Дом Весталок

– Ох! Но что это за материя?

– Полуночная тьма и мотыльки, – ответил я. – Паутина и серебряные нити.

Откинув голову, она набросила покрывало на обнажённую шею и руки. Я сглотнул, решив про себя, что покупка стоила каждого сестерция.

Экон неуверенно топтался в дверном проёме своей комнатушки, прислушиваясь к моему рассказу. Похоже, он уже пришёл в себя после утренней вспышки, но его лицо все ещё оставалось хмурым. Я протянул ему руку, и он опасливо приблизился. Красный кожаный мяч он принял охотно, но без улыбки.

– Сам знаю, не самый щедрый подарок. Но у меня для тебя есть кое-что получше…

– И всё-таки я не понимаю, – вмешалась Вифезда. – Ясное дело, тот громила – редкостный остолоп, но как можно быть настолько тупым, чтобы не отличить один цвет от другого?

– Экон знает, – ответил я, послав ему сочувственную улыбку. – Он раскусил эту загадку ещё прошлой ночью и пытался мне объяснить, но не знал, как. Он припомнил отрывок из Платона, который я читал ему пару месяцев назад – у меня-то он напрочь выветрился из памяти. Погоди-ка, сейчас найду. – Я потянулся к свитку, который всё так же валялся на моём обеденном ложе.

– Наблюдение показывает, – прочёл я вслух, – что не все люди воспринимают цвета одинаково. Хоть и нечасто, встречаются люди, путающие красный и зелёный, равно как и те, что не могут отличить жёлтый от голубого; иные же, похоже, не различают оттенков зелёного». Дальше Платон пускается в объяснение возможных причин, но это уже чересчур запутанно.

– Так значит, тот верзила не отличал жёлтый от голубого? – переспросила Вифезда. – Но всё же…

– Вчера ростовщик заявился в театр, чтобы воплотить в жизнь свои угрозы в отношении Статилия. Неудивительно, что он вздрогнул, когда я наклонился к нему и сказал: «Сегодня мы увидим "Горшок золота"» – на мгновение он подумал, что я говорю о деньгах, которые задолжал ему Статилий! Убедившись, что Статилий играет Мегадора – очевидно, он узнал его по голосу – Флавий послал своего белобрысого наймита за скену, зная, что проулок за храмом Юпитера почти безлюден, и велел ему дожидаться там актёра в голубом плаще. Должно быть, Экон уловил что-то из его указаний – по крайней мере, слово «голубой». Он уже тогда почуял неладное и пытался предупредить меня, но в тот самый момент этот бугай оттоптал мне ноги, и все зрители взвыли хором со мной. Так ведь?

Экон кивнул, ударив кулаком по ладони, что значило: чертовски верно.

– К несчастью для облачённого в жёлтый плащ Панурга, его убийца не только не различал цветов, но ещё и был беспросветно туп. Ему бы расспросить нанимателя о других приметах предполагаемой жертвы, но он и не подумал этим озаботиться; или же, если он всё-таки попытался, Флавий лишь огрызнулся и велел поторапливаться, не понимая, в чем суть затруднения. Застав в одиночестве беспомощного Панурга в жёлтом плаще, который для него был всё равно что голубой, наемник сделал своё дело – и в то же время его провалил. Предупреждённый присутствием Флавия Статилий, услышав об убийстве Панурга, догадался об истинном положении дел – потому-то эта смерть так потрясла его: он знал, что сам должен был оказаться на месте раба.

– Итак, убит очередной раб – по чистому недоразумению! – и никому до этого дела нет, – угрюмо бросила Вифезда.

– Не совсем. Панург как-никак был ценной собственностью. Закон взыщет с виновника его полную рыночную стоимость. Насколько мне известно, Росций и Херея намерены стребовать с Флавия по сотне тысяч сестерциев каждый. Если же он, попытавшись опротестовать иск, потерпит неудачу, то сумма удвоится. Но, зная о его жадности, полагаю, что он предпочтёт признать вину, тем самым выбрав меньшее из двух зол.

– Такова, по-твоему, справедливая мера за беспричинное убийство?

– И за преждевременную гибель великого таланта, – скорбно признал я. – Но это всё, на что способны римские законы в случае убийства раба гражданином.

