Игра в ножички

Карен широко улыбнулся, завинтил колпачок обратно и поставил бутылку на землю у камня.

– Знаешь, что не откажемся! Да, сладкая?

Алексей пошарил в своей брошенной на камни куртке и достал бутылку – тоже квадратную, но с горлышком, залитым красным сургучом.

– Дай-ка посмотрю, – Карен взял бутылку и стал рассматривать горлышко.

– Ого, товарный знак! Фирменный стиль! Это что, редиска, свекла?

– Репа, – ответил Алексей. – С нее все началось.

Я посмотрел на Алену. Было интересно, как она начнет работать. Достанет айфон, или по старинке блокнот с карандашом.

Но Алена пошла круче, просто в пике какое-то. Она взяла стакан с прозрачной жидкостью, и сказала:

– Я, конечно, здесь оказалась по работе. Но можно, я сегодня не буду работать. Никаких вопросов, никаких интервью. У вас тут так хорошо, простор, закат, река.

– Дело ваше, – ответил Алексей.

Он пристраивал на углях решетку с рыбой. Пристроил, повернулся к нам, взял свой стакан.

– Буду банален, но – за здоровье!

– И за контакт цивилизаций, – сказал Карен. – Шутка ли, Высший Разум в лице представителей респектабельного СМИ приземлился у костра на берегу речки без названия и пьет фермерский самогон из репы.

Мы выпили. Я смотрел на Алену. Она хватанула большой глоток и чуть не поперхнулась.

– Как? Лучше, чем раньше? – спросил Алексей.

– Хорошо, – ответил за всех Карен.

– Я так и думал, – согласился Алексей, – с медом лучше.

Потом посмотрел на Алену и пояснил:

– Это не самогон. Просто настойка. Древний рецепт.

– Ну да, подтвердил Карен, – репа и мед, остро и пряно, горько и сладко, как судьба художника.

– Хорошо сказал, – ответила ему Валентина, – иначе кто бы догадался, что среди нас художник. А теперь все ясно!

Она внимательно посмотрела на Алену, потом пристально вгляделась в ее лицо и спросила:

– Вы, – она назвала фамилию Алены. Мы что-то читали ваше. Помнишь, Карен? Год назад. Там и фотография ваша была. Кажется, это было эссе об этих идиотах – «биорисовальщиках». Представляете, – Валентина заговорила громче, обращаясь ко всем нам, – придумали новое течение. Рисуют молоком, кефиром, где-то слайсы мяса или сыра лепят. Потом под стекло – и к людям!

– Долго такая живопись держится? – задал вопрос Алексей.

– Не очень, – ответил Карен, – плесень – лучший критик. Ничего не говорит, ничего не пишет. Просто все жрет.

– Но ваша статья, – он обратил взгляд к Алене, – мощнее плесени. Вы так тонко, так изящно с ними расправились. В общем чисто по-женски не оставили камня на камне.

Я впервые увидел, что Алена может смущаться. Я это понял по ее еле дрогнувшим губам, небольшой ямочке, возникшей на щеке, и глазам, которые она спрятала в квадратное око стакана.

– Спасибо, мне приятно, что вы читали.

– Читали, не то слово! Радовались, наслаждались, – Карен болтал остатками настойки в стакане.

– У вас есть стиль – сдержанный, точный, со взглядом в перспективу, – продолжила Валентина таким голосом, как будто диктовала статью.

– Как у Коко Шанель – маленькое черное платье, но – в журналистике, – прервал ее Карен. – Ну, что, не пора рыбу переворачивать?

Я заметил, что при упоминании француженки ресницы Алены дрогнули, а темные зрачки метнулись в сторону Алексея.

– К маленькому черному платью нужен бриллиант. Идеально, если им становится сама женщина. В данном случае – автор, – добавил я, не сбившись ни разу. Мне редко приходится говорить среди интеллектуалов. Обычно я их фотографирую, потом смотрю на снимки и раздумываю: в чем же проявляется интеллект. Фотография – честное искусство.

В ответ на мои слова Алена бросила на меня уничижительный взгляд:

– Коко Шанель, между прочим, сказала, что роскошь – это вызов не бедности, а вульгарности, – и она снова махнула ресницами в сторону Алексея.

