Страница 38 из 61
— Нам гулять некогда, Иван Кузьмич, — отозвался Женька. — Мы скоро вашу бумагу разгадаем.
Старик недоумевал. Я могу дать какое угодно честное слово, что он удивился совершенно искренне.
— Да ну? Не может быть!
— А вот и может, — подтвердил я. — Мы угадали слова «великую звезду…»
И вот наконец мы снова сидим за столом в нашей комнатке. Снова Женька, торопясь, выписывает слова и, только на мгновение задумавшись, проставляет вместо черточек недостающие буквы.
Еще часа полтора корпели мы над бумагой, и наконец Женька переписал начисто то, что у нас получилось. А получилось вот что:
«В ясную полночь иди к Большому дубу. На великую звезду, что среди неба стоит недвижно, считай два ста сажен, да еще пять десятков сажен к восходу, и опять на звезду одна ста, да на закат сто аршин. Тут ищи тот сундук, полный ефимков золотых, лалов пламенных, перлов бесценных морских. А составил старец Пафнутий, раб божий, в лето от рождества христова тысячи шесть сот пять десят седьмое».
Мы так волновались, что даже забыли постучаться к Ивану Кузьмичу, и ворвались в его каморку, грохнув дверью и опрокинув на пути стул.
— Готово, Иван Кузьмич! — воскликнул Женька. — Вот оно, все в точности!..
— Ну-ка, ну-ка, — проговорил старый жилец. — Показывайте.
Он внимательно перечитал весь текст и развел руками.
— Ну, знаете, друзья!.. Я думал, признаться, что вы просидите над этой шифровкой целое лето! И вдруг — за три дня!
— Два с половиной, — о гордостью уточнил Женька.
— Верно, два с половиной. — Иван Кузьмич положил бумажку с расшифрованным текстом на стол, обернулся к нам и сказал: — Ну что же, спасибо вам, друзья!..
— Иван Кузьмич, — вдруг спросил Женька. — А что такое ефимки?
— Ефимки? М-м… Видишь ли… Так в старину называли золотые деньги.
— А лалы?
— Лалы — это рубины, — объяснял дальше старый ученый. — Слово пришло на Русь из Персии. Оттуда купцы везли к нам различные украшения, драгоценные камни — рубины, изумруды, сапфиры, алмазы, жемчуг… Ведь «перлы морские» — это и есть жемчуг, самый обыкновенный.
Ничего себе «обыкновенный»! Да ведь если в сундуке старца Пафнутия есть и золото, и рубины, и жемчуг, то на такое богатство можно выстроить, пожалуй, целый город!.. В горле у меня пересохло, и я спросил хрипло:
— А вы теперь тот сундук откопаете?
— М-м… — промычал Иван Кузьмич, зажав в кулаке бородку. — Да ведь, может быть, там и клада-то никакого нет…
— Как это «нет»? — взвился Женька. — А бумага? Манускрипт?
Старик посмотрел на него пристальным долгим взглядом.
— Возможно, его уже откопали…
Меня поражало спокойствие тети Дашиного жильца. Да если бы я был хозяином такой удивительной бумаги, то сейчас же, не раздумывая, отправился бы на поиски!.. А тут и ездить никуда не надо. До Большого дуба рукой подать!
Как трудно иногда молчать…
Мне так и не удалось добиться у Ивана Кузьмича ответа на вопрос, что он собирается делать с загадочным сундуком. Мы вышли из комнатки старого жильца озадаченные.
— Эх! — воскликнул я, когда мы спускались по лесенке. — Пойти в лес да и выкопать тот сундук!
— А может, и сундука никакого нет, — произнес Вострецов. — Может быть, и правда его кто-нибудь уже давно выкопал…
— А если никто не выкопал? Если он до сих пор в земле лежит? По-моему, Женька, надо всем рассказать и снарядить экспедицию!
— Надо… — Женька вдруг засмеялся. — Бери полотенце — и айда в экспедицию, на речку.
Еще не доходя до края откоса, мы услышали хохот и визг на косе. Наверно, все ребята, сколько их было в Зареченске, сегодня прибежали на речку. Размахивая полотенцами, словно флагами, мы бегом спустились с откоса к реке. Нас встретили шумно и весело.
— Вы посмотрите, что Игорь за эти дни сделал, — произнес Митя.
— Ну, что там… — смущенно возразил Игорь. — Еще не совсем готово… Треск какой-то…
— Ладно, пускай треск! Разговаривает же. И музыка играет!
Оказывается, Игорь эти дни не сидел без дела. Он закончил начатый еще весной карманный радиоприемник. Это была маленькая коробочка, которую Игорь — тоже сам — склеил из полосок плексигласа.
— Только трещит немного… — с сожалением сказал конструктор и нажал какой-то рычажок.
В самом деле, в коробочке раздался треск, сквозь который внезапно прорвался негромкий голос: «…хозники Кубани взяли на себя обязательства сдать государству на три миллиона пудов больше, чем в прошлом году…» Игорь покрутил зубчатое колесико и полились, словно выбиваемые стеклянными молоточками, звуки песни «Подмосковные вечера».
Приемник был замечательный. Однако даже он не мог отвлечь меня от мыслей о сундуке старца Пафнутия. Знал бы Игорь, знали бы ребята, чем занимались мы с Женькой эти два дня!
Я не ошибся, решив, что Женька согласится на мой план — проверить самим, на месте ли сундук. Он согласился. И мы начали готовиться к раскопкам. Не простое это оказалось дело. Подготовиться нужно было как следует. Мы решили, что пойдем в лес засветло и там, у Большого дуба, подождем до полуночи.
Первое, что занимало нас, это незнакомые меры — сажени и аршины. Все, что я знал о них, — это пословицы «косая сажень в плечах» и «будто аршин проглотил».
— Может, в словаре каком-нибудь есть… — вслух прикинул я.
Женька одобрительно хлопнул меня по плечу.
— Верно, Серега, молодец! Конечно, в энциклопедии должно быть написано обо всем этом.
Мы пошли в ту библиотеку, где Женька брал том Брема. Копаться в книгах долго нам не пришлось. Мы сразу же нашли и аршин и сажень. Оказалось, что в аршине семьсот одиннадцать и две десятых миллиметра, а попросту говоря — семьдесят один сантиметр. В сажени насчитывалось два метра и тринадцать сантиметров.
Второе, что тревожило Женьку, — это найдем ли мы одни дорогу к Большому дубу. Но тут я его успокоил. Ведь в лесу я засекал направления по азимутам. Я отлично помнил все цифры, но Вострецов все-таки беспокоился, не вылетят ли они у меня из головы со всеми нашими волнениями.
А волнений и хлопот было еще множество. Надо было запастись лопатами, купить новые батарейки для карманного фонаря, но самое главное — нужно было где-то насобирать больше чем на сто метров бечевки.
Мы долго думали, как нам в точности, без ошибки сосчитать в лесу сажени и аршины. Просто шагами не сосчитаешь — запросто можно ошибиться. И тогда я придумал: нужна бечевка длиною в пятьдесят саженей. За эту выдумку я снова удостоился Женькиной похвалы.
Я думаю, что в городе за три дня не осталось на улицах ни единой неподобранной веревочки. Мы искали бечевки на свалках, выпрашивали кусочки в магазинах у продавцов… И все-таки до пятидесяти саженей нам было далеко.
Шныряя по городу в поисках бечевки, мы как-то раз повстречали Афанасия Гавриловича.
— A-а, соседи! — весело поздоровался он. — Что же в гости больше не заглядываете?
— Некогда, Афанасий Гаврилович, — смущенно отозвался Женька.
— Ай-яй-яй, какие занятые люди! — покачал головою старый партизан.
Он принялся расспрашивать нас, как дела, много ли наловили бабочек, допытывался, как здоровье тети Даши, а я крутил головой, шаря глазами по сторонам, — нет ли где-нибудь бечевки. Вертеть головой и высматривать обрывки веревок стало за последние три дня у меня назойливой привычкой, вроде условного рефлекса.
Вдруг я заметил на противоположной стороне улицы худого сутулящегося человека, который внимательно смотрел на нас. Он, верно, только что вышел из автобуса, который пришел со станции. На нем был серый старенький пиджачок, на голове коричневая кепка, в руке небольшой новенький чемодан. Он с таким напряжением смотрел на Афанасия Гавриловича, словно силился о чем-то вспомнить.