Дом Весталок

Стивен Сейлор

Дом Весталок

Посвящается трем женщинам из мира детективов, вдохновившим меня на написание этих историй: Джанет Хатчингс, Хильдегард Уайтерс и Лилиан де ла Торре (ее светлой памяти); одна из них (по меньшей мере) – вымышленный персонаж, но я не уверен, которая именно…

ПРЕДИСЛОВИЕ

Гордиан-Сыщик, детектив из Древнего Рима, впервые появляется в романе «Римская кровь» - первом из серии романов под общим названием «Roma Sub Rosa».

Действие «Римской крови» разворачивается в 80 г. до н. э., живописуя последствия кровопролитной гражданской войны, в результате которой диктатор Сулла заполучил бразды правления Римской Республикой. Сюжет романа строится вокруг судебного процесса, на котором молодой оратор Цицерон впервые выступил в суде, защищая обвиненного в отцеубийстве. С этим он и обращается к тридцатилетнему Гордиану, известному невероятными способностями в раскапывании нелицеприятных фактов.

Действие следующего романа из серии, «Орудие Немезиды», погружает читателя в хаос восстания Спартака 72 г. до н. э. Таким образом, между «Римской кровью» и «Орудием Немезиды» в карьере Гордиана образуется пробел длиной в восемь лет. Любопытные читатели интересовались: чем же был занят древнеримский сыщик на протяжении этих «выпавших» лет?

Ответ – по крайней мере, частичный – можно найти в этой книге. По хронологии ее следует считать второй в серии. Она содержит истории о расследованиях Гордиана-Сыщика (по крайней мере, тех, о которых нам известно) между 80 и 72 гг. до н. э. – после «Римской крови» и до «Орудия Немезиды».

Как вы вскоре убедитесь, в эти годы не наблюдалось недостатка в убийствах, похищениях, явлениях призраков, таинственных исчезновениях, казнях, святотатствах, кражах, подменах и прочих загадках, с которыми приходилось иметь дело Гордиану.

Наряду с ним вы вновь встретитесь со стремительно растущим Эконом – немым мальчиком, знакомым вам по «Римской крови», и Вифездой – наложницей Гордиана еврейско-египетского происхождения, также обладающей немалыми способностями к расследованиям. Одна из историй повествует о том, как Гордиан обрел своего верного телохранителя Белбона. В другой рассказывается о юных годах Гордиана и его первых приключениях в Александрии. Цицерон и Катилина играют немалую роль в этих историях; Марк Красс и Цезарь пока не выходят на сцену, но их влияние уже ощущается.

Один из рассказов поведает о том, как завязалась дружба Гордиана с его покровителем-патрицием Луцием Клавдием. Имение в Этруссии, которое сыщик посещает в рассказе «Король Трутней и мед» - то самое, которое он впоследствии унаследует в романе «Загадка Катилины». Дом на Палатинском холме, который Гордиан посещает в рассказах «Исчезновение серебра сатурналий» и «Александрийская кошка» - тот самый дом, в котором он однажды поселится.

Эти истории представлены в хронологическом порядке. Читатели, любящие историю в той же мере, что и детективы, в конце книги найдут детальную хронологию наряду с заметками по историческим источникам.

Смерть носит маску (1 вариант перевода)

– Экон, – изумился я, – ты же не хочешь сказать, что никогда не был в театре?

Он поднял на меня огромные карие глаза, качая головой.

– Никогда не смеялся над неуклюжими рабами, когда те валятся в кучу-малу? Не обмирал при виде того, как пираты похищают юную деву? Не поражался тому, что герой – тайный наследник огромного состояния?

Глаза Экона округлялись всё сильнее, и он всё яростнее тряс головой.

– Значит, пора это исправить – прямо сегодня! – заявил я.

На дворе стояли сентябрьские иды[1] – и самый прекрасный осенний день, когда-либо созданный богами. Солнце согревало узкие улицы и лопочущие фонтаны; с Тибра задувал легкий бриз, овевая все семь холмов; небо над нами – чаша чистейшей лазури, ни единого облачка. Шёл двенадцатый день из тех шестнадцати, что ежегодно отводились под Римский фестиваль, старейшее городское публичное празднество. Возможно, столь прекрасную погоду обеспечил сам Юпитер, ведь фестиваль устраивался в его честь.