А он в это время поворачивал решетку, поливал чем-то куски рыбы, снова поворачивал и чем-то поливал. Другими словами – колдовство было в разгаре.

– Мы, кстати, за знакомство так и не выпили. Первый тост ведь за здоровье был, тост землепашцев, – сказал Карен, подливая в стаканы из бутылки с красным сургучом на горлышке.

Чокнулись, сдвинув стаканы над чуркой с хлебом.

– Карен, просто художник. Муж мадам, – Карен церемонно склонил голову в сторону Валентины.

Валентина полезла в карман, вынула кожаную визитницу, достала две карточки и протянула одну Алене, вторую мне. "Галлерея…", директор, – прочитал я. Стал понятен ее интерес к живописи, к художникам, к алениному творчеству в том числе.

– Готово, – Алексей снял с углей решетку и по дуге, рассыпая по воздуху клочья дымка и запаха, перенес ее к нам.

Валентина проворно раздала бумажные тарелки.

– Помидоры здесь, в тазике. Лук, укропчик, прочие части натюрморта. Сначала смотрим, потом едим, – Карен двигал по пожухлой траве тазик с зеленью, устраивая его в равной досягаемости от всех коленей.

Соответственно, колени двигались тоже, сдвигаясь к огню, к чурбанам, к натюрморту, который предстояло разрушить.

Глава 3. Отцы-командиры

Солнце совсем исчезло, оставив багровую полоску на горизонте. Искры вылетали из пламени и гасли, за секунды исчерпав свой порыв достичь звезд. В окружающем просторе и одновременно в тесноте каменного очага было скрыто что-то неимоверно важное, неимоверно ценное, необходимое для жизни.

– Речная рыба вкусна, хоть и костлява, – сказал Карен, бросая в огонь остатки со своей тарелки и потянувшись за следующей порцией.

– Как и твои натурщицы, – саркастически заметила Валентина, помогая ему перенести куски рыбы с решетки на тарелку.

– Ха-ха! – воскликнул Карен, поднимая стакан, – за умных женщин!

Я заметил, что в стаканах почти ничего нет, взял бутылку и долил всем по кругу. Когда я протянул руку с бутылкой к Карену, он отвел свой в сторону и подмигнул:

– У художника не должны дрожать руки. Особенно утром.

– Впрочем, – он вернул стакан под горлышко, – пусть будет налито.

Поворачиваясь к Валентине, я заметил, что она оценивающе и устало смотрит на мужа.

Издалека донесся странный глухой звук, как будто кто-то с уханьем колотил по земле.

– На том берегу ведь лес? Кто в нем водится? – спросила Алена.

– Да всего понемногу. Лоси бывают, кабаны. В основном утки в тростнике и гуси на луга садятся. Зайцев зимой стреляем, – ответил Алексей.

– А твоя живность как, плодится? – спросил Карен.

– Конечно, плодится. Тимофей приглядывает. А Надежда его к уткам привязалась. Забавно – всю жизнь учительницей проработала. А теперь утки. Она с ними разговаривает, а они на нее смотрят, только что клювы не раскрывают.

Алексей подбросил в огонь полено, продолжил.

– А Тимофей, муж ее – инженер. Эскалаторы проектировал. Потом все это никому не нужно стало, дешевле покупать. Подрабатывал, где мог. А в десятых полтинник стукнуло, никому не нужен. Ко мне в блог написал, давай, мол, буду продукцию в город возить, продавать. Так и познакомились. А чего возить, кому надо – сами приезжают. Так и осели. Живут сами и дочерей в городе подкармливают.

– А много с вами на ферме людей работает? – спросила Алена.

Я оценил ее тонкую лесть. Она сказала не "у вас", не "на вас", а "с вами". Подчеркнула его пастырскую миссию.

Не я один был такой умный. Валентина со своего места тоже все слышала и усмехнулась:

– Обрати внимание, Алексей, "с вами"!

Алексей, впрочем, нисколько не смутился. Он продолжал колдовать над следующей порцией рыбы и ответил коротко.

– Четверо.

– И Ахмет здесь? – спросил Карен, – надо бы с него набросок сделать, очень уж характерный разрез глаз у него.

– Ахмет в этом году на том берегу сам землю арендовал. Уже и построился. С урожаем, правда, помогал. Но в следующем году нужно будет кого-то еще нанимать.