Бросок Венеры

Дион уставил на меня такой взгляд, от которого мои волосы зашевелились. Такое спокойствие я видел только в глазах мертвецов, и на мгновение утратил дар речи. Я откашлялся.

-Когда я вернусь в Рим, то отправлю посыльного к тебе, в дом Тита Копония.

Дион потупил взгляд и тяжело вздохнул.

-Идём, галлус. Мы здесь только напрасно потратили время.

-Вряд ли напрасно – если только этот запах означает именно то, что я думаю, - бодро ответил Тригонион с таким видом, словно бы не заметил того, что только что произошло между Дионом и мной. Мгновение спустя юная рабыня появилась в комнате с полным подносом еды – а за ней шли две другие, державшие раскладные столики.

Мы перешли в расположенную по соседству столовую, и там расположились на обеденных ложах. Столики поставили перед нами. Вошла Бетесда, за ней следовала Диана, но они не присоединились к нам. Обе они считали своей обязанностью прислуживать нам – то есть разложить чечевицу с колбасой на тарелки моих гостей, а затем и на мою, и проследить, чтобы мы приступили к трапезе. Под их взглядами философ, галлус и я покивали и одобрительно отозвались о еде. Тогда они вышли, предоставив рабыням обслуживать нас.

Да, Диона преследовала судьба, он был в отчаянии – но его также терзал и голод. Он жадно глотал еду и требовал от рабынь добавки. Рядом с ним Тригонион ел с ещё большим рвением и ужасными манерами – большим пальцем он передвигал еду по ложке, совал пальцы в рот. Говорят, галлусы избавлены от страсти к женщинам, зато с лихвой возмещают это обжорством.

Глава пятая

Холодная и ясная зимняя ночь опустилась на Рим.

Поев, мои гости тут же покинули меня. Рассказ Диона полностью истощил его силы, а, утолив наконец-то свой голод, он стал сонным. Казалось, он был готов заснуть тут же. Я, чувствуя себя виноватым перед ним за свой отказ, предложил было свой кров на эту ночь, но Дион коротко пояснил, что в любом случае собирался вернуться от меня к Титу Копонию. Даже если учитель и был немного резок со мной, то как я мог винить его за это? Он пришел к давнему знакомому за помощью – и не получил её. Человеку в столь отчаянном положении, даже если он философ, тяжело выслушивать отказ.

Я, впрочем, настоял, чтобы они взяли с собой Бельбона – так я хотя бы буду уверен, что они благополучно добрались домой. Это было меньшим, что я мог для них сделать. Тригонион упрятал свои длинные волосы под шляпу и расправил тогу, Дион снова набросил на голову край столы – и вот они опять выглядели римскими мужчиной и женщиной. Под покровом темноты они исчезли так же, как и появились.

Распрощавшись с гостями, я снова занялся укладкой вещей для поездки в Иллирию к Метону. Бетесда постаралась на славу, но есть кое-какие приготовления, которые может сделать только сам путник. Зимой дни короткие, времени на дорогу остаётся мало – поэтому я рассчитывал сегодня лечь пораньше и пораньше же встать. А вместо этого, укладывая вещи, провозился до самой полуночи. Впрочем, и оказавшись в постели, я всё равно не мог заснуть: в голове теснились мысли о Дионе и о той ситуации, в которую он угодил. Я протянул руку, чтобы коснуться плеча Бетесды – но она, недовольная чем-то, отстранилась от меня.

Чем больше я думал о сегодняшних событиях, тем больше деталей казалось мне неясными. Диону кто-то посоветовал обратиться ко мне. Кто? И что в его компании делал Тригонион? Вместе они походили на воду и масло – и всё же философ, очевидно, достаточно доверял жрецу, чтобы вдвоём с ним предпринять этот рискованный маскарад.

Хорошо, что эти вопросы могут подождать, пока я не вернусь из Иллирии и снова не увижусь с Дионом, подумал я. И тут же мне вспомнился взгляд философа – так смотрит человек, который уже счёл себя мёртвым. Всякую сонливость как рукой сняло.

Я повернулся набок и потянулся к Бетесде. Она громко выдохнула и отстранилась. Я негромко позвал её по имени – но она притворялась спящей. Интересно, за что она на меня обижалась? Лунный луч упал на ложе, осветив её волосы. Этим утром она покрасила их хной, чтобы придать блеск и скрыть седину. Знакомый запах успокаивал и одновременно возбуждал меня. Бетесда, наверное, помогла бы мне заснуть, подумал я, но она проявляла не больше желания помочь мне, чем сам я – помочь Диону. Я смотрел на её густые волосы, напоминавшие мне тёмный и непроходимый лес.

