Страница 6 из 9
– Смотри, какая красавица!
– Рыбой ограничимся, или мясо достать, – спросил Алексей. – Рыбы много, но мясо тоже есть.
– Мясо будем у моих родителей кушать, – ответил Карен. – А здесь мы сами поймали, сами поедим.
– Ты не один в гостях, – остановила его Валентина, – не только тебя спрашивают.
Я понял, что эта пара – муж и жена.
– Мы – за рыбу, – ответила Алена.
– Я тоже рыбу, – сказал я, давая понять всем, что у нее нет никаких оснований на такое смелое «мы».
В другой ситуации я, наверное, был бы только рад ее непринужденному «мы», но в этот вечер, после откровенного издевательства у плотины, я должен был некоторое время подержать дистанцию.
– Тогда мы отвечаем за рыбу, а вы за угли, – сказала Валентина и пододвинулась, давая место Карену у стола.
– Сегодня дождя не будет, – сказал Алексей, – устроимся на берегу.
– А как называется река? – спросила Алена.
Я не удивился ее чисто женской привычке забывать все на свете в подходящий момент: я отлично помнил, что уходя вчера из офиса и заглянув через ее плечо в экран ее компьютера, я увидел прекрасную карту той местности, где мы сейчас находились.
– Жаль, что в нынешний период нового освоения России пионерам этого дела не дано права переименовывать географические объекты, – Карен многозначительно поднял нож, – я мог бы предложить неплохое название для речки…
Валентина не дала ему договорить. Ее резкий юмор давал понять, что брак их – как брак иглы и наперстка: толкаются, а тянут одну нитку.
– Если бы тебе дать на это право, ты бы и Ключевскую сопку назвал бы мангалом, шашлычник!
– Женщина! Не смей смеяться над любовью мужчин к мясу! Это бесперспективно и опасно с точки зрения эволюции! – ответил Карен.
Алена использовала такой гастрономический поворот разговора в своих интересах:
– У вас буженина на столе была великолепная. На углях готовили? – спросила Алена.
– Не знаю, ответил Алексей, – угостили. Но неплохая – это правда.
Алексей показал, где у него стояла поленница, и ушел куда-то за дом. Я набрал дров и пошел в сторону берега. Алена поплелась за мной.
На берегу был устроен круг из больших камней, на которых кое-где лежали досочки. Посредине большого круга был сложен круг поменьше – кострище, а рядом с ним еще один очаг – пониже и продолговатой формы. Три чурбана образовали вокруг кострища импровизированный столик.
Я бросил поленья на землю, сложил шалашик.
– Спички не взяли!
– Возьми, – Алена стояла у меня за спиной.
Я повернулся. Она мило улыбалась и протягивала ко мне две руки: в одной был нож в кожаных ножнах, во второй спички.
– Нашла в карманах, – сказала она, решила, что пригодятся.
– Умница, – ответил я, присел, настругал щепок и запалил огонь.
Алена села на камень, оперлась подбородком на ладони.
– Тихо как. Сеном пахнет.
Ветерок действительно доносил легкий запах скошенной травы. Удивительно, что Алена обратила на это внимание. Насквозь ведь рафинированная девочка. Не иначе, как в роль вживается.
– Я с детства этот запах помню. Маленькая была, меня на каникулы в деревню отвозили, к дедушке с бабушкой.
И у этой девочки с обложки было совсем не глянцевое детство!
– А теперь что? Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. В журналисты попал… Колобок ты, а не "агент 9-6-9", – сказал я.
– Хоть здесь перестань дурачком прикидываться. Никто же не смотрит, – ответила Алена.
Смотрела на нас зелеными глазами только одна из овчарок. Она неслышно подбежала со стороны дома и сейчас стояла в паре шагов от нас, изредка приоткрывая пасть и свесив язык.
– Иди ко мне, – позвала овчарку Алена.
Собака поняла, и, опустив голову, подошла к ней.
– Хорошая, добрая, вонючая, – сказал Алена, поглаживая собаку по голове.
Со стороны дома послышалось шуршание, и из сгустившихся сумерек вышел Карен.
– Не помешаю?
– Нет, что вы, – ответила Алена.
– Там уже достаточно рыбы. Сейчас руки помоют, и придут.
– А куда Алексей уходил? – спросила Алена.
– У него ведь живности много. За сараем – кролики, птица разная. Там, дальше – коровник. Завтра утром – парное молоко. Не жизнь, а песня! Только гор не хватает.
– Ну, на одном молоке не проживешь, – заметила Алена.
– А вы, однако, правы, – ответил Карен. – Значит, песня короткая, чтоб работе не мешать.
Я хотел добавить, что эта утренняя красота, которую Карен назвал песней, длится не дольше завтрака. Но не стал вмешиваться в разговор. Фотографу вообще лучше помалкивать и во время кнопку нажимать.
Овчарка встрепенулась и повернула морду. Из темноты в круг света от костра вошла Валентина с ведром в одной руке и пачкой бумажных тарелок в другой. Карен потянулся к огню и поворошил обугленной палкой угли, затем смахнул с одного чурбана невидимые травинки.
– Поставь сюда!
Следом за Валентиной в круг света вступил Алексей, сопровождаемый второй псиной. Выудил откуда-то из темноты, из-за камней закопченную решетку для гриля, раскрыл ее на чурбане.
Карен засунул руку за спину и достал квадратную бутылку виски.
Алексей перешагнул через камни, скрылся в темноте и вернулся из нее со вторым чурбаном, который устроил, поворочав, ближе к огню.
– Стаканы и вилки? – вопросительно сказала Валентина, оглядывая чурбаны, – не принесли!
– А где они? – Алена легко поднялась.
– На кухне.
Алена упорхнула в сторону светящихся окон дома. Одна из овчарок побежала за ней, а вторая, насторожив уши, смотрела на реку.
Валентина засунула обе руки в ведро и начала вынимать из него куски рыбы, и раскладывать их на решетке. Закат, костер, ее ковбойская шляпа, тонкие пальцы с перстнем, уверенно управляющиеся с белыми ломтями рыбьих тушек – все это было красивой картинкой. Я вынул из сумки фотоаппарат.
– Снимайте, но использовать только по согласованию со мной, – сказала Валентина, не повернув даже головы.
– А я не гордый и не прячусь, – Карен пригнул к себе голову овчарки, – ну, сфотографируемся на память?
Я сделал несколько снимков и показал их Карену.
– Почему собаки всегда получаются лучше, чем я? – с артистическим возмущением спросил Карен.
– Забудь три языка, забрось живопись, прекрати преподавать, высунь язык – и тоже обретешь такую первобытную привлекательность, – Валентина не меняла манеры шутить и обращалась со словами небрежно, как с хорошо знакомыми драгоценностями.
Алексей в этом диалоге не участвовал. Он перекладывал угли из костра в жаровню, ворошил их и только улыбался уголками губ.
Я сделал несколько фото его лица, красного от бликов пламени, крупным планом и, рассматривая их, удивился, что щетина на его подбородке была не очень-то заметна. Похоже, он брился еще утром. Странно, что меня это удивило, наверное, такой у меня в голове сидел стереотип: фермер, рыбалка, борода. Я вспомнил некоторых своих знакомых. Уж не хотят ли они обрести первобытную привлекательность после того, как получили свои дипломы?
В сопровождении овчарки вернулась Алена. Она поставила на чурбан пять нормальных стеклянных стаканов, положила рядом вилки, и села не на то место возле меня, откуда поднялась, а немного дальше – на высокий плоский камень. Перед тем, как сесть, поправила что-то в заднем кармане. Сказала, оправдываясь:
– Одноразовых не нашла.
– У Алексея из одноразовых не пьют, – ответил Карен, – ни-ко-гда!
– Я и хлеб захватила, – Алена выложила из пакета большие ломти хлеба и пристроила их там же на чурбане.
– Не сидите на камнях, – сказал Алексей, выудил откуда-то из тьмы за собой серый кусок доски и подал Алене.
– Спасибо, сказала Алена, – но мне показалось, что камень теплый.
– Показаться может, но тут, на берегу, все быстро остывает.
– А потом память на всю жизнь, отдается в каждом шаге, – сказал Карен, отвинчивая колпачок с бутылки.
– Подожди, – остановил его Алексей. – Может, моей?