Для Экона этот день стал бесконечной оргией открытий. Он впервые посетил гонки колесниц в Большом цирке[2], посмотрел состязания борцов и боксёров на площадях, съел свою первую колбаску из телячьих мозгов с миндалем с лотка уличного торговца. Скачки его заворожили, хотя смотрел он в основном на лошадей; борцы утомили – он уже сполна насмотрелся на публичные драки; сосиска не пошла ему впрок (хотя, может, дело было в зелёных яблоках со специями, которыми он впоследствии налопался).

Минуло четыре месяца с того дня, как я спас Экона в одном из переулков Субуры[3] от банды мальчишек, которые, улюлюкая, гонялись за ним с палками. Я впервые повстречался с ним той весной в ходе расследования для Цицерона, и потому кое-что знал о его прошлом. Очевидно, его овдовевшей матери пришлось бросить ребенка, предоставив его самому себе. Что же мне оставалось, как не забрать его с собой?

Он оказался поразительно умным для своих десяти лет. Я знал его возраст, потому что, когда его спрашивали, он показывал десять пальцев. Экон превосходно слышал (и считал), но от его языка проку было мало.

Поначалу его немота являла для нас немалое затруднение. (Этот изъян не был врождённым – по всей видимости, он онемел в результате лихорадки, унесшей жизнь его отца). Экон превосходно владел языком жестов, и всё же им не передашь всего. Кто-то обучил его грамоте, но он мог написать и прочесть лишь простейшие слова. Я сам взялся за его образование, однако процесс шел медленно из-за невозможности нормального общения.

Его знание римских улиц было глубоким, но в весьма узкой области: он знал чёрные ходы всех лавок Субуры, а также где торговцы мясом и рыбой оставляли обрезки ниже по течению Тибра, но ему никогда не доводилось побывать на Форуме или в Большом цирке, слушать речи политиков (вот ведь счастливчик!) или смотреть театральное представление. Этим летом я провёл немало счастливых часов, показывая ему город и заново открывая все его чудеса широко распахнутыми глазами десятилетнего мальчишки.

Потому-то, когда на двенадцатый день Римского фестиваля мимо нас пробежал глашатай, возвещающий, что через час начнется выступление труппы Квинта Росция, я решил, что мы не должны его пропустить.

– О, труппа Квинта Росция! – воскликнул я. – Как я посмотрю, магистраты не поскупились на расходы. Наше время не знает более прославленного актера, чем Квинт Росций, и более известной труппы!

Мы двинулись с Субуры на форум, площади которого запрудили толпы празднующих. Между храмом Юпитера и Сениевыми банями высилась деревянная скена с подмостками, втиснутая в тесное пространство между кирпичными стенами, перед ней воздвигли ряды скамей.

– Однажды, – заметил я, – какой-нибудь из этих политиканов-демагогов учредит первый в Риме постоянный театр. Ты только представь себе: настоящий театр в греческом стиле, из камня, незыблемый, как храм! Разумеется, старорежимные моралисты будут вне себя: всё происходящее из Греции они почитают источником разврата и упадка. О, да мы рано – успеем занять хорошие места.

Распорядитель подвёл нас к месту у прохода на пятом от орхестры ряду. Первые четыре ряда – места для граждан ранга сенаторов – отделял канат из пурпурной ткани. Распорядитель то и дело топал вверх-вниз по проходу, проводя за канат очередного облачённого в тогу магистрата со спутниками.

Пока ряды скамей постепенно заполнялись, я объяснял Экону устройство театра. Перед первым рядом имелось небольшое открытое пространство – орхестра, где будут играть музыканты. По обе стороны от нее к подмосткам поднимались три ступени. Скеной[4] служил деревянный экран с раздвижной дверью по центру и двумя дверями поменьше по обе стороны – через них актеры выходят на подмостки и скрываются с глаз. За ним невидимые музыканты разогревались, выдувая обрывки знакомых мелодий.