В садике воцарилась гнетущая тишина. Удовлетворившись тем, что я воздал должное его догадливости, Экон наконец уделил внимание подарку, подбросив его в воздух. Судя по задумчивому кивку, мяч оказался точно ему по руке.

– Экон, чуть не забыл – я же припас для тебя ещё кое-что! – Дождавшись внимания с его стороны, я похлопал по мешочку серебра. – Хватит с тебя моих доморощенных методов обучения. С этого дня у тебя будет настоящий педагог, чтобы каждое утро наставлять тебя в греческом и латыни. Разумеется, он будет суров и ты с ним намучаешься, но зато, когда он с тобой закончит, ты выучишься читать и писать лучше меня самого. Такой сметливый мальчик заслуживает большего.

По лицу Экона расплылась лучезарная улыбка, и я ещё никогда не видывал, чтобы мальчик подбрасывал мяч столь высоко.

***

На этом история подошла к концу – остаётся упомянуть лишь о её последствиях.

Той самой ночью нас с Вифездой разделяло лишь то самое невесомое покрывало, пронизанное серебряными нитями. Несколько мимолетных мгновений я ощущал абсолютное довольство жизнью и Вселенной, и в этом благословенном состоянии пробормотал вслух то, о чём давно подумывал:

– Возможно, мне стоит его усыновить…

– А почему бы, собственно, и нет? – тотчас повелительно потребовала Вифезда, грозная даже в полусне. – Каких знаков тебе ещё ждать? Экон не мог бы быть твоим сыном в большей степени, даже будь он от твоей крови и плоти.

И, разумеется, она была абсолютно права.

Смерть под маской (2 вариант перевода)

-Неужели ты никогда не видел театральных представлений, Экон? – удивился я.

Мальчик посмотрел на меня своими большими карими глазами и покачал головой.

-Никогда не смеялся над перебранкой неуклюжих рабов? Не был потрясён, когда юную героиню похищали пираты? И не волновался, узнав, что герой оказался наследником огромного состояния?

В глазах Экона разгорелось любопытство, и он ещё энергичнее замотал головой.

-Тогда мы это исправим, - сказал я. –Сегодня же!

Были сентябрьские иды, и боги не могли бы создать более прекрасного осеннего дня. Солнце мягко согревало узкие римские улочки и бурлящие фонтаны, лёгкий ветерок с Тибра овевал все семь холмов, на лазурном небе не было ни облачка. Шёл двенадцатый день из тех шестнадцати, которые ежегодно отводятся на Римские игры, самый древний в городе праздник. Наверное, сам Юпитер позаботился обеспечить такую замечательную погоду – ведь игры посвящены именно ему.

Для Экона этот праздник был непрерывной чередой открытий. Он видел мчащиеся колесницы в Большом Цирке, не отрывая глаз, следил за состязаниями борцов и кулачных бойцов на городских площадях, съел купленную у разносчика колбасу с телячьими мозгами и миндалем. Гонки восхитили Экона, особенно он был впечатлён красотой коней; кулачный бой оставил равнодушным – на драки он насмотрелся и прежде; а вот колбасу желудок мальчика принял плохо (хотя, возможно, дело было в зелёных яблоках, которыми он объелся чуть позже).

Прошло четыре месяца с тех пор, как я спас Экона в переулке на Субуре от ватаги мальчишек, гнавшихся за ним с палками. Мне было кое-что известно о его прошлой жизни, ведь я имел с ним дело – правда, недолго – в ходе расследования, которое проводил той же весной для Цицерона. Вероятно, его овдовевшая мать, дойдя от крайней степени отчаяния, решила отказаться от маленького Экона и предоставить его собственной судьбе. Что же мне оставалось, как не взять его в свой дом?

Для своего возраста мальчик казался необычайно умным. Я знал, что ему десять лет – всякий раз, когда его спрашивали о возрасте, он показывал десять пальцев. Экон слышал, и даже превосходно слышал, но говорить не мог.

Поначалу его немота создавала для нас обоих серьёзные трудности. (Экон был нем не от рождения, а онемел, вероятно, от той же самой лихорадки, которая унесла его отца). Он хорошо умел объясняться жестами, но ведь ими всего не передашь. Грамоте его в прошлом кто-то обучал, однако Экон мог читать и писать только самые простые слова. Теперь я сам занялся обучением мальчика, но из-за его немоты это было чрезвычайно трудно.