Бросок Венеры

-Вон там начинается Аппиева дорога, которая идёт на юг, в Кампанию и дальше. Эту дорогу пересекает акведук Аппиевы воды – он почти триста лет даёт римлянам воду. И дорогу, и водопровод построил мой предок. А грязные мужланы с Форума смеют называть меня подобными именами!

Она смотрела на город, часто смаргивая, словно ей в глаза попала пыль. Затем обернулась. В одном броске камня от нас был самый южный из храмов, во множестве наполнивших Капитолий.

-Мне нужно зайти туда. Это только на миг, - сказала Клодия и вошла в двери. Я остался гадать, было ли то набожное стремление патрицианки сжечь немного благовоний в память своих предков – или просто желание женщины скрыть накатившие рыдания.

Носильщики отдыхали, телохранители затеяли игру в кости. Хриза так и не вышла из носилок. Я шагал взад-вперёд по площади перед храмом, глядя на каменные плиты. И вдруг я понял, что это за храм – храм Фидес, богини верности. Я помнил, какую надпись недавно сделали на мраморном парапете этого здания.

Найти надпись было нетрудно. В свете гаснущего солнца я прочитал:

«ПТОЛЕМАЙОС ТЕОС ФИЛОПАТОР ФИЛАДЕЛЬФОС НЕОС ДИОНИС

ДРУГ И СОЮЗНИК РИМСКОГО НАРОДА».

Теперь я видел, что именно царь Птолемей был первопричиной всего. Из-за него Дион приехал в Рим, где принял такую ужасную смерть; из-за него Помпей, Клодий, да и прочие сенаторы плели свои хитроумные интриги вокруг Египта; из-за него Марку Целию предстояло судебное разбирательство. Однако, как говорят философы, ствол дерева ясно виден возле корня – но чем выше ты смотришь, тем труднее разобраться в переплетении ветвей.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, что Клодия закончила дела в храме и возвращается ко мне. Я чувствовал запах её духов.

Глава пятнадцатая

Я покинул носилки Клодии перед своим домом в тот самый миг, когда последний солнечный луч покинул римские крыши. Красно-белый паланкин удалился. Из-под ног телохранителей Клодии вздымались клубы пыли, и казалось, что на тёмной улице стало ещё темнее. Я постучал в дверь, но Бельбон не спешил её отпирать.

Какое-то предчувствие (в таких случая говорят: «Фортуна хлопнула по плечу) заставило меня обернуться. На противоположной стороне улицы я заметил мужскую фигуру. Человек был одет в тогу, и, судя по позе, наблюдал за мной. Я снова забарабанил в дверь, подёргал её – может быть, она не заперта? Нет, заперта.

Я снова обернулся – теперь фигура была уже ближе ко мне, на середине улицы. Из-за сумерек и клубящейся пыли я мог разобрать только силуэт.

Где же Бельбон – теперь, когда он мне необходим? «Нет нужды брать это неповоротливое животное», - сказал Тригонион, когда мы выходили из дома. – «Ты будешь в носилках, их хорошо охраняют». А теперь я остался один на собственном пороге, без охраны и без оружия. Я снова постучал в дверь – и повернулся лицом к незнакомцу. Если мне суждено получить удар, то уж лучше в грудь, чем в спину. Конечно, это может быть просто случайный прохожий, сказал я себе – и тут же принялся вспоминать, кто заинтересован в том, чтобы помешать мне закончить расследование. Перечень выходил внушительный: царь Птолемей, Помпей, Марк Целий, враг Клодия Милон, чьи парни только что атаковали нас на Форуме… А ведь это люди, которые для расправы с недругом не побрезгуют никакими средствами.

Фигура, прихрамывая, приближалась ко мне. Его походка казалась мне жутковатой. Если это кто-то из моих знакомых, то почему он просто не подошёл или не окликнул меня? А если он просто идёт куда-то по своим делам, то почему движется так странно?

Вдруг я вспомнил преследователя, который прошлой ночью взобрался за нами с Бельбоном на Палатин, а потом сбежал.

-Гражданин, - сказал я, снова обретя дар речи. – Я тебя знаю?

Порыв ветра рассеял стоявшую в воздухе пыль. Где-то в вышине облако, отразив последний солнечный луч, бросило чуть-чуть света на тёмную улицу, и я на мгновение увидел лицо незнакомца. Вряд ли убийца, подумал я. У убийц не бывает таких лиц…

Однако моё сердце бешено заколотилось.

Загремела дверь, я услышал звук снимаемого засова. Дверь распахнулась, и я, обернувшись, увидел смущённую улыбку Бельбона.

-Извини, что так долго, хозяин. Госпожа позвала меня помочь ей…

-Пустяки, Бельбон. Скажи, тебе знаком этот человек?

-Какой человек, хозяин?

Незнакомец исчез так же быстро, как и пыль, унесённая ветром. Я посмотрел в оба конца улицы, но никого не заметил.

-Кто это был, хозяин?

-Не знаю, Бельбон. Может быть, и никто.

-Никто?

-Я имею в виду – никто из знакомых. Просто кто-то случайно проходил мимо. Кто-то – или никто.

И всё же позднее, уже ночью, мне всё время вспоминалось лицо молодого человека – худое, смуглое, с неряшливой бородой и пронзительными глазами. Это было лицо, отмеченное печатью ужасного страдания. Так смотрят друг на друга жители разрушенного города – с выражением отчаяния и безнадёжной тоски. Не раз и не два воспоминание об этом заставляло меня вздрогнуть. Это лицо явно не относилось к числу тех, которые я хотел бы увидеть ещё раз.

Я поспел как раз к ужину. Бетесда слегка поклонилась, когда я похвалил её ягнёнка с чечевицей, и пояснила, что готовкой в основном занималась Диана.

Чуть позднее посыльный от Клодии принёс обещанное серебро. Должно быть, она сама пересчитывала монеты: от них исходил слабый запах её духов.

Когда мы уже собирались ложиться, Бетесда поинтересовалась, как сегодня продвинулась моя работа. Я был уверен, что Диана рассказала ей обо всём, что подслушала днём – и постарался дать ответ как можно более уклончивый, но при этом не лгать.

-Что же хотела от тебя эта женщина? – спросила она, распоясывая свою столу.

-Хотела услышать то, что я должен был сообщить ей. – Я ни словом не обмолвился о предполагаемой попытке отравить Клодию, как и о предстоящем назавтра визите в Сениевы бани.

-Ты ведь понимаешь, что та женщина направила тебя по ложному пути.

-По ложному пути?

-Я говорю об обвинении Марка Целия.

-Бетесда, все знают, что Целий замешан в этом деле.

Она позволила столе упасть с неё и на мгновение осталась обнажённой.

-А ты ещё поддразнивал меня за то, что я верю слухам. И всё – почему? Потому что я женщина. А теперь ты и сам безоговорочно веришь слухам, - она взяла ночную рубашку и натянула её на себя. Я попытался вообразить Бетесду одетой в прозрачный косский шёлк. При взгляде на моё лицо она смягчилась.

-Разве у тебя есть другие причины подозревать Целия, кроме слов той женщины? А ведь для него было бы ужасно, если бы его осудили за преступление, которого он не совершал.

-А если всё же совершал?

Она покачала головой и принялась вынимать заколки из своей причёски. Затем Бетесда уселась за небольшой туалетный столик перед зеркалом и принялась расчёсывать волосы. Когда я взял расчёску и занялся её волосами, она казалась немного удивлённой, но возражать не стала. Не выказала она протеста и тогда, когда я, бросив расчёску, стал гладить её плечи и целовать шею.

В ту ночь мы занимались любовью с таким жаром, что я забыл о царившей в комнате прохладе. Я изо всех сил старался не думать о Клодии – и даже преуспел в бы этом, если бы не аромат её духов. Он впитался в мою одежду, в саму кожу, с серебряных монет он перешёл на мои руки – и на кожу Бетесды. Запах был неуловим, но неотступен. Стоило мне на мгновение забыть о Клодии, как аромат снова напоминал о ней. Порой мне удавалось забыться, погрузившись лицом в густые волосы Бетесды – но тут же аромат вновь дразнил меня и будил в моём уме такие образы, которые были неподвластны моей воле.

Наутро пришёл Экон – и принёс новости о Зотике. Накануне, пока я катался в носилках Клодии, он отправился на улицу Серповщиков и разыскал работорговца.

-Зотики уже нет в Риме, - рассказывал мой сын. – Работорговец говорил мне, что пытался пристроить её в дом какого-нибудь богача, надеясь выручить за неё высокую цену. Но, вероятно, отметки на нё теле были заметнее, чем можно заключить из слов Копония. В качестве домашней прислуги она никого не интересовала. Кончилось тем, что она досталась другому работорговцу, который специализируется на рабах для удовольствий.