто. Прошла далее и решила позвать.