Устав ворочаться в постели, я поднялся. Длинная туника на мне уже была – без неё в это время спать холодно. Я сунул ноги в туфли и добрался до своего шерстяного плаща.

В атриуме, под пристальным взглядом бронзовой Минервы, я смотрел на яркие звёзды. Воздух был прозрачен и холоден. Созвездия были мне знакомы, и я, напрягая память, называл их латинские и греческие имена, изученные в юности в Александрии: Большая Медведица, которую Гомер называл Колесницей или Семью Волами; Малая Медведица, или, как некоторые говорят, Собачий Хвост; Козерог, у которого, я слышал, хвост рыбы…

Сон бежал от меня. Тело требовало движения. Несколько кругов, сделанных мной вокруг фонтана в атриуме, так и не принесли желаемого покоя. Тогда я направился в парадной двери, отпер её – и шагнул на гладко мощёную улицу.

Полагаю, ночной Палатин – самое безопасное место в Риме. В пору моего детства здесь, как и повсюду в городе, тесно соседствовали бедняки и богачи, патриции и плебеи. Тогда римская держава только начинала свою великую экспансию, и некоторые семьи становились не просто богаты – но запредельно богаты. И был Палатин, близкий к Форуму и достаточно высокий, чтобы уберечь своих жителей от идущего с Тибра дурного воздуха и вони из тесных переулков по соседству. За прошедшие годы доходным домам и скромным семейным жилищам пришёл конец, и на их месте возникли роскошные особняки, окружённые зелёными полосками небольших садов. Есть ещё на Палатине и небогатые дома, и люди, вынужденные считать свои деньги (я доказательство тому), но в целом это место населено гражданами богатыми и влиятельными. Сам я живу на южном склоне холма, а ниже меня, на Форуме, стоит Дом весталок. Не далее, чем на полёт стрелы от меня живут Красс, самый богатый человек в Риме, и мой старый патрон Цицерон – тот в прошлом сентябре триумфально вернулся из изгнания и сейчас занимался восстановлением своего дома, который разгневанная толпа разрушила за два года до этого.

У таких людей, как правило, многочисленные телохранители – и не просто здоровенные дуболомы, а вышколенные гладиаторы. Их существование – не чей-то каприз, а суровая необходимость. Бродяги, ночные гуляки и прочие нарушители спокойствия ночной Субуры знают: на Палатин лучше не соваться. Все они – от воришек до насильников – выбирают себе другие места и более доступную добычу. Так что по ночам на улицах Палатина тихо, и обыкновенно пустынно. Человек может прогуляться по улице холодной зимней ночью один на один со своими мыслями и не опасаясь за свою жизнь.

Но даже при этом я, услышав приближающиеся пьяные голоса, счёл за лучшее спрятаться, пока обладатели голосов не пройдут мимо. Я прижался к стене в тени от ветки тисового дерева. Через улицу от меня было старое трёхэтажное здание – оно стояло в самом конце моего квартала. Это был превосходно выстроенный дом в отличном состоянии, собственность Клодиев, древней и почтенной патрицианской семьи. Вопреки новым палатинским порядкам, первый этаж дома занимали торговые лавки, а выше шли квартиры, сдававшиеся внаём. Весь второй этаж арендовал Марк Целий, молодой человек, который несколько лет назад втянул меня в интригу между Цицероном и Катилиной. Его-то голос – вместе с ещё одним – я и слышал от восточного конца улицы.

Я оставался в тени. Причин опасаться Целия у меня не было – но не было и настроения для компании, особенно пьяной. Когда они со спутником пересекали улицу, приближаясь ко мне, я сперва увидел их тени, обрисованные луной – странные, искажённые призраки. Они шли, обняв друг друга за плечи, пошатываясь и смеясь, переходя с крика на шёпот. Не впервые я видел, как Марк Целий возвращается домой в подобном состоянии. Чуть старше тридцати лет, привлекательный и выглядящий достойно, Целий в полной мере являл собой пример того разряда молодых римлян, который сегодня описывал Дион, говоря об Асиции, человеке, подозреваемом в попытке отравления: очаровательные и весьма оборотистые молодые люди с безупречным прошлым, но неясным будущим, лишённые каких-либо предрассудков, остроумные, блестяще образованные, со вкусом к поэзии и к вину, приветливые, изящные – словом, люди, которым никогда и ни при каких обстоятельствах не следует доверять. Целий и его друг, надо полагать, возвращались с вечеринки в каком-то аристократическом доме поблизости. Внушало удивление только то, что с ними не было девушки, а то и двух – разве только им до утра хватило бы и общества друг друга.