Страница 50 из 59
Нетрудно понять, что именно в этих зонах мирового развития общественные противоречия достигают максимума. Здесь максимум бесправия, угнетения, деспотизма, здесь сама хи-мерность, неорганичность социума, отсутствие естественно сложившихся, формационно логичных регуляторных механизмов порождают гипертрофированный контрольно-репрессивный управленческий аппарат. Здесь складывается специфический тип массовой психологии, характеризующийся глубокой апатией выпавших из исторической жизни людей, периодически сменяющейся иррациональными взрывами. Здесь движения угнетенных имеют форму реакции не на феодализм, т.е. не на «проклятое прошлое», а по преимуществу на еще более проклятое будущее — капитализм: революции питаются энергией феодально-демократической, феодально-социалистической реакции на враждебное, чужеродное, разрушающее традиционные народные идеалы грядущее. Однако существенная особенность подобной реакции колониального социума заключается в том, что в ней нет или почти нет черт той эпохи, когда английские пролетарии-луддиты крушили сатанинские соковыжималки — механизмы, лишавшие их профессионального достоинства, здоровья, работы; враждебность вызывает здесь не индустрия, уже осознанная как источник богатства, а капитализм. Деколонизирующееся общество грезит о свободе без отчуждения, о зачатии без греха, т.е. стремится стать развитым, сильным, индустриальным, но не капиталистическим обществом.
Разновидность колоний — «самоколонии»: политически
независимые, нередко мощные в военном отношении государства, имеющие химерный двухформационный уклад, обусловленный колониальным прошлым или «догоняющим развитием». Это общества-мученики. Формационная неорганичность — социальный аналог шизофрении — объясняет их склонность к садомазохизму (при этом в роли садиста выступает деспотичная власть, а роль мазохиста достается народу) и периодическим выплескам иррациональной агрессии. Иногда богатство недр и некоторые другие факторы действуют на такие общества как транквилизатор, умиротворяют, помогают симулировать здоровье, но лишь до поры, до времени. Иногда случается так, что европеизированной элите и ее авторитарному лидеру (внутренне чужеродному массе, но поначалу — по всем правилам из учебников соцпсихологии — выступающему в роли самого радикального выразителя антизападнических настроений массы, чтобы затем, завоевав абсолютный авторитет, повести народ за собой) удается сменить курс: секуляризировать государство, осуществить скрытую реформацию. В этом случае у общества появляется шанс фактической, а не формальной деколонизации, обретения формационной органичности — вестернизации и становления демократии (хотя процесс этот очень сложен и чреват внезапными рецидивами). В противном же случае больше шансов на победу имеет «политтеизм» (в форме «исламской республики» или, не дай Бог, «православного государства»), и модернизация общества становится столь же проблематичной, как внедрение демократии в Афганистане или Ираке.
Но прежде чем завершить разговор на столь актуальную в эпоху глобализации тему, нам надо прерваться и обсудить одну из самых поразительных аномалий (антианалог — только античный мир) в современной